Страница 5 из 79
А теперь Джи остался один.
И виноват в этом император Астрии, затеявший войну со всем миром, успешно выигравший её, и решивший избавиться от бывшего короля Зоа, а ведь тот согласился стать всего лишь наместником. Кайлаш убедительно объяснил Джи, что подобное вполне оправдано с точки зрения завоевателя. Ведь царствующая семья завоёванной страны остаётся таковой, пусть и не официально. И в любое время король или его потомки вполне могут поднять восстание, которое с готовностью поддержит народ…
Впрочем, к чему ждать? Джи убьёт императора без всяких восстаний и отомстит ему за всё. Должен отомстить.
«Нет, не должен».
Тьма вокруг приходит в движение, словно чёрная вода, кто-то касается нитей его сознания, начиная перебирать их словно струны. Джи даже не понимает, кому принадлежит эта вдруг всплывшая мысль. Но она кажется странной. И очень тяжёлой.
«Всё-равно не получится».
Джи мысленно морщится. Он согласен… теперь, когда он здесь, вряд ли выйдет попасть во дворец…
Стоп! Где это здесь?
Мгновение кажется, что он о чём-то забыл, но вот сейчас, через миг уже вспомнит… но миг проходит и его накрывает огромная волна, уволакивая в давящую, но успокаивающую глубину.
***
Который час?
Который день?
Сколько он в этой темноте? Кажется, Джи уже просыпался совсем недавно. А до этого ещё несколько раз… Как же хочется пить! Ещё, конечно, есть, но шершавая, царапающая нёбо сухость во рту, собственный вялый язык и слабость, захватившая в плен его тело – всё это кажется глупостью и пустяком. Всё, что ему сейчас нужно – это хотя бы один, крошечный глоточек воды!
Но воды нет. А где она есть – Джи не знает. Он отрезан от мира, заперт, наверное, впервые в жизни. Ему уже сложно вспомнить, что это значит – чувствовать людей вокруг себя. Или просто хотя бы знать, что они рядом. Вдыхать запахи: сильные или едва ощутимые – духов, свежей выпечки, старого сыра, студёной, только-только поднятой из колодца воды, от которой сводит зубы…
Может, о нём просто забыли?
Или специально заперли здесь, чтобы уморить? Но зачем тогда было спасать от дакини?
Вопросы вспыхивают в голове – и ни на один у него нет ответа. А вокруг лишь проклятая тишина… Хотя иногда Джи кажется, что он слышит какие-то звуки, разные: от стука до шелеста. Чудятся ему и человеческие голоса, но они словно бы не живые. Впрочем, Джи несколько раз вставал, прижимаясь к шершавому камню щекой, пытался кричать, пока не охрип, но ничего не менялось. Смог ли он привлечь чьё-то внимание? Или эти звуки – лишь игра воспалённого мозга? Кажется, ему снились кошмары… Или это кошмар наяву? Кошмар длинной-длинной ночи…
Но ночи такими длинными не бывают.
А ведь ему сказали потерпеть до утра… Интересно, до какого именно?
Никогда ещё Джитендра не чувствовал подобного отчаянья. Даже в ту кровавую ночь… или в подвале с дакини – там был страх, ужас, сейчас же им овладела безмерная тоска. Ни проблеска надежды. Только ожидание мучительного конца.
Зачем он вообще согласился поехать сюда?
Как будто был выбор…
Нет, он вроде бы должен кого-то убить… кого-то…
***
В миг, когда в темноте раздаётся громкий щелчок, а за ним – каменный скрежет, и по глазам даже сквозь зажмуренные веки ударяет яркий свет, Джи с трудом заставляет себя отвернуться.
– А?.. Как же… я не знал, что тут кто-то есть…
Голос звучит растерянно и испуганно. Слуга?
– Вы… с вами всё в порядке?
Сквозь туман в голове продирается мысль: если не ответить, дверь могут снова запереть. Так что Джи даже находит силы произнести довольно чётко:
– Нет, – распухший язык задевает онемевшее нёбо, – подыхаю.
Слуга исчезает из вида раньше, чем удаётся его разглядеть. Только со звонким стуком падает на пол метла. И до Джи вдруг доходит, что он видит синее небо. Но как? Когда гигант вёл его, в коридоре не было окон! А сейчас через пустой проём… погодите. Взгляд фокусируется на тёмной толстой щели. Так вот как отрывается дверь! А ведь сколько Джи ни ощупывал каменную поверхность, так и не смог обнаружить ничего похожего на ручку или рычаг… Или он ощупывал её во сне? Если присмотреться, становится понятно, что дверь, это часть стены, при необходимости втягивающаяся сама в себя.
Но что дальше? Выход-то вот он, перед самым носом…
Мысли ворочаются как огромные фолианты из королевской библиотеки Зоа, поднять которые под силу не всякому даже очень сильному человеку. Ах да, выход… Он же так хотел выйти! Ноги касаются пола, руки упираются в шершавую стену, а глаза уже различают границу пронзительной синевы и грубого камня. Только вот добраться до них Джи не успевает – на пороге возникает настолько тощий человек, что кажется, его кто-то просто взял за ноги и голову, да и вытянул.
– Ситар Кайлаш? – строго спрашивает этот человек.
Джи кивает. И начинает сползать по стене. Его хватают под руку без каких бы то ни было видимых усилий и усаживают обратно на кровать. При этом на запястье остаётся отчётливый след от влажных, но ледяных пальцев. Очень хочется вытереть его об колено…
– Лал! Разве тебе не передали, что у нас ещё один постоялец?
– А? Эм… я ничего… Джохар-инха, я не виноват!
Взгляд фокусируется на сгорбившейся фигуре, оставшейся маячить в коридоре. Точно – слуга. Вон как вцепился в свою метлу, а лицо спрятал за выбившейся из хвоста соломенной чёлкой. Жалкий, убогий, и совершенно не оправдывающий своё имя.
А тот, кого он назвал Джохаром, тем временем рассматривает Джи так пристально, словно оценивает, какая часть его тушки на какое блюдо сгодится… Или это просто голод и жажда так разыгрались, что мысли лишь об одном?
– Лал, неси воды и еды… Из еды – ничего твёрдого. Там должна была ещё остаться каша. И Джагжита позови.
Джи не выдерживает и хмыкает. Ну и имена у слуг… словно специально подбирали.
– Что-то вы, Ситар Кайлаш, не очень похожи на того, кто провел три дня без еды и воды.
Что? Три дня? Да уж, длинная вышла ночка… но утро же наступило – а это самое главное.
– Мы, ганды, живучие…
– Это хорошо, – кивает Джохар.
И оборачивается к уже вернувшемуся с подносом слуге. Следом за сутулым Лалом в комнату-камеру входит ещё один, и этот, кажется, просто физически не способен кому-либо поклониться. Словно породистый жеребец, лишь позволяющий себя вести под уздцы – статный, с длинными жилистыми руками и непослушной копной волос, щёткой торчащих во все стороны. И именно он обходит Джохара, толкает Джи в грудь, роняя на кровать, и опускает одну руку ему на лоб, а другую на живот.
Где-то глубоко внутри вновь зарождается дрожь.
И вместе с ней – приятное тепло. Так вот оно что… он саубха.
Джи почти умудряется провалиться в небытие, но его дёргают за плечо и бесцеремонно возвращают в реальность и сидячее положение. Джагжит кивает на стол, на который первый слуга как раз ставит поднос.
– Сначала п-поешьте и п-попейте, – поясняет Лал.
И отходит назад, за спину молча наблюдающего за всем тощего человека. Из-за этих троих в комнате почти нет свободного места. Джи осторожно, двумя руками берёт чашку, подносит к губам, отпивает, чувствуя взгляды. Но не удерживается и залпом опрокидывает в себя всё содержимое, жадно глотая, не обращая внимания ни на что, кроме прохладной живительной влаги, текущей по горящему горлу и падающей в пищевод.
В принципе, он с детства привык к слугам, вечно стоящим над душой, пусть и без того искреннего подобострастия, которое оказывалось его сводным братьям. Только вот обычно перед Джи расставлялись десятки блюд, а тут одна несчастная тарелка с густой светлой жижей. Но пахнет вкусно. И после первой же ложки по телу начинает растекаться блаженство.
– Не торопитесь, – учтивый голос касается края сознания. – Отдохните пока.
Лишь собрав со дна тарелки последние остатки каши, Джи замечает, что вновь остался один. И что дневной свет сменился на оранжевое сияние масляной лампы. Он долго смотрит на дверь, вернувшуюся на своё место и слившуюся со стеной. Точнее стену, вновь ставшую почти сплошной. Потом падает спиной на кровать. Странно дело – вроде столько на ней провалялся, но глаза закрываются снова. Или это кто-то их ему закрывает?