Страница 52 из 86
Мне повезло с мисс Маргарет Блоксон. Это была высокая костистая женщина, угрюмая и упрямая, которой было трудно пристроиться на место из-за нередких пребываний за государственный счет в Пентонвиле и Скраббсе. Она благословила меня, когда я взял ее на службу, и мне не раз пришлось радоваться столь удачному выбору.
У нее не было ни друзей, ни знакомых, она никогда не ходила в гости, галопом носилась за покупками и ложилась в постель ровно в восемь вечера. Она неплохо стряпала, не любила разговаривать и интересовалась лишь своей работой. Единственное, в чем бы я ее мог упрекнуть, были грязные передники и невероятных размеров шляпа гринвей, которую она никогда не снимала и скорее всего отыскала на помойке. Столь редкая жемчужина, как нельзя лучше подходила мне.
А поскольку жемчуга и цветы состоят в самых ближайших родственных отношениях, я буду теперь говорить о цветке.
Цветок этот — Руфь Конклин.
Она живет со своей старшей сестрой, мисс Эльзой, на Бьюри-сквер в нескольких шагах от меня.
Я познакомился с ними при романтических обстоятельствах.
Дамы возвращались от мясника по Блум-стрит, когда одна из громадных бродячих собак, буквально заполонивших Лондон, силой решила ознакомиться с содержимым их корзины. Я бросился вперед, огрел пса зонтиком по загривку, и тот отправился на поиски более легкой добычи.
Я поклонился дамам и представился:
— Абель-Грегори Тил, эсквайр.
— Мисс Эльза Конклин… Мисс Руфь, моя сестра.
Сыпал ледяной дождь, и я предложил им свой зонтик.
— Вы, мистер Тил, мужественный человек, — сказала мисс Эльза, — собака могла вас укусить.
— Или сожрать, — добавила с дрожью мисс Руфь, пытаясь мне улыбнуться.
Улыбка красивой женщины открывает жемчуга зубов, но улыбка мисс Руфь блестела золотом.
«Какие прекрасные золотые зубы!» — подумал я.
И поскольку я, прежде всего, деловой человек, то добавил про себя, что, будучи красивой, она невероятно бледна и, быть может, больна туберкулезом…
— Мистер Тил, — продолжила мисс Эльза, — боюсь, вы испытали нервное потрясение. К тому же дождь становится все сильнее. Не согласитесь выпить с нами ромового грога?
После того, как я осушил мелкими глотками превосходный грог, сидя в удобном кресле в небольшой милой гостиной, уставленной старинной мебелью, я стал завсегдатаем дома дам Конклин.
Мисс Эльзе было около пятидесяти; она женщина крепкая, лицо у нее строгое, с холодными, проницательными глазами. От нее веет свежестью, поскольку она пользуется лавандовой водой. Ее рыжие волосы похожи на пламя.
Сестра ее намного моложе, она худа и изящна, как танагрская статуэтка. У нее приятное личико, обрамленное темными волосами, и она не пользуется духами.
Что не мешает ей быть золушкой, поскольку она занимается кухней, стиркой, уборкой, шитьем и штопаньем…
Эльза, напротив, женщина, наделенная умом; она читает латинских классиков, Чосера и Шекспира, но самое главное — понимает их.
Моя склонность к черноволосой мягкой Руфь не ускользнула от ее внимательных глаз, но уверен, что это ее не раздражало. Она часто оставляла нас одних, и именно в эти восхитительные минуты и произошло неизбежное.
Я безумно влюбился, что присуще человеку, но кто мог подумать, что я, Абель Тил, начну писать стихи тридцатипятилетней даме!
Признаю, кое-что я заимствовал у Саути и Бернса, но очаровательная Руфь ничего не заметила.
При первой встрече мисс Эльза назвала меня мужественным человеком.
Быть может, я именно таков, когда имею дело с голодной собакой, но в иных обстоятельствах, особенно в делах любовных… И все же однажды вечером я сделал решающий шаг, сжег за собой корабли и попросил руки мисс Руфь.
— Надо поговорить с сестрой, — ответила она, и зубы ее блеснули, как лучи заходящего солнца.
Я почерпнул храбрости в двух или трех стаканчиках виски и открыл сердце суровой Эльзе с проницательным взглядом.
— Женитьбу нельзя воспринимать с легкостью, — сказала она, — мне надо подумать.
Но уже с этой минуты я считал себя женихом мисс Руфь.
Гром и молния! Все шло как по маслу…
Ночь была темной, ветер грозил бурей, а улочки вокруг старого кладбища Бромптон были пустынны, как островки в Тихом океане.
Лиственница и ели вокруг могилы Хамблетта скрывали меня от любопытных глаз.
Несколькими ударами лопаты я снял рыхлую землю, гроб послушно выехал ко мне, винты отвернулись без труда, а свинец был мягок, как паштет.
— Гром и молния! — воскликнул я.
Когда мои пальцы скользнули меж ледяных губ старика Сайласа, они встретили пустоту. С таким же успехом можно было искать золотую челюсть в клювике воробья!
Как я мог так ошибиться? Ведь я довольно хорошо знал Хамблеттов — они никогда бы не пошли на то, чтобы извлечь золотые зубы изо рта старого властителя.
И вдруг я нашел ключ к тайне — по свинцу бежал тонкий шов, выдававший работу электропаяльника, а, осмотрев винты, я обнаружил на них следы масла.
Короче говоря, кто-то опередил меня! Кто-то, кто работал столь умело и столь же тихо, как я, кто владел не только таким же, но и более современным инструментом вроде электропаяльника.
Я вернулся домой, дрожа, как лист под осенним ветром, и улегся в постель, проливая горючие слезы…
Мне пора спускать флаг!
Полковник Джеймс Гаскетт — Новое кладбище Хакни Марш.
Миссис Джанет Фарлонг — Кладбище Бромли.
Эбенезер Шарп — Далвичское кладбище.
Рубен Гудвин — Холи Кросс Черч-Ярд.
Лайонел Чапмен — Малое кладбище Гровс.
Гюстав Петерсен — Кладбище Ледиуелл.
Семь пустых ртов за три недели! Семь неудачных экспедиций, хотя они были тщательно подготовлены. Семь раз таинственный грабитель опережал меня!
Должен признать, этот таинственный грабитель работает лучше меня и обладает более совершенным инструментом.
Не буду вдаваться в технические подробности, но даже я, несмотря на долгий опыт, теряюсь перед его возможностями.
И каждый раз, когда оказываюсь перед пустым ртом, у меня возникает странное ощущение, что кумушка Смерть прячется за одним из могильных камней, смотрит на меня и посмеивается, радуясь, что нашему согласию пришел конец.
Однако рядом с Руфь и Эльзой я забывал о своих необъяснимых неудачах; тени и призраки оставляли меня, стоило мне усесться под розовой лампой их гостиной. Но не будем забегать вперед.
Мы восседали втроем вокруг стола и заканчивали ужин, насладившись жареной рыбой, телячьим филе и пудингом с клубникой.
Эльза уже положила нам на тарелки этот восхитительный десерт.
И вдруг повернулась к сестре.
— А знаете ли вы, дорогая, кого похоронили сегодня утром в Сток-Ньюингтоне?
— На кладбище Абни? — машинально спросил я.
— Оно так называется? — в свою очередь осведомилась она.
— Именно так. Кстати, я раньше жил по соседству.
Эльза снова обратилась к Руфи:
— Сам Золотой Клюв, старый дурак Гастон Друм, который во время путешествия в Америку выдрал себе все зубы, заменив их челюстью из массивного золота такой тяжести, что едва мог кусать и жевать пищу. Вы должны помнить о нем, Руфь.
— Действительно, но очень смутно.
— Невыносимый мерзавец… Пусть Боже все же сжалится над его жалкой душонкой! — в заключение произнесла мисс Эльза и приступила к пудингу с клубникой.
Я нахмурился. У меня испортилось настроение.
Последнее время я забросил свои дела; мои записи пестрели пустотами, я даже перестал делать заметки.
Ничего удивительного, что Гастон Друм выпал из поля моего зрения. Однако я решил не упускать случая.
Я быстро выпил свое кофе и распрощался с дамами Конклин.
Мой крохотный «моррис» пронесся по безрадостным улицам Сток-Ньюингтона, и через три часа я располагал всеми необходимыми сведениями, чтобы нанести ночной визит покойному сэру Друму.
По ночам на кладбище Абни-парк нет обходов; это не кладбище богачей.