Страница 15 из 19
– Воронина Зинаида Викторовна… Год рождения тысяча девятьсот сорок четвёртый…
– Та ночь… в траншее… Помнишь? – так же тихо спрашивает Метелёв.
– Да!.. – радостно отвечает невеста.
Банкетный зал. Большой стол, на котором наполовину опорожнённые бутылки шампанского, конфеты, фрукты. Вокруг стола шумно и весело.
– Друзья! – вдруг спохватывается Бродов. – Совсем забыл! Я же ещё не вручил подарка. Собачку!
– Один-над-цать! – хором скандируют гости.
Бродов непонимающе оглядывается и вдруг замечает: на полу вдоль стены сидят десять одинаковых игрушечных псов, подаренных другими. Хитро улыбаясь, он разворачивает газетный пакет и вынимает маленького живого щенка. Он ставит его на пол перед выстроенной шеренгой игрушечных псов. Увидев столько своих братьев, щенок скулит и в испуге пятится.
Неожиданно звонит телефон, Виктор Сергеевич снимает трубку.
– Да!.. Да… Здесь… Хорошо!.. – Он кладёт трубку и направляется к Бродову.
– Горько-о-о! – кричит Бродов.
Смех, шутки, молодые целуются.
– Тебя вызывают… Срочно… – говорит Василию Воронин.
Сидящий рядом Метелёв лукаво грозит пальцем.
– Опять?!
– …Савина отравилась! – тихо заканчивает Воронин.
Палата. Над Кирой склонился Бродов. Она открывает глаза. Слабо улыбается.
– А, профессор?.. Простите… У вас будет теперь одним кроликом меньше.
– Кролик? – резко повторяет Бродов. – Вам далеко до кролика! У него – тяга к жизни!.. А вы – трусливая, истеричная девчонка!.. Такие на фронте простреливали себе руки, чтобы сбежать с передовой… Но я вам этого не позволю!
– Будете снова рассказывать о цветочках?
– Нет. Некогда. – Он повернулся к окружающим. – Промывание и слабительное!.. Без перерыва! – и уже в дверях снова бросил ей зло и упрямо: – Я вас заставлю жить!
Метелёв умывался в ванной комнате, а Анна Алексеевна стояла в передней с полотенцем.
– …И внушите ему, пожалуйста, что собственное здоровье тоже важно. Я ждала до двух часов ночи, предположим, это его не волнует. Но сам-то он! Что, в клинике некому дежурить? Это даже несолидно! Виктор Сергеевич так бы не поступил.
Когда Константин умылся и вышел в гостиную, на её пороге уже стоял Бродов. Он осторожно закрывал дверь, чего никогда не делал раньше. Нет, не так он врывался всегда в комнату. Василий был устал и рассеян.
– Доброе утро, мама! Костя, здравствуй!
Боевой задор Анны Алексеевны погас. Она даже не обратила внимания на лужицы, оставленные на паркете туфлями сына.
– Я разогрею завтрак. – И побежала на кухню.
Бродов подошёл к другу, молча положил ему руку на плечо.
– Вот, брат, какая штука! – сказал Василий, и непонятно было, к чему относятся его слова.
– Будешь отдыхать?
Бродов неопределённо махнул рукой.
– Я в нокауте, понимаешь? Вижу противника, знаю его наизусть, и все приемы его знаю, но – я в нокауте, чёрт побери!
– Она умерла?
– Нет. Но она мертва!
Анна Алексеевна принесла завтрак.
– Ешьте!
– Виктор был прав, – с горечью произносит Бродов. – Я не должен был брать её из хирургического!
– Ешь! – говорит Метелёв.
– Она уже третий день отказывается от пищи!
Он вскочил из-за стола.
– Я постелю тебе? – Мать направилась в спальню.
Бродов начал шагать по комнате.
– У меня тысячи больных. Я смотрел им в глаза. В них были надежда, мольба, уверенность, даже вызов!.. А у неё в глазах – ничего… Пустота!.. Ты понимаешь, как это страшно, когда в глазах пустота!
Маленькая одиночная палата. На койке – лётчик Непомнящий. Медсестра делает ему укол. За окном поздний вечер.
Входит Бродов, мрачный, расстроенный. Медсестра удивлена.
– Профессор?.. Так поздно!
– Как Савина?
– Спит. Хотите посмотреть?
– Нет, нет, можете идти.
Медсестра уходит. Бродов садится рядом с Непомнящим.
– Что, летун? Не спится?
– Нет.
– Мне тоже. – Рассматривает рентгеновский снимок. – Пожалела тебя судьба: миллиметра два, и сосуду бы крышка. Осколок крупный, а ухватить трудно. Такая штука… А чего ты смеёшься?
– В Новосибирске мне один говорил: «Бродова тебе и не покажут!»
– Кто лечил в Новосибирске?
– Профессор Левин. Полгода у него лежал.
– А раньше?
– В Алма-Ате был. Восемь месяцев.
– А до того?
– В Свердловске.
– А авария когда случилась?
– В шестьдесят третьем.
– Где жил до аварии?
– Не помню.
– Куда летел? – Больной напряжённо молчит. – Жена у тебя есть?.. Отец?.. Мать?.. Ну а звали-то тебя как?.. Имя своё помнишь?
– Не помню.
После трёхсекундной паузы Бродов резко махнул рукой.
– Ну и чёрт с ним! Окрестил тебя какой-то остряк Непомнящим – и пусть так! Столько лет терпел – терпи и дальше!.. Может, там и счастья-то не много, в прошлом, а?
Непомнящий приподнялся.
– Эти разговоры я слышал… Если ты – Бродов, сделай чудо! Понял?.. Больше так не хочу! Я всё выдюжу, не бойся! Мне помнить надо! Жить надо!..
Бродов резко нагнулся и задал вопрос, скорее себе, чем ему:
– Жить надо? А зачем?
– Чтобы летать, – объяснил ему Непомнящий.
Бродов поднялся, сделал шаг к двери, остановился, обернулся и уверенно пообещал:
– Будешь летать, парень! Будешь!
Утро следующего дня. Кабинет Бродова. Бродов за своим столом, в кресле, напротив сидят старшая медсестра и два врача, лечащий и дежурный.
– И последнее, – докладывает лечащий врач. – Савина. Нужно решать, Василий Аркадьевич. От операции она отказывается, значит, придётся выписывать?
– Это ваше окончательное мнение?
– Я бы с радостью его изменил, но… Можно было бы рискнуть – организм молодой, сердце здоровое… Но вы видели её глаза?! Если нет желания бороться, она не выдержит.
– А вы что скажете, Наталья Петровна? – спросил Бродов у старшей медсестры.
– Вариантов нет – надо выписывать.
Бродов повернулся к дежурному врачу.
– А ваше мнение?
– Как бы это вам сказать поточнее… У нас не психиатрическая лечебница. Это уже не наша специальность.
– То есть выписывать?
– Совершенно с вами согласен.
– Ну, дорогой мой, если вы со мною согласны, значит, где-то я совершаю ошибку… Где-то я дал маху!.. Спасибо за сигнал.
– Но…
– Никаких «но»!
В кабинет заглядывает дежурная сестра.
– Василий Аркадьевич, Непомнящий в операционной.
Бродов выходит из-за стола, командует лечащему врачу.
– Савину немедленно в операционную – будет смотреть!
– В её состоянии? Она не пойдёт.
– А вот как хотите: уговаривайте, хитрите, доставьте силой, но чтоб она была! И смотрела!
Небольшой холл-предоперационная, одна его стена стеклянная, сквозь которую можно наблюдать за ходом операции. Кира Савина, демонстративно отвернувшись от этой стены, смотрит в окно, распахнутое в сад. Оттуда раздаются голоса двух мальчишек.
Голос первого:
– Вовка, давай играть в прятки!
Голос второго:
– Давай.
Из операционной тоже доносятся голоса.
Голос Бродова:
– Ну, что, герой, не передумал?
Голос Непомнящего:
– Нет.
Голос Бродова:
– Добро. Наркоз.
Голос мальчишки из окна:
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! Кто за мной стоит, тот в огне горит! Не выдержав, Кира поворачивается и заглядывает сквозь стеклянную стену.
Оттуда слышатся голос Бродова и звяканье инструментов.
Голос Бродова:
– Хватит дрель! Скальпель! Коагуляция! Ещё коагуляция! Чудненько! Превосходно! – И вдруг замурлыкал: – Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля! Томпон! Ещё томпон!
Голос мальчишки из окна:
– Я тебя всё равно найду! От меня не спрячешься!
Кира уже вплотную у стеклянной стены. Внимательно наблюдает. По её лицу можно представить ход операции.