Последняя из амазонок

Принимая во внимание огромность сил, обрушившихся на нас, следовало предположить, что мы давно и упорно готовились к обороне. Ведь собрать подобное войско скрытно, так, чтобы слухи об этом не просочились к противнику, решительно невозможно. Но если кто-то считает, будто все эти два года в Афинах не жалели усилий, дабы подготовить город и государство к неминуемому вторжению, то он заблуждается. Напротив, сотни сообщений и донесений о готовящемся в Амазонии походе с участием всех степных народов отметались нами как вздорные выдумки. Каждый новый корабль приносил всё более тревожные вести, однако афиняне упорно считали их не более чем страшными сказками, вымыслом, пригодным для того, чтобы пугать непослушных детей. Сам невиданный размах замышлявшейся против нас войны являлся в наших глазах первейшим доводом в пользу недостоверности поступавших сведений.

И вправду, кто мог поверить, что племена диких степных кочевников, постоянно враждующие между собой, способны забыть раздоры и распри, объединиться и, бросив родные края, посреди зимы, в лютый холод отправиться в трёхмесячный поход через враждебные территории в землю, находившуюся, по их представлениям, на краю света? И всё это — ради того, чтобы вернуть домой одну-единственную женщину, сбежавшую с возлюбленным? Такого просто не может быть!

Разумеется, друзья мои, я предвижу следующий вопрос. Действительно, донесениям из таких мест, как Херсонес, находящийся в двенадцати тысячах миль от Афин, и даже из Фракии, расположенной в четырёх тысячах стадиев, можно было и не доверять ввиду их чрезвычайной отдалённости. Но ведь амазонки в состоянии проделывать по восемьсот стадиев в день! Неужто наши союзники в Фессалии и в Фивах не предупредили власти Афин о грозящей опасности?

Я отвечу на это так. Эллинский стратег, наверное, попридержал бы передовые отряды до сбора основных сил, но амазонки и скифы вели войну по-другому. Едва их первые конные патрули добрались до границы, как началась свирепая вакханалия грабежей. Удержать степную вольницу не могли никакие приказы: дикие всадники прибирали к рукам всё имевшее хоть какую-то ценность, а остальное предавали огню.

Почему, например, фиванцы не предупредили нас о наступлении? Очень просто: основные силы врага ещё не добрались до Фив, а конные шайки уже ушли далеко вперёд. И то сказать, стоило ли тратить время и силы на штурм обнесённого каменными стенами города? Куда проще оставить его в тылу, заставить сдаться, уморив голодом, или взять и разорить на обратном пути!

На второй день из города выступила афинская кавалерия, если можно так назвать наспех собранный отряд ополченцев, составленный в значительной степени из знатных бахвалов, больше привычных красоваться, а не воевать. Мы с Филиппом выехали вдвоём, сами по себе. В тот же день нам удалось увидеть несколько небольших отрядов кочевников. Первыми появились уроженцы Кавказа, ближе к вечеру — выходцы из Великой Скифии. Мы с братом пустились наутёк, хотя, по правде сказать, нами грабители совершенно не заинтересовались. Всё их внимание было сосредоточено на сельских усадьбах, где можно было поживиться скотом и скарбом. Шайки состязались в удальстве и жестокости — жгли и разоряли окрестности под хохот и улюлюканье своих товарищей. При этом одни старались опередить других и, покончив поскорее с одной деревней, мчались разорять следующую.

Опасность была нешуточной, ибо численность противников и поразительная скорость нападения привели к тому, что степняки стали хозяевами окрестностей прежде, чем власти успели предупредить сельское население об опасности. Теперь нашим соотечественникам приходилось бежать в Афины, причём не по безопасным дорогам, а по территории, где уже вовсю хозяйничал враг.

Однако сложность заключалась не только в этом. Крестьяне не желали покидать свои дома. Вы, друзья мои, хорошо знаете, что за народ крестьяне Северной Аттики, возделывающие мотыгой каменистую почву, пасущие коз да промышляющие зайцев. Они прижимисты, упорны и настолько привязаны к своей земле, что легче сдвинуть с места Олимп, чем такого упрямца. День-деньской мы с Филиппом носились от усадьбы к усадьбе, предостерегая насчёт скифов, но многие хозяева предпочитали укрепить свои дома и засесть там со всеми домочадцами, чтобы отразить налёт грабителей или умереть. По части упрямства эти неотёсанные мужланы превзойдут любого мула.

Какие только доводы не приводили мы с Филиппом, ссылаясь и на Тесея, и на всех местных богов и героев! Без толку. Крестьяне вознамерились защищать свои грядки с чесноком и луком до последнего вздоха, видимо надеясь отразить нападение вооружённых до зубов воинов степей с помощью лопат, мясных крючьев, а то и голыми руками.

Когда к закату мы добрались до усадьбы моего брата, оказалось, что нас опередили. Налётчики, скифы Медной реки, подчистили там всё вплоть до голого камня, оскальпировали двух попавшихся им в руки работников, а невесту Элиаса бросили в высохший колодец и ради забавы швырялись в неё камнями, пока им это не надоело. К счастью, с ней всё обошлось: порезы и синяки не в счёт.

На рассвете второго дня мы увидели амазонок. То были не знакомые нам племена Ликастеи и Фемискиры, но Кадисия и Титания. Они пронеслись на юг, то ли к городу, то ли к Южным перевалам. В Ахарнах, где мы пытались организовать из мелких арендаторов боеспособные отряды, орудовали в основном не они, а скифы.

Теперь местные жители поняли, что пришла настоящая беда, однако ими овладела новая дурь. Они ни в какую не желали уходить в город с его непонятными для них нововведениями, а вместо этого предпочитали укрываться в укреплённых имениях крупных землевладельцев.

Медлительность, неповоротливость и упрямство обошлись сельским жителям очень дорого: их дома превратились в смертельные ловушки, а беженцев скифы перехватывали и истребляли на дорогах, учиняя над ними зверские расправы. Черепа насаживали на колья, содранную кожу прибивали к деревьям. Те несчастные, которые надеялись спрятаться в погребах или амбарах, быстро убеждались в том, что скифов таким нехитрым способом не провести. Захватчики рьяно обшаривали все закоулки и вылавливали всех, кто надеялся отсидеться. Достаточно было выудить одного, и он, подвергнутый пыткам, выдавал всех остальных, хотя самого его это, разумеется, не спасало. Мы встречали людей, оскальпированных заживо или выпотрошенных и брошенных умирать с вывалившимися кишками.

Скиф не удовлетворится тем, что сорвёт с пальца кольцо или даже отрубит палец: дабы завладеть кольцом, он отсечёт руку по плечо, а ради серьги из уха отрубит голову. Трупы несчастных кочевники бросают бродячим псам, во множестве сопровождающим свирепые шайки. Не стоит пытаться обмануть грабителей, спрятав драгоценности в заднице или, как пробуют некоторые женщины, в иных интимных местах. Добром это не закончится.

Что касается меня, то главной моей заботой было спасение отца и его домочадцев. Эти стариканы — мастера прятаться, а по упрямству им и вовсе нет равных. Мне пришлось связать его по рукам и ногам и, не обращая внимания на яростную брань, затащить на колесницу. Потом я взялся за моих дядюшек и их людей, на которых, по крайней мере, оказали определённое воздействие если не мои доводы, то вид соседских амбаров, подожжённых фракийцами.

Сам я особых ценностей за городом не имел и из личного имущества больше всего переживал за жеребёнка по кличке Ковыляка, которого надеялся подготовить к скачкам с помощью превосходных наездниц из соседней усадьбы, двенадцатилетних сестёр Гайи и Майи. Посадив Гайю на Ковыляку, а её сестру — на другую лошадь, я велел им скакать в город. Но у холма Каменного Дуба, как сообщили мне впоследствии, девочки наткнулись на амазонок и, завидев этих воительниц с расстояния в два стадия, позабыли обо всех своих обещаниях. Они помчались прямо к воительницам. Амазонки приняли их радушно, как принимали десятки и сотни других девушек, поддавшихся их грозному очарованию. Для своей земли, своих богов и своих родичей эти девы были потеряны.