Чёрный нефрит

Но ведь всё могло пойти куда хуже, верно?

Добровольно лишённая зрения, она вдруг подумала: может, это и не лучшая идея. Она могла ощущать шёлк одежды, которую не пришло в голову заранее снять, и мягкость простыни; могла слышать шаги человека, вошедшего в комнату. Его приближения она ждала, точно нападения, и вспоминала — красные драпировки, скользкое платье, змеёй рвущееся из рук, невозмутимый взгляд Вэнь Чжу Лю ей в спину.

Не думать ни о чём, кроме этого. Не дарить себе даже минутного наслаждения воспоминанием о том, как хрустели кости и разрываемая плоть; как по-девичьи визжал Вэнь Чжао, когда та, что была прежде его любовницей, а стала ныне мёртвой куклой в руках грозной противницы, впилась в его достоинство зубами и откусила.

Это было потом. После того дня, воспоминание о котором должно измениться.

Мужчина коснулся её плеча. Вэй Ан Ю вздрогнула — лишь за мгновение до прикосновения она уловила движение воздуха и сообразила, что он совсем рядом. Когда только успел так приблизиться? Дотрагивался незнакомец почти невесомо, словно не осмелел и сам до конца не поверил, что ему действительно можно. Боится гнева господина — или что она, чего доброго, повторит проделанный воскрешённой Ван Лин Цзяо трюк?

От этой мысли горло сжалось, и Вэй Юн едва не стошнило.

Словно понимая, каково это — не видеть, незнакомец, не отнимая руки, провёл вверх по шее. Ладонь, тёплая, чуть шершавая, погладила по щеке. Дыша через раз, Вэй Ан Ю представляла высокомерную усмешку, жадный взгляд, запах хмеля.

«Вот ведь интересно выходит, — усмехнулась она, ощутив на губах тепло чужого дыхания, — столько раз уже целовалась, что хорошо бы, наверное, для приличия хоть раз влюбиться».

Тот, чьего лица она сквозь повязку не могла видеть, взял её за руку — слишком легко, слишком бережно для того, чтобы воспоминание вновь не померкло. Она почти сердилась и размышляла, что, наверное, стоит сказать ему поторопиться и не затягивать на всю ночь то, с чем можно управиться и за десяток минут; но — молчала, боясь, что он ответит, и что голос человека рядом вдруг окажется ей знаком.

Так уж вышло, что когда приличным девицам положено мечтать о пышной свадьбе, и тайком — о первой ночи, что за нею последует, Вэй Ан Ю куда больше занимал вопрос выживания, а после — секреты тёмного пути, та сила, что до сих пор оставалась сокрытой. Сила, которой достаточно, чтобы спасти и защитить. Тут и там ходили слухи о её развратном, недопустимом поведении, и всякий полагал, что ей, само собой, уже довелось познать мужчину — и сейчас даже было немного жаль, что это неправда.

Вэй Юн протянула руку к незнакомцу, медленно ощупала его плечи, лицо, запустила пальцы в волосы.

«Это была твоя собственная идея, — укорила она себя за несвоевременную трусость, — не можешь — так выстави сейчас же за дверь!»

Никогда бы ей не пришло в голову, что одно воспоминание — воспоминание, что должно было утонуть в крови и криках убитого ею Вэнь Чжао — может ранить так сильно, что придётся успокаивать себя, как если бы мёртвый враг и впрямь восстал и вот-вот исполнит своё чудовищное намерение.

Это было слишком для неё, но…

… Но незнакомец, почувствовав её дрожь, вдруг подался вперёд и поцеловал — в лоб, целомудренно, как испуганное дитя. Что-то сорвалось внутри; Вэй Ан Ю прижалась к нему и тихо заплакала, лишь мельком подумав: вот бы Цзян Чен и правда отыскал кого-то не слишком говорливого.

Он медленно гладил вздрагивающие плечи, и было в тепле, которое ей дарили, что-то щемящее, близкое, родное. Как будто Вэй Юн всю жизнь знала этого человека, который сейчас должен был претворить в жизнь её ночной кошмар, знала его прикосновения, его поцелуи. Помнила и запах — чистоты, сандалового дерева. Вот незнакомец протянул руку к повязке на глазах, пропитавшейся её слезами, собираясь снять — Вэй Ан Ю чуть отстранилась, помотала головой и снова прильнула к близкому теплу.

Что-то из той, далёкой жизни, где от неё ещё не требовалось рваться из кожи вон, чтобы защитить и спасти, из светлых времён, которые, придя во снах, сводили с ума сильнее, чем запах палёной плоти и люди, корчащиеся в огне; больнее, чем иглы под ногтями, страшнее, чем голоса духов горы Луан Цзан.

Страшнее, чем воспоминание о том дне, когда усмехающийся Вэнь Чжао, глядя на неё, чуть живую, единственным глазом, говорил: «Я бы с радостью ослепил тебя, но успеешь ли ты помучиться как следует? Цени мою щедрость, Юн-Юн: если как следует обслужишь моих солдат, я только выжгу тебе глаза — и оставлю жить».

Когда она, не помня себя от ужаса, на грани безумия смеялась у края обрыва, и кричала ему в лицо, что вернётся, непременно вернётся самым страшным демоном, что он может вообразить, а после, не дожидаясь, пока её поймают, сама прыгнула вниз.

Теперь же Вэй Ан Ю владела собственным кошмаром, мяла его, как глину, и незаметно для себя — всё крепче прижимала к себе незнакомца, жадно вдыхая успокаивающий запах. Он дёрнулся, как если бы хотел вывернуться, уйти, но она не размыкала сплетённых на его шее рук.

— Останься, — шепнула она, наугад ткнулась губами — получилось в ухо. Мужчина рвано вздохнул; руки с шеи опустились ниже, приспустили одежду с плеч. Внутри что-то сжалось, на этот раз — не от страха. Незнакомец крепко сложен, тело тренированное: солдат или заклинатель. Вэй Юн поймала себя на мысли, что пытается понять, как он выглядит, и тяжело вздохнула. Дураку понятно, что не выйдет воспользоваться этими робкими прикосновениями, полными затаённого восторга, чтобы сосредоточиться на нужном воспоминании, исказить в необходимую сторону.

Вот только Вэй Юн сама уже не была уверена, что хочет именно этого. Недавний ужас отступал, сменяясь интересом и другим, слабо знакомым чувством, которому всё же хотелось дать волю.

Может, так этот надоедливый кошмар закончится?

Вот ладонь невидимого партнёра скользнула по ключицам вниз: он чуть ослабил пояс, медленно потянул край ворота на её груди — и, вздрогнув, замер.

«Никак, тоже первый раз видит женщину», — решила Вэй Юн про себя, и от этого стало ещё спокойнее. По крайней мере, она и незнакомец, если не считать повязки, были в равном положении.

А затем его губы легко коснулись клейма.

Вэй Ан Ю ахнула и зажала рот ладонью; что-то изменилось, словно её реакция наконец-то убедила незнакомца в реальности происходящего. Он крепко обнял её, не прекращая целовать грудь, плечи, шею… Вэй Юн недовольно поморщилась и потянула его вверх: полулежать на подушках вот так, распластанной и уязвимой, ей не нравилось.

Чувствовать всем телом теплую тяжесть, самой целовать, гладить, а порой в минутном озорстве прикусывать кожу и зализывать след, ей нравилось куда больше; от частых хриплых вздохов совсем рядом кружилась голова.

«Не уходи, — Вэй Ан Ю больше не говорила ничего вслух, заменяя слова короткими, неловкими поцелуями, — не уходи никуда; останься так, ещё ненадолго».

Как утверждали те немногие сведения об акте любви, что удавалось украдкой услышать — в первый раз должно было быть больно. Но особенной боли она не испытала — лишь лёгкое, тянущее неудобство. Привыкая, Вэй Юн решила для себя, что это уж точно не страшнее клинка, вонзённого в грудь, и даже приятно — хотя не приятнее тех сладостных минут, когда её перед этим ласкали рукой, а она, сама не зная, из желания ли доставить удовольствие или ненавязчиво оценивая масштабы грядущей катастрофы, осторожно гладила сквозь одежду в ответ.

После Вэй Юн мало что помнила, кроме того, что быстро перестала сдерживать рвущиеся наружу томные вздохи, и что незнакомец, успокаивая, держал её за руку, крепко сплетая их пальцы. Помнила дрожь желания, которой мужчина встречал каждый её стон, и что мельком подумала: а если это кто-то из соучеников, кто вечно мнил её своей недоступной мечтой? Тогда она засмеялась — представлять себя даже в такой миг чьей-то «роковой красавицей» было безумно смешно. Помнила, как за миг до конца их общего наслаждения незнакомец попытался отстраниться, что сама удержала, сжав коленями бока.