Страница 64 из 78
Киссонергис выглядит смущенным. Мой вопрос о том, какие слухи ходят о товаре в греческих кофейнях, приводят его в замешательство. Сначала он говорит, что никто не интересовался, но, чувствуя, насколько неубедительно это звучит, сообщает, что служащий эфиопской таможни, австриец по имени Новак, кажется, догадался об истинном характере груза. Но Киссонергису удалось замять дело, пригласив таможенника на аперитив. Я отвечаю, что его молчание стоит гораздо дороже.
— Нет, — возражает Киссонергис, — тогда он заподозрил бы неладное и вцепился в нас, как клещ.
— А кроме этого, — настаиваю я, — вы ничего больше не заметили?
Киссонергис виновато опускает голову и наконец решается признаться в том, что его мучит. Он рассказывает, что Мондурос приезжал из Джибути и выпросил у него немного шарраса, поклявшись, что спросил у меня разрешения. Но я не мог доставить ему этого удовольствия из-за того, что таможня Джибути не спускала с меня глаз.
— Я не смог ему отказать в такой малости, — оправдывается Киссонергис, — так как он часто оказывал мне услуги, и, кроме того, я боялся, что, рассердившись, он может причинить нам вред. Я не хотел вам об этом говорить, но раз уж вы спросили напрямик, я не стал отпираться. Глядите, вот мешок, который мы открывали…
Мондурос унес килограмм гашиша. Урон от этого невелик; арест Реиса, в результате которого я потерял целую тонну товара, нанес мне куда больший ущерб. Однако поступок Мондуроса выглядит очень подозрительно. Он явно хотел получить пробу товара, и, учитывая его связь с Троханисом, это чревато серьезными последствиями.
Я не упрекаю Киссонергиса за неосмотрительность, но предупреждаю его на случай повторной попытки такого рода. Необходимо срочно перенести товар на новое место, в мой дом, построенный в окрестностях Харэра.
II
Сад в Арауэ
На рассвете мы отправляемся в путь верхом на мулах. Я не буду описывать это долгое путешествие. Сначала мы ехали по песчаному берегу реки до подножия горного массива, затем взбирались по крутому склону, поросшему высокими кустами можжевельника, на вершину перевала Ангаго, откуда открывается вид на изумрудную равнину с зеркалами озер. Эта картина запечатлелась в моей памяти как одно из самых сильных впечатлений от Эфиопии. Перевал Ангаго, расположенный на высоте тысячи метров, лишь на треть приближает нас к цели, но самая трудная часть пути уже позади. Царящая здесь прохлада придает бодрости, и в течение пяти часов мы весело скачем по пересеченной местности, среди холмов, простирающихся до горизонта, где виднеется голубая цепь гор Гарамулата. Высокая трава щекочет животы мулов. Дорогу окаймляют огромные молочаи причудливой формы, и тут же, совсем как во Франции, растут боярышник и маки.
После долгого подъема перед нами внезапно предстает Харэр, желтые дома которого отливают золотом на фоне темной зелени кофейных деревьев. Голубые силуэты высоких гор, окружающих город, тянутся далеко на юг, уходя в глубь джунглей, наводненных хищниками.
Нас встречает метис Маркос — человек, сохранивший честность в стране, где порядочность является синонимом глупости, и принимающий за это удары судьбы. Он с гордостью докладывает мне, что строительство дома в восьми километрах к югу от города завершено.
Измученные десятичасовым переходом, мы соглашаемся переночевать в его доме. С балкона второго этажа, где находится комната для гостей, вся местность видна как на ладони.
Харэрское плато переходит в равнину, теряющуюся в джунглях Огадена. Маркос указывает мне на крошечное белое пятно на фоне светлой зелени банановых деревьев, и мне не терпится поскорее попасть в свой дом.
На следующий день мы прибываем в Лрауэ и устраиваемся в маленькой хижине, которую мы тотчас же на радостях окрестили виллой. Сад нашей мечты еще только предстоит возделать, для этого придется освоить часть леса. Впереди много работы, но радость творчества придает смысл жизни. Мы любим по-настоящему лишь плоды своего труда, ничто другое не способно дать нам столь глубокое удовлетворение и возвысить в собственных глазах. Все, что дается нам легко, вызывает одно лишь разочарование. Так ребенок, которому дарят дорогую игрушку, быстро ломает ее и теряет к ней интерес. Засейте землю своими руками, и любой урожай, будь то самая обыкновенная картошка, покажется вам чудом. Постройте дом, и вы с особенным удовольствием будете слушать, как дождь барабанит по крыше, ибо в нее вложен ваш собственный труд. Ваша скромная хижина будет для вас милее любого дворца, даже купленного на собственные деньги. Деньги могут дать все, что угодно, но это слепая сила, и мы не испытываем к ее дарам того уважения, которое внушает нам плод нашего труда.
III
Подмена
Вскоре мне приходится покинуть своих близких, чтобы встретиться в Египет с Горгисом; кроме того, я должен по семейным обстоятельствам поехать на несколько недель во Францию.
Почтовое судно доставляет меня на место назначения за четыре дня, несмотря на ужасный северный ветер, который всегда причинял мне столько неприятностей.
Я сообщил Горгису о своем приезде в Порт-Саид, откуда мне предстоит направиться в Каир.
В Суэце суда берут на борт лоцмана и получают прожектора для прохождения канала; здесь же санитарная служба обрызгивает палубу зловонной жидкостью, отравляющей воздух. Мы стоим на рейде, и никто из пассажиров не сходит на берег, где не создано никаких условий для отдыха иностранцев. Зато в Порт-Саиде, на другом конце канала, возле пристани раскинулось множество кафе с оркестрами и модных магазинов; немного дальше предлагает свои услуги чичероне; одним словом, любой человек может найти здесь что-нибудь на свой вкус…
Я спокойно читаю в своей каюте, как вдруг раздается стук. Какой-то феллах в феске просовывает голову в дверь и разражается смехом. Я узнаю Михаэля. Он быстро входит в каюту и говорит:
— Я пришел вас предупредить, что полиция запретит вам высадку в Порт-Саиде; вы попали на заметку в связи с последним делом… — И, не давая мне вставить слова, продолжает: — Мне некогда вдаваться в подробности, но знайте: то, что произошло — дело рук Махмуда, который выдал вас таможне. Вам позволили покинуть Суэц, так как против вас не было никаких улик, и устроили западню возле тайника, но в ловушку угодил Реис.
— Не кажется ли вам, что в этом замешан и Троханис?
— Очень возможно, ведь начальника пограничного гарнизона вызвал в Каир влиятельный чиновник — приятель Троханиса.
— Откуда же он узнал?
По лицу Михаэля пробегает многозначительная улыбка, и он отвечает:
— Понятия не имею, но это, видимо, не составило для него труда, поскольку он контролирует каждый шаг бандитов. Один из сообщников Реиса, затаивший злобу на своего шефа, перешел на сторону Троханиса. Он-то скорее всего и подговорил Махмуда, которому нет равных в подлости.
— Где же я увижу Горгиса?
— В Порт-Саиде.
— Но вы сказали, что меня не выпустят на берег…
— Вам и не надо будет спрашивать разрешения. Поясняю: я придумал весь этот маскарад, чтобы приехать с судном египетских поставщиков. Я пришел на пристань, где местные фелюги забирают своих работников, и часовой выдал мне пропуск, позволяющий сойти на берег в том же месте. Возьмите его и переоденьтесь в мой костюм — солдаты не запоминают лиц и лишь проверяют документы. Вдобавок многие из них не умеют читать.
— А как же вы?
— Я останусь здесь, если позволите. Прежде чем надеть мою джеллабию, предупредите пассажирского помощника, что вам нездоровится и попросите вас не беспокоить, даже если полиция захочет вас видеть. Не забудьте, что вам надлежит быть на борту, как только судно прибудет в Порт-Саид, чтобы избежать осложнений…
Я отправляюсь к пассажирскому помощнику, с которым мы давно знакомы. Он догадывается, что моя болезнь не более чем предлог, и обещает оказать содействие. Я возвращаюсь в свою каюту и переодеваюсь в костюм феллаха, а Михаэль тем временем дает мне последние указания: