Страница 64 из 86
— Так-так! — воскликнул Тиест де Вильдеман. — Вот, значит, как обстоят дела?
И заказал бутыль доброй голландской можжевеловки. Расстались они поздним вечером. Тиест с мешком за плечами и клеткой с попугаем в руке поплелся по указанному адресу.
— Клянусь серебряными галунами фуражки, там сегодня будет большая разборка, — философски изрек господин Волдерс, — но это не мое дело.
И отправился в подвальный кабинет на складе составлять протокол на некого Тиеста де Вильдемана, обвиняя моряка в контрабанде антильского попугая и неуплате двенадцати франков пошлины таможенной службе.
Утром по городу разнеслась страшная весть.
— Слышали? Тон Босманс и жена Тиеста де Вильдемана расплатились за содеяное. Боже, «Зеленая бутылка» за ночь стала красной! Бойня, да и только! А Тиеста поймали на набережной Пеердемеерш — он сошел с ума и кричал: «Это не я… Это попугай… Говорю вам, это попугай!»
Когда полицейские вошли в помещение, то вместо Тона Босманса и его сожительницы увидели кровавое месиво. На стойке стояла клетка из железного дерева — попугай невозмутимо заканчивал завтрак, доедая четвертинку апельсина.
Но стоило полицейским взять клетку в руки, как он завопил изо всех сил:
— Любовь!.. Это — любовь!..
На углу Канальной улицы, в глубине сада с кустами ранней сирени, припущенными зеленью, прятался дом мадемуазель Сильвии Бонвуазен, высокой и чернявой женщины, походившей на закутанную в ткань огромную булавку. Она и купила клетку с попугаем за сто су на аукционе таможни, а господин Волдерс, умело помешавший честным торгам, получил в подарок коробку с дюжиной сигар.
После тщетных попыток женить на себе члена Церковного Совета, разорившегося шляпника и коротышку-глашатая, объявлявшего о приливах, мадемуазель Сильвия Бонвуазен дала зарок навсегда остаться в девах.
И когда на следующий день после воцарения в доме попугай принялся повторять глупый рефрен: «Любовь!.. Это — любовь!..», хозяйка возмутилась и попыталась заткнуть ему глотку.
Но попугай разорался пуще прежнего.
Разозлившись, Сильвия просунула в клетку руку, чтобы удавить болтливую птицу.
Каниве не обладает ни мягкостью жако, ни наглой крикливостью ара, ни показной яростью гвинейского попугайчика. Он зол и крепок и, как Давид из мира пернатых, готов сражаться с Голиафом.
Ударом клюва он сломал безымянный палец на левой руке мадемуазель Бонвуазен.
Хозяйка захлопнула дверцу, забинтовала палец и прониклась уважением к храброй птице.
Вскоре она привыкла к странным призывам говорящего попугая: «Любовь!.. Это — любовь!..»
Тем более что в голосе птицы появились странные нежные интонации.
— Хотелось бы знать… — часто начинала Сильвия, но не осмеливалась закончить мысль.
Мадемуазель была начитанной женщиной; многие считали ее сведущей во многих вещах.
Она начала верить в переселение душ.
Однажды вечером, когда лампа рассеивала по комнате розовый свет, мадемуазель приблизилась к клетке и прошептала:
— Я… вас… люблю…
Каниве скосил на нее громадный круглый глаз, в котором сверкали зеленые огоньки.
— Я… вас… люблю…
Птица нахохлилась и хрипло выдавила:
— Я… вас…
Часом позже попугай без всякого приглашения вдруг сообщил:
— Я… вас… люблю…
— Боже! — вскричала мадемуазель Сильвия.
Так с ней еще никто не разговаривал.
Отныне каждый вечер мадемуазель Бонвуазен беседовала с попугаем о любви.
Но око ада никогда не дремлет — старая дева свела знакомство с Константеном Ханнедушем, священником-расстригой, бесчестным, отвратительным существом, бабником и попрошайкой, который брался отслужить черную мессу за пятнадцать су.
Однажды в полночь он дал ей взглянуть на стеклянный шар, наполовину прикрытый черной тканью. Она увидела в нем лицо мужчины.
— Красив, как Люцифер, — произнес Ханнедуш. — Пожертвуйте три золотых монеты, и я открою вам его имя. Мартен Каниве (мошенник жадно схватил желтяки). Пожертвуйте еще три, и я соединю вас в браке. Этот человек — воплощение вашего попугая.
Старая дева согласилась, сходя с ума от неразделенной любви к существу, которое однажды произнесло и ежедневно повторяло: «Я вас люблю!»
В ближайшую ненастную ночь Константен Ханнедуш назначил старой деве свидание на паперти церкви Святого Иакова, попросив захватить попугая.
Она принесла клетку с птицей, накрытую черной материей, чтобы предохранить попугая от ветра и ливня.
Расстрига взломал дверь колокольни, провел Сильвию через темную церковь, где рубином сверкал глазок лампадки, велел ей преклонить колени перед алтарем и зажег свечу из черного воска.
— Хотите ли вы взять в мужья Мартена Каниве?
— Да, — с трудом выдавила несчастная, потеряв от нежности и ужаса разум.
Как ни странно, но птица на тот же вопрос выкрикнула:
— Да!
— Соединяю вас в браке! — объявил Ханнедуш и надел одно крохотное золотое колечко на лапку попугая, а другое — на поврежденный палец мадемуазель Бонвуазен.
В тот же миг красное зарево осветило церковь — из чаши со святой водой взметнулось высокое пламя. Ханнедуш с криком убежал, а мадемуазель Сильвия с попугаем неведомым образом очутилась дома.
— Муж мой… Муж мой… — икала она.
В прекрасном господском доме, расположенном в благородном и мужественном городе Генте, проживает почти столетний врач, принимавший необычные роды пятидесятилетней женщины. У нее родился уродец с головой и клювом попугая, а его бесформенные конечности заканчивались когтями хищника.
Чудовище хрипело и издавало ужасающие вопли, больше похожие на рев хищника, чем на плач новорожденного. Врачи, считая, что существо не жилец на белом свете, велели тут же окрестить его.
Но едва святая вода коснулась бесформенной головки, чудище скрючилось, взревело и испустило дух.
Врачи без промедления сунули трупик в бутыль с формалином, намереваясь сохранить удивительный экземпляр для потомства.
Увы!.. Они не ведали о тайне, окружавшей эту невероятную историю! Раствор вспыхнул, бутыль взорвалась, как бомба, ранив присутствующих, а синее пламя пожрало чудовищные останки.
Мать выжила, но разучилась говорить. Она навсегда лишилась разума.
Как-то ночью она исчезла, и никто не знал, что с ней сталось.
Звали безумную старуху Сильвия Бонвуазен.
Народ приписал отцовство вероотступнику Ханнедушу, хотя спустя несколько дней после святотатственного бракосочетания труп негодяя нашли на пустыре Пеедермеерша — лицо его было изодрано в клочья…
— Словно его исклевали птицы, — сказал полицейский.
Господин Каниве закончил рассказ.
Он уже не походил на гигантского попугая и постепенно принимал человеческий облик.
Но Кот Мурр вдруг спрыгнул с моих колен, схватил существо и свернул ему шею.
В пламени свечей закружились окровавленные перья. Из тьмы высунулась чья-то рука, схватила взъерошенный труп птицы и бросила в очаг.
Мертвая плоть с треском сгорела, распространяя жуткую вонь.
Рассказывает аббатиса
Чей-то голос воскликнул:
— Вам слово, аббатиса!
На фоне красного пламени очага мелькнул силуэт женщины — до сих пор она стояла на очажном тагане.
Я удивился, увидев существо женского пола, хотя добряк Чосер допустил женщин в компанию набожных паломников. Когда она приблизилась к канделябру, я увидел одутловатое задумчивое лицо. Женщина была одета в бумазейное платье с небольшим кружевным воротничком, волосы ее скрывала аккуратная шапочка.
Гостья вскинула удлиненное запястье с невероятно острыми ногтями на пальцах к волосам и сообщила: