Страница 16 из 24
- Так зацелуешь или на руках отнесёшь? – я кокетливо улыбнулась.
- Одно другому не мешает, - напарник ухватил меня за руку и буквально потащил из аудитории. – Пошли.
Студентки проводили нас таким тоскливым стоном, словно их всех приговорили к мучительной смертной казни. Ой, чует моё сердце, устроят они мне весёлую жизнь на практикумах! Надо бы какую-нибудь защиту заранее продумать.
До столовой мы добрались за считанные секунды, я даже дорогу запомнить не успела. Ну и ладно, всё равно с моим умением блуждать в трёх соснах мне нужно не меньше трёх раз пройти одним маршрутом, чтобы его запомнить.
В столовой оказалось неожиданно многолюдно, а также многогномно, многолешно и, э-э-э, многозверно? Я наступила на хвост какой-то миловидной рыженькой лисичке в сарафанчике и платочке, виновато охнула, отшатнулась и толкнула зайку, который от неожиданности плеснул супом (капустным, разумеется) на стоящего рядом Лесовичка.
- Это безобразие, - затрещал ветками на всю столовую преподаватель, - моим веткам нанесён ущерб, у меня только вчера новые почки появляться начали, они же нежные, их нельзя кипятком поливать!
- Простите, - попыталась извиниться я, но меня не слушали. Похоже, Лесовичок просто любил жаловаться на всё и всех.
- Пошли, он тебя всё равно не слышит, - Клевер потянул меня к раздаточной стойке, которая была точно такой же, как у нас в школе.
Пухленькая, с круглыми, словно наливные яблочки, щеками повариха приветливо улыбалась мне до тех пор, пока не заметила у меня на руке кольцо, подаренное Клевером. А едва заприметив символ обручения, улыбаться сразу же перестала, побледнела, растерянно захлопала глазами и всплеснула руками:
- Да знаешь ли ты, глупая, во что ввязалась?!
Ну, как говорится, и вам крепкого здоровья и отличного настроения. Я уже собралась поприветствовать повариху залихватски-бодрым тоном, как меня опередили. Что значит, кто? Клевер, разумеется! Задвинул меня решительно себе за спину и выразительно, с нажимом произнёс:
- Здравствуй, Рукодеюшка! Что сегодня на обед?
Женщина тряхнула головой, поправляя белоснежную косынку, и задорно ответила:
- От меня щи с кислой капустой да блины с маслом, мёдом али вареньем. От тятьки же, я так разумею, вам обоим берёзовая каша. Ты что это удумал, охальник, пошто над девочкой изгаляешься?
- Кто изгаляется? - искренне обиделся Клевер, - я ей от чистого сердца кольцо подарил! Чтобы все вокруг знали, что это моя суженая, единственная и неповторимая!
В столовой повисла такая тишина, какой не добиться даже во время оглашения судьбоносного приговора. Я почувствовала себя бабочкой, сдуру залетевшей на слёт энтомологов. Рукодея же чуть слышно хмыкнула, опять поправила платок, наклонилась к Клеверу и ехидно спросила:
- Ты сам-то в это веришь, касатик? Сколько у тебя таких было, единственных-та, а неповторимых, почитай, и того боле!
В столовой повисла очень нехорошая тишина, а я опять оказалась под прицелом десятков глаз. Да что же это такое, а?! Почему я в этой растреклятой Академии как белая ворона среди павлинов?! Пытаюсь освободить Клевера от проклятия, доброе дело, как мне кажется, сделать, и даже что-то получается, а каждый мой успех вызывает не бурю восторга, а настороженность, даже агрессию, причём не всегда скрытую. Мои победы никого не радуют. Такое впечатление, словно никто и не хочет снимать с моего напарника проклятие! Всех всё устраивает, а я лезу не в своё дело и всё порчу. Так, секундочку, а может, так оно и есть? Может, благая цель спасения – всего лишь яркое прикрытие иной, менее благородной и более приземлённой цели?
- Клевер, - я толкнула поглощённого обедом напарника в бок, - а зачем твой отец притащил меня в Академию?
Клевер удивлённо покосился на меня, понял, что я настроена решительно, и со вздохом отодвинул тарелку:
- Понятия не имею. Меня он в свои планы точно не посвящал.
Ну вот, как говорится, что и требовалось доказать. Я побарабанила пальцами по столу, пытаясь сложить головоломку, хотя прекрасно понимала, что ничего не получится, слишком много не хватает деталек:
- А кто может знать? С кем твой отец советуется, может, с матушкой?
Напарник присвистнул:
- Ты что, смеёшься, Фиалка? Для моего отца нет и не может быть иного советчика, кроме него самого. Он же никому не доверяет.
Всё правильно, человек, обманывающий других, постоянно ждёт ответного обмана. Ох, Сивер Самохвалович, как бы вам самого себя не обмануть!
Я опять выбила дробь по столу, потянулась к остывающему обеду, но на полпути остановилась и спросила, вспомнив, как в нашей школе девчонки-подростки все свои самые сокровенные секреты доверяли дневникам:
- А у твоего отца дневник есть? Ну, или книга какая-нибудь, в которой он свои размышления записывает?
Клевер замер с ложкой, не донесённой до рта, меж соболиных бровей пролегла лёгкая морщинка, зелёные глаза потемнели. Я затихарилась, приготовившись к длительному ожиданию, но напарник отмер довольно быстро:
- А ведь ты права, Фиалка. Отец каждый день записи заносит в толстенный такой фолиант из драконьей кожи. Только он никому его не показывает и тщательно запирает.
Заметив, как азартно вспыхнули у меня глаза, Клевер вздохнул и покачал головой:
- Замок не простой, там защитных заклинаний с дюжину и ещё отводящих взгляд чародейств намешано. Фолиант тот увидеть-то непросто, не то что открыть.
Вот, блин, на корню хорошую идею губит!
- А ты пробовал! – обиженно фыркнула я.
- Пробовал. Потому так и говорю.
Ого, какие тайны мадридского двора открываются! У нас дома, например, личные дневники, равно как и письма с сообщениями, читать не принято. Правда, прятать их от родственников, да ещё и с помощью всяких супер-пупер крутых заклинаний, тоже не принято. Разная степень доверия, мда…
Я задумчиво выбила на столе марш из трепетно любимого балета «Щелкунчик». Конечно, то, что я задумала, не очень хорошо с точки зрения закона и морали, но, с другой стороны, втёмную манипулировать человеком ещё хуже. А в том, что мной именно манипулируют, я уже практически не сомневалась. В гениальном плане ректора (знать бы ещё, каком именно) мне была отведена чёткая и ясная роль. И мне очень хотелось бы верить, что хотя бы ладьи или слона, а не жалкой пешки, которой без сожаления пожертвуют во имя высоких целей и будущих побед.
- Если хочешь, после занятий наведаемся к отцу и попытаемся открыть его дневник, - прошептал Клевер мне в самое ухо.
Со стороны, наверное, это выглядело очень нежным и романтичным поцелуем, тем более что напарник меня ещё и за плечики приобнял. Я отчётливо услышала стон зависти, пролетевший над столовой, и красочно представила, как меня разрывают на мелкие, гораздо меньше новогоднего конфетти из хлопушек, кусочки. Судорожно сглотнув, я нацепила на лицо обольстительную улыбку (надеюсь, она вышла именно обольстительной, а не перекошенной), ласково погладила Клевера по щеке и прощебетала на всю столовую:
- Как скажешь, любимый. Ты же знаешь, я ни в чём не могу тебе отказать.
Любимый откровенно завис, словно цифровое телевидение по время шторма, хорошо хоть кубиками не пошёл, как изображение на экране.
- Очнись, на нас вся столовая смотрит, - прошипела я, наступая напарнику на ногу.
- Тебе кто-нибудь говорил, что в тебе живёт великая лицедейка?
- Она съехала три недели назад, не оставив нового адреса, - отмахнулась я, принимаясь за изрядно остывший, но всё равно вкусный обед.
Клевер усмехнулся, покачал головой. Я героически постаралась сосредоточиться на обеде и смотреть исключительно в тарелку, а не на зеленоглазое воплощение девичьих грёз, сидящее рядом со мной.
- Кстати, Фиалка, ты уже решила, как Закат года проведёшь?
Вопрос напарника заставил меня замереть подобно Лотовой жене, так и не донеся чашку с киселём (между прочим, моим любимым, клубничным) до рта.
- Э-э-э, что, прости?
Знаю, переспрашивать некрасиво, приличные девушки любой обращённый к ним вопрос слышат с первого раза, и так далее, и тому подобное, но я честно не поняла, о каком Закате года идёт речь. Надеюсь, тут так не конец света, который у нас скоро встречать будут наравне с Новым годом, называют.