Страница 64 из 71
— Что за херня.
И моё сердце останавливается.
— Чушь собачья, — продолжает сразу, — По какой причине?
Я понимаю, что сжимаю кулаки, когда ей открываюсь.
— Чтобы быть с тобой.
Пенни открывает широко глаза, задерживает дыхание и опускает лицо, убегая от моего взгляда.
— Бред, Маркус, — повторяет она.
Чувствую, как у меня в груди объединяются буря, ярость и отчаяние. Я протягиваю руку и почти вбиваю в стену за её спиной. Другой рукой поднимаю её подбородок, и моё прикосновение заставляет Пенни трепетать. Она изучает меня с пренебрежительным взглядом.
— И когда ты это понял? До или после того, как трахнул Франческу?
Я держу её лицо поднятым, несмотря на все попытки вырваться и убежать. Маленькая, маленькая Пенни. Могут ли жалкие шестьдесят дней, плевок времени, один щелчок пальцев, изменить мир, которым жил в течение двадцати пяти лет?
— После, — отвечаю ей, и понимаю, насколько нелепо будет звучать для неё мой ответ. Но это так. Ясность у меня появилась после. Раньше это был червь, предположение, рана. После этого она стала наполненной кровью истиной.
— Но я хочу тебя сейчас, я хочу только тебя.
Дрожит, дрожит, дрожит. Я пытаюсь обнять её, но она протестует. Делаю ей больно? Обижаю её? В чём дело? Чёрт возьми, что такое?
— Я же напротив, поняла обратное после того, как переспала с Игорем,— отвечает она.
Испытываю немедленную, инстинктивную реакцию. Костяшки моих пальцев ударяются в стену, прямо как баран. Сразу отхожу от неё, я ухожу, потому что внутри меня бушует землетрясение, я удаляюсь, потому что землетрясение это я сам. Я ударяю по первому попавшемуся стулу и с силой бросаю его в воздух. Я чувствую, как горит в руках. Мысль о них вместе невыносима. На несколько минут мой рассудок отключается. Кружу по квартире как медведь со стрелой, засаженной прямо в сердце. Она мне что-то говорит, но я не слушаю. Я оглох от звуков моего тела: качающих кровь артерии, сердцебиения в груди, а так же скрежета зубов, звуков сокращающихся мышц и хруста костей.
Однако через некоторое время я заставляю себя найти потерянный свет. Нет смысла так злиться. Чья бы корова мычала? Несколько часов тому назад я занимался этим с Франческой и не один только раз. Но как я могу ей объяснить, что сделал это только потому, что я мужчина, и она запрыгнула на меня, и я любил её, и как должен был понять? Я любил Франческу, хотя и по-другому. Я буду любить её вечно, совершенно отличающимся образом.
Внезапно я понимаю, – самым худшим из только что услышанного было не откровение Пенни об её сексе с Игорем. Хуже всего то, что она сказала позже. Она поняла обратное. Что такое это другое?
— Обратное чему? — рычу вопрос.
Пенни делает гримасу, которую я не могу интерпретировать, которую не собираюсь интерпретировать. Она заявляет решительно, громко, с тоном, в котором слышится истерика.
— Я не люблю тебя.
Я останавливаюсь посреди комнаты. Прищуриваюсь, словно хочу лучше сфокусировать размытую сцену. Смотрю на неё, а она смотрит на меня и кивает, и затем добавляет.
— Маркус, мы трахались и это было здорово, но мне нужен кто-то как Игорь. Он заставляет меня чувствовать себя уверенной. Ты хорош в постели и, несомненно, крут, но, давай посмотрим правде в глаза – ты был в тюрьме, у тебя дерьмовая работа, дерёшься со всеми, и у нас нет ничего общего. Игоря я знаю много лет, а тебя сколько? Два месяца? Этого времени достаточно для захватывающего приключения, конечно, но не для большой любви.
Пенни даже не закончила говорить, а я оказываюсь прижат к ней. Я пригвоздил её в угол. В моей голове мигает только одно слово. «Сука. Сука. Сука». А потом... «Чёрт возьми, я люблю тебя, сучка». Я ненавижу тебя, но я люблю тебя. Я сжимаю ей шею пальцами одной руки. Чувствую, как движется её горло. Мы так близки, что наше дыхание перемешивается.
Хотел бы я сделать что-нибудь, что угодно – целовать её, трахнуть её, оскорбить её. Но я ничего не делаю. Я чувствую себя точно так же, как дерево, в которое ударила молния. У меня пожар в груди и сталкивающиеся друг с другом мысли из-за которых не в силах больше ничего понять.
Я просто знаю, что она меня не любит.
Тогда взрываюсь лживым смехом, потому что желания смеяться у меня нет. Отпрыгиваю назад, отпускаю её тонкое горло и мгновение, которое мне кажется столетием, внимательно на неё смотрю. Я разглядываю её и думаю, что это последний раз, когда вижу Пенни. Её яркие волосы, губы, персикового цвета, глаза, наполненные нежностью и штормом. В данный момент они полны бури и её тело, которое больше не принадлежит только мне. Это последний раз когда я её вижу, и понимаю, что если б мир был колодцем, то ровно через минуту, после того как выйду отсюда, я в него упаду. Выхожу из квартиры, хлопнув дверью. Я больше никогда её не увижу.
Задерживая дыхание поднимаюсь в мансарду. Франческа ждёт меня. Я смотрю на неё и говорю:
— Мы уезжаем, немедленно.
Думаю, что время умереть у меня есть завтра.
Глава 29
Франческа
Как только я её увидела, то сразу же возненавидела. Толком, не понимая почему. Или, может быть, я знала. Меня раздражало то, что Маркус рассказал ей о себе, о нас. Но я не могла показать свою ревность. Я никогда этого не делала. Поэтому в действительности, когда ему написала, то не отобразила огонь, бушующий у меня внутри. Я потушила пожар. Написала в общем о нас, рассказала ему о моей жизни в клетке, поделилась тем, что собираюсь сделать с ним, как только выйду. Всего, я бы съела его всего.
Получив от него ответ, я хотела сломать решётки, которыми меня держали внутри, и выйти прямо сейчас. Потому что его письмо представляло собой концентрированные потуги ненужного дерьма. Всякая чушь о его жизни, фигня о его квартире, всякая ерунда о том, как меня ждёт. Даже ни одного слова в сторону лика этого грёбаного ангела. Страница полного дерьма, на первый взгляд горячего, но приторможенного. Как будто он боялся, что написав свободнее, он может заставить меня догадаться слишком о многом. Что я должна была не понять? Что он влюбился в неё?
Не думаю, что он сделал это специально. Не верю. Но невозможно прожить в течение двадцати четырёх лет в дерьмовом мире, в котором ты учишься быть осторожной вплоть до запятых, потому что иначе заплатишь своей кожей, и не понимать на лету, то, что нужно понять. Ты становишься хитрой. И когда ты любишь так сильно, то становишься сообразительнее в два раза.
Я не смеюсь больше тринадцати лет.
Маркус – единственный мужчина, который коснулся моего тела, не загрязняя его.
Не выношу ничьих прикосновений, даже сделанных случайно. Не говоря уже о тех, кто прикасается намеренно. Если бы он не убил того ублюдка из клуба, то это сделала бы я сама.
Я ненавижу даже людей, которые пялятся на меня на улице.
Ненавижу фотографироваться.
Я ненавижу любого человека, который хочет меня похитить, украсть, остановить, обыскать.
У меня есть только он.
Но теперь у него есть не только я.
Выхожу на несколько дней раньше, чем ожидалось, и приезжаю к нему, надеясь сделать сюрприз. Но сюрприз делает для меня он. Ошеломлён – да, но не в том смысле, каком я хочу. В его глазах скрываются миллионы ребусов. Занимается любовью, как будто выполняет свою обязанность.
По ночам я смотрю на него, притворяясь спящей. Он курит, погружённый в адское пламя. Затем берёт холодное пиво из холодильника. Мы пьём, как в старые времена, и, наконец, он свободен. Но это не утешает меня. То, что он меня по-настоящему трахает только по пьяни, совершенно не утешает.
Выходим купить что-нибудь перекусить, и вот тут, на тротуаре, картина становится настолько понятной, что меня чуть не вырвало. В нескольких метрах от нас вижу личико грёбаного ангела. Она вместе с парнем. Оба садятся в машину и уезжают.