Чёрный нефрит

В тоске и горе своём решилась заклинательница обратиться к соблазнам Тёмного Пути. Напоив землю кровью своей и четырёх жертв, вернула она возлюбленному своему жалкое подобие жизни; мертвец, что мог отныне ходить среди живых, но не имел ни голоса, ни воли, тень того человека, что был прежде. Но, ослеплённая мнимым успехом, не видела она свершившейся перемены, и всякого, кто твердил, будто рядом с нею чудовище, тотчас прогоняла прочь. Услыхав о её желании выйти замуж за мертвеца, даже тот, кого она прежде звала братом, отрёкся от неё в страхе. И всё же она стала супругой мёртвого возлюбленного, как стала частью его клана — того, который брат её поклялся изничтожить.

Жила она с мертвецом, как с супругом, и делила с ним брачное ложе; вскорости семя его проросло внутри, и появилось на свет чудовищное острозубое дитя, терзавшее материнскую грудь и питавшееся не молоком, но кровью матери. Совершенно обезумев, старейшина И Лин гнала прочь от себя всякого, кто пытался подарить ей спасение, избавить от чудовищ. Но лишь множились близ неё мёртвые соратники: всякого, кого потеряла, она тотчас стремилась вернуть, обращая в покорную куклу. Вскорости почти не осталось рядом с нею живых, те же, что шли бок о бок с ней до конца, были ничуть не менее безумны.

Узнав о святотатстве, что творилось на горе, явились к ней главы великих орденов — не для войны, но чтобы вразумить заблудшую душу. Но всё так же оставалась она глуха к благоразумию, всё так же не желала признавать, что ни одно тёмное заклятье не дарует по-настоящему жизнь. К ней, окружённой мертвецами, они не сумели и приблизиться, и лишь издалека видели фигуру, окутанную чёрным и алым шёлком. В последний раз обратились они к ней, молвив: коли не отступишься от зла, придётся нам остановить тебя.

«И к чему же все ваши уговоры и угрозы, — вскричала тогда старейшина И Лин, — и чем вы думаете мне навредить? Я верну всякого, на кого поднимется ваша рука, и воины, павшие от ваших клинков и стрел, придут отомстить своим убийцам. Вы не страшны мне больше — потому что не сумеете никого отнять».

Крик её разносился с вершин горы Луан Цзан, покуда вдруг не прервался хрипом: то мертвец, которого звала она супругом, и нечестивый плод их порочного союза набросились на жену и мать. Острыми зубами изодрали они старейшину в клочья — и не нашлось того, кто воскресил бы её.

С трудом оторвавшись от свитка с крайне увлекательным содержанием, та, что прежде внушала ужас и трепет, а теперь скромно обреталась в теле Мо Сюань Юя, в голос расхохоталась. На глазах выступили слёзы, но не от грусти о былом — ей сейчас не было места — а от ничем не замутнённого веселья. Определённо, столь интересное чтиво стоило своих денег — а уж иллюстрации… Не удержавшись, она похлопала спутника по плечу:

— Лань Чжань, ты только взгляни, что они насочиняли обо мне! Нет, ну ты почитай, ха-ха, не удивлюсь, если об этом есть ещё четыре драматические поэмы и пара театральных постановок!

Лань Чжань закашлялся и от чтения воздержался. Желание поделиться историей распирало Вэй Ан Ю изнутри; сославшись на неотложное дело, она выскочила на улицу, где немедленно кинулась к границе леса с воплем:

— Вэнь Нин! Ты только глянь, мы — и романтические герои. Эй, ты где, Вэнь Нин?.. Ты не поверишь, они нас поженили!

========== В лучах палящего солнца: в тишине, в темноте ==========

Тихое и тёмное, пещера напоминала более прочего могилу. Открывая и закрывая глаза, Вэй Юн не видела разницы: в этой части их темницы не было другого света, кроме слабого пламени костра, как не было и другого тепла. Шёл — как ей хотелось верить — второй день их заточения.

— Опять костёр гаснет. Эх, мне бы хоть мою старую одежду — в этом платье и под двумя одеялами замёрзнешь. Хорошо, подол на перевязки сгодился. Как твоя нога, кстати?

Она говорила как можно больше, настолько давила на уши мёртвая тишина. Оказаться бы здесь с кем угодно, с кем можно перекинуться парой слов, но из всех возможных спутников достался ей именно Лань Чжань, молчаливый, точно каменное изваяние. Вот и сейчас он лишь раздражённо вздохнул. Гадай теперь, «да», «нет» или «когда ты уже замолчишь, я медитирую». «Нет, не последнее — точно не последнее», — решила для себя Вэй Юн и невозмутимо продолжила:

— Вот уж что ни делается, всё к лучшему. Не было бы у меня клейма — Вэнь Цин и в голову бы не пришло делиться со мной лекарственными травами. Одним испугом-то не исцелишь… Признайся, а ты ведь всерьёз перепугался, когда я собиралась при тебе раздеться. У тебя всё лицо было красное!

Лань Чжань фыркнул.

— Знаю, знаю: «В свете костра всё красное». Не хочешь признаваться — не надо. Мог бы хоть изредка отвечать: невежливо молчать, когда с тобой разговаривают.

Притворно-сокрушённо вздохнув, Вэй Юн подползла чуть ближе:

— Ах, гэгэ, ты меня совсем игнорируешь — после всего, что между нами было… Ты, между прочим, единственный мужчина, который видел меня без одежды!

Лань Чжань поперхнулся и мучительно закашлялся. Вэй Ан Ю вполсилы, боясь причинить боль, похлопала его по спине. И что такого, спрашивается, что он однажды не вовремя явился к холодному источнику, куда она чуть раньше пришла залечивать следы особо сурового наказания? Один из тех немногих раз, когда ей удалось вывести его из равновесия. Тут размышления сменили русло, и Вэй Юн почесала подбородок:

— Я тут подумала… а ведь до Облачных Глубин отсюда совсем недалеко. Так что первыми к нам на помощь придут из твоего ордена.

Он замер, словно окаменел, и опустил голову.

— Облачные Глубины сожжены. Оттуда… вряд ли кто-то придёт на помощь.

— А твой дядя? Твой брат?

Вновь никакого ответа. Вэй Юн оглянулась — и вздрогнула: по его щеке медленно катилась слеза. Все слова и мысли улетучились. Им на смену пришла паника: что делать? Как успокоить? Неужели всё настолько, настолько ужасно, что суровый и невозмутимый Лань Ван Цзи, ученик, способный сравниться в выдержке со взрослым заклинателем, потерял самообладание?

— Не смотри.

Голос его ничуть не изменился — такой же ровный, как обычно, но Вэй Ан Ю уловила ощутимое напряжение. Каких же сил ему стоит оставаться таким! «Нет, мне лучше бы отвернуться, отойти подальше, чтобы не тревожить его», — подумала она, и вместо этого, приблизившись, обняла. Над ухом тотчас холодно прошептали:

— Отойди.

— Ну нет уж, — Вэй Юн закрыла глаза, борясь с лёгкими уколами стыда: Лань Чжань, должно быть, совсем обессилел, раз уж не стал её отталкивать, — если я отойду, мне снова будет видно, что ты плачешь. А вот так я ничего не вижу.

И в самом деле, так она не могла видеть его лицо. Не могла вообще хоть что-то видеть — только чувствовать. Лань Чжань пытался дышать размеренно, то и дело сбиваясь и шумно втягивая воздух. Его, всегда сильного и невозмутимого, колотила крупная дрожь — как тут оставить, как уйти? Вэй Ан Ю погладила его по плечу, которым он тут же раздражённо передёрнул. Но лишь тогда, когда его спина перестала вздрагивать, Вэй Юн отстранилась и преувеличенно весело воскликнула:

— Пойду-ка поищу, что тут ещё можно сжечь. Сделай милость, не уходи никуда.

Когда Вэй Ан Ю вернулась, он всё так же сидел у почти угасшего костра в полной неподвижности, размышляя о своём. Вот бы Лань Ван Цзи высказал хоть что-то вслух, чтобы разогнать тишину, в которой в самом деле неясно, жив ли ещё тот, кто здесь, рядом, или ты давно уже согреваешься у огня бок о бок с мертвецом. «Рана не смертельная; он не истёк кровью, а травы не дадут ей загнить», — повторяла она себе — и всё же преувеличенно-весело окликала спутника.

— Эй, Лань Чжань, почему ты всё время молчишь? Неужто тебе не скучно?

— Что весёлого в том, чтобы говорить о глупостях?

— Так я бы и поговорила не о глупостях — да только мы тут так надолго, что у меня так много серьёзных тем не наберётся. Давай, подскажи мне, о чём же надлежит беседовать двум приличным адептам великих орденов, сидя едва не на голове у черепахи-губительницы…