Страница 10 из 19
Больно видеть так настойчиво отвергаемым, как нечто не заслуживающее внимания, то, что дороже жизни, чему отдана вся жизнь, что путём больших скорбей и трудов достигнуто, доказано, осуществлено. Много лет я переживал эту скорбь; ясно видел, что нужно для человечества, громко указывал на зло, предлагал определённую программу исправления зла, доказывал на деле, опытом жизни, возможность осуществления предлагаемой мною программы, наглядную благотворность практических результатов её и имел скорбь видеть, что все мои слова остаются «гласом вопиющего в пустыне», что опыт жизни моей отвергается, как «несбыточная утопия»; имел скорбь присутствовать при явном для меня легкомысленном стремлении человечества в пропасть анархии, в бессмысленный и жестокий хаос свободы разнузданности скотоподобных индивидуальностей. И больно, и страшно, и бесконечно жалко, стыдно было присутствовать при разыгрывании человечеством, с видом озабоченной деловитости самоуверенных и самодовольно практических дельцов, жалкой комедии музыкантов из басни Крылова, серьёзно озабоченных тем, как по-новому рассесться, не умея додуматься до того, что надо перестать быть ослом, козлом и косолапым мишкой, называя «несбыточной утопией» всякую программу упорядочения жизни, требующую прежде всего перестать быть скотоподобными.
И вот громко заговорила сама жизнь, такими яркими и грозными фактами, что сами факты эти бесконечно красноречивее меня доказывают основательность моих взглядов и моей оценки той рутины, которая логично привела к ныне переживаемому. Эти факты жизни превзошли самую пессимистичную оценку людей и жизненных явлений, самые пессимистичные мои предсказания. Казалось бы, я имею основание радоваться, дожив до столь ярких доказательств правоты моих взглядов, даже злорадствовать, видя, в какое нелепое, комичное положение попали те, которые находили утопичной, недостаточно практичной и потому не стоящей их внимания предлагаемую мною программу мирного созидания добра в жизни и презрительно игнорировали все мои предупреждения и предсказания! Но это не так.
Происходящее не радует меня, и ничего доброго я не ожидаю от того «освободительного движения», которым так многие из вас увлекаются. Самый факт освободительного движения от рутины жизни я признаю вполне законным и желательным явлением, вполне совпадающим с моими личными убеждениями, с делом всей моей жизни. Факт – буква, характер факта – его животворящий дух. Характер современного освободительного движения и отношение к нему всех слоёв русского общества таков, что я жалею, что дожил до этого позорного времени, что самые слова «освободительное движение» стали отвратительными для меня, – синонимом глупости и подлости, клеймо которых горит на всей современной жизнедействительности, что мне страшно, до смерти скорбно и стыдно за вас, представителей учащейся молодёжи, надежду страны, за вас, дорогие товарищи, как и за все слои русского общества, без исключения, при виде того, какие чувства внушает к себе это освободительное движение, и как к нему относятся. Всегда я видел язвы русского общества, но, всё же, питал бы к ним более любви и уважения, если бы не знал, каким освободительным движением могут увлечься мои соотечественники, и как могут отнестись к этому освободительному движению и друзья, и враги его.
Более того, сознательно и по совести я предпочитаю прежнюю рутину, со всеми её ненавистными для меня пороками, современному освободительному движению, затмившему нравственной чудовищностью своей все самые отвратительные пороки той вековой рутины, против которой оно ополчилось. Сознательно и по совести я предпочитаю моих упорных врагов, самых худших представителей той рутины, против которой я всю жизнь боролся, – тем главарям освободительного движения, которые выступили их обличителями, судьями и палачами. Всё относительно в этом мире. Представители рутины жизни казались мне чудовищными врагами всякой разумности и всякого блага в жизни, теперь они кажутся мне разумными и добрыми, справедливыми и честными по сравнению с теми, кто выступил их обличителями, кто хочет их устранить, чтобы собой их заменить!
У меня в оценке людей и жизненных явлений иное мерило, чем у вас, – вера моя и идеал веры моей. Не будем ошибаться, разница между нами только в том, что для меня вера расширяет мои земные представления до полной гармонии мировой жизни, до стройного согласования правды и добра земной жизни с внеземным пониманием первопричины бытия и конечных целей мира, с вечной правдой и вечным добром. Правда и добро для меня, верующего, и для вас, неверующих, одни и те же, для меня они – мировая реальность, для вас они – беспочвенный мистицизм, а всё же, никакой иной правды, кроме той же мистической правды, вы не придумаете и никакого иного добра, кроме всё того же мистического добра – вы не знаете.
Для вас, как и для меня, добро – то, что ставит общее счастье выше своекорыстных расчётов, что объединяет в одну разумную мирную гармонию, что приводит к общему мирному благоденствию, что гарантирует свободу всех достигать этого добра, осуществлять это добро. Не верю, чтобы вы согласились не признать этой правды добра, если она не затемнена для вас партийными софизмами и слепой страстью низких инстинктов злобы, мстительности и желания осилить во что бы то ни стало политических врагов ваших, как не верю и тому, чтобы вы при тех же обстоятельствах могли бы хладнокровно принизить себя до признания правдой и добром – неразумного, лжи, несправедливости, клеветы, коварства, подлости, корыстного себялюбия, распыления злобы, грубой борьбы, хаотического беспорядка жизни и отношений, широкой свободы зла и беспорядка, при полном отсутствии свободы добра и порядка.
Отнесёмся же трезво, с точки зрения этого общего для нас понимания правды и кривды, добра и зла, как к рутине жизни, подготовившей позорное настоящее, так и к современному освободительному движению, чтобы трезво ответить себе на вопрос о том, лучше ли оно прежней рутины и обещает ли для человечества лучшее, пока оно остаётся верным своему специфическому характеру Отнесёмся трезво и к тому, кто же лучше: представители прежней рутины или представители ополчившегося против них освободительного движения? Отнесёмся одинаково трезво критически к тем и другим, к тому и другому жизненному явлению, чтобы самостоятельно и сознательно избрать дорогу правды и добра, не оставаясь в яме рутины и не идя слепо вослед руководителей освободительного движения, может быть, в худшую яму широкой свободы зла, широкой свободы проявления злой индивидуальности необузданных скотоподобных существ, полагающих свою свободу в бесправии всех, в полном отсутствии свободы от них добра и добрых. Может быть, вы и согласитесь со мной, что единственная польза, какую можно ожидать от современного освободительного движения, – невозможность дальнейшего коснения в позоре вековой рутины, когда на опыте изведают и невозможность коснеть ещё в большем позоре грубой оргии освободительного движения, как его теперь понимают.
Многое я находил неразумным в рутине жизни. Неразумно было в ней то, что не подготовляли миллионов русского народа к способности быть свободными, не злоупотребляя свободой, а предпочитали обуздывать злую волю, воображая, что могут бессрочно обуздывать её, ничего не делая для того, чтобы и интеллигенция страны представляла из себя волю добрую по свободному изволению ума и сердца. Неразумно было то, что не подготовляли лучшего будущего для России разумным воспитанием воли к добру ни в каких школах, ни в низших, ни в средних, ни в высших, ни в «светских», ни в «духовных». Неразумно было стране, составленной из множества разнородных национальностей, поддерживать государственное единство исключительно мерами принудительными, не только не заботясь о том, чтобы внушить любовь к России всем её составным частям, а, напротив, всё делая для того, чтобы внушить к ней ненависть. Неразумно было признавать устоями русской государственности православное христианство, ничего не делая для организации жизни на основах веры, для воспитания народа в сознательной вере, для выяснения определённой программы мирного прогресса в направлении созидания мирного благоденствия страны по логике веры; признавать основой государственной жизни самодержавие «Божьей милостью» и не заботиться о том, чтобы сановники были людьми Божьими, признающими для себя обязательной конституцию правды Божией, правды Высшей Любви и Высшего Разума мира; признавать основой государственности «народность» и ничего не делать для того, чтобы все народы, населяющие Россию, могли объединиться в чувстве сознательной любви и сознательного уважения к русской господствующей и объединяющей народности. Неразумно было желать мира, порядка и благоденствия страны, во имя этих принципов предъявлять требования и в то же время мириться с религиозной, социальной и политической рутиной, основанной на хронической экономической борьбе, религиозном и политическом индифферентизме, от которого один шаг до вражды и борьбы по отношению к этой «чуждой» церкви и «чуждому» правительству.