Страница 3 из 7
– Помните, в сентябре трое наших ребят погибли? – спросил Севка, – от взрыва…
– Помним, конечно, – ответил Вовка, – Коля, Игорь и… как же его…
– Яша, – подхватил Даня.
– Точно! Яша. А ты это к чему?
– Мы их тогда хоронили, всей школой ходили, помните?.. Сейчас покойники у стены стоят… – протянул Сева, ни на кого не глядя, – а прошло то всего несколько месяцев… Что с нами со всеми дальше будет?…
Сева стоял, кутаясь в отцовский ватник и смотрел каким-то невидящим взглядом в даль, словно пытаясь проникнуть в тайну будущего.
– Как хочется жить… – после долгого молчания произнес Олег, – а не знаешь, выживешь ли…
– Мы переживем всю эту кутерьму, и еще будем есть пироги с капустой, честное слово! – Мишка для пущей убедительности стукнул себя по втянутому от голода животу и подпрыгнул от холода и чрезмерного усердия. Все посмотрели на младшего, и на их измученных лицах появилось некое подобие улыбки.
– Идемте… – сказал опять ставший серьезным Вовка и прибавил, – мы запомним этот подвал… А сейчас мы должны попробовать помочь тому, кому еще может быть, успеем помочь…
Николай Матвеевич
Они опять двинулись по мостовой, и, пройдя по Лиговке, вышли на Невский. Вот и дом любимого учителя. Среди друзей один только Мишка пока не проникся его предметом – в силу мелкости возраста этого урока у него не было. Удивительное дело, урок он вел не самый вроде бы нужный и важный, все-таки черчение – не математика и не русский, но таких интересных уроков, как у Николая Матвеевича было еще поискать. Ребята чертили и планы дворцов, и самых знаменитых домов мира, и просто необычных зданий, а потом он им столько всего рассказывал про каждое! Не было, пожалуй, ученика, которому не нравилось бы черчение. Хотя в этом году занятия в школе начались только в ноябре, но и за это время Николай Матвеевич не пропустил ни одного урока, а ведь идти ему приходилось в лютый мороз, ой, как далеко, да и немолод он уже был… Все равно приходил! Почему же его не было в последние дни? Никому не хотелось думать о самом страшном, ребята предпочли вообще не говорить на эту тему, пока не придут и сами все не узнают. В темном подъезде дома, где жил Николай Матвеевич, было холодно. Окна с выбитыми стеклами заколочены фанерой, заложены мешками с песком и всяким тряпьем, лестница, залитая потоками воды из лопнувшего еще в первые холода, водопровода и носимых в квартиры ведер, обледенела и превратилась в каток. Когда все попытки ребят по ней взобраться не возымели успеха, Олег-старший выскочил во двор и вскоре вернулся, держа в руках обрезок железной арматуры. Он начал колоть лед на нижних ступенях, однако силы у него быстро закончились и тогда кусок железа подхватил Вовка. На втором этаже переходящий «вымпел» в виде железки перекочевал в руки Данчика, потом Севки и даже Мишки, который громко сопя носом, с огромным старанием колотил лед на площадке третьего этажа. Так все по очереди они продолбили хоть и узкую, но вполне пригодную для ходьбы дорожку прямо к квартире Николая Матвеевича. Трудно пришлось только на первом и втором пролетах, дальше дело пошло легче – уже мало кто забирался на третий этаж – выжившие предпочитали занять комнаты пониже, чтобы не тратить понапрасну силы на подъем, потому-то льда на последнем пролете было гораздо меньше. Когда ребята, тяжело дыша, добрались до двери, Мишка, бледный, как полотно, практически свалился на руки друзьям.
– Ты чего, мелкий? Плохо? Болит где? Ты не молчи, – ребята принялись тормошить Мишку, пытаясь понять, что с ним случилось. Но он молчал, полулежа на руках у Севки с Данькой.
– У него, наверное, голодный обморок, – догадался Олег, – у моего младшего такое было.
– И что делать надо?
– Я сейчас схожу за снегом, потрем его немного, а когда в себя придет – лепешку дадим.
– Мы же Николаю Матвеевичу еде принесли, – строго сказал Вовка.
– Ну и что? Все равно надо хотя бы половину одной Мишке выделить, он молодец – и лепешку свою отдал, и пацана погибшего тащил, и лед колол, и вообще с нами пошел, хотя никогда на уроках черчения не был, не дорос еще до них… Короче, я вниз, за снегом.
Пока Олег ходил на улицу, ребята поочередно поддерживали младшего, что бы тот не свалился на ледяной пол.
– Я до войны изюм не любил, из булок выковыривал, представляете?! – неожиданно проговорил Данька, глядя в стену, – эх, сейчас бы этого изюмчика… Я бы, наверное, целый килограмм зараз съел, или даже два… Когда война пройдет, я первым делом пойду в магазин за изюмом, вот мать удивится!
– А я белый хлеб не ел, только французскую булку, во, дурак-то был, – протянул Севка, – ну, ничего, когда-нибудь наемся и булками, и хлебом!
А Вовка, пожав плечами, сказал:
– А я все люблю, даже лук варенный в супе, хотя его мало кто любит. Но больше всего картошку жаренную уважаю, со шкварками, поджаристую, корочка хрустит, шкварки солененькие, а если еще ломоть хлеба черного, свежего, душистого к ней… Вот закончится война, первым делом попрошу мамку нажарить и сам хлеб порежу во какими кусищами… – тут он развел ладони в сторону, показывая размер «кусищ» и зажмурился от удовольствия.
Вернувшийся в этот момент Олег, с удивлением посмотрев на мечтательное лицо друга, спросил:
– Вы про что тут без меня разговаривали?
– Про еду, – открыв глаза, но не меняя мечтательного выражения, произнес Вовка, остальные согласно закивали головами.
– А чего про нее говорить?
– Ну, кто что любил или не любил до войны…
– Я яблоки не любил есть – долго больно жевать. Кусок откушу и брошу в буфет подальше, чтоб бабушка не ругалась – она всегда пыталась нас витаминами накормить. Как же мне теперь эти яблоки пригодились!
– И как?
– Да так. Мы с младшим теперь эти засохшие огрызки достаем и жуем, как сухофрукты – вкуснотища! И еще мама с бабушкой тоже едят. Бабушка, как узнала про наш «склад», даже ругаться не стала…
– Повезло, – протянул Севка, – слушай, а ты что после войны первым делом съешь?
– Уху… – тут же ответил Олег.
– Уху? – недоуменно переглянулись остальные.
– У меня отчим страсть как рыбалку любит, он просто отменный рыбак. Мы с ним иногда на выходные с ночевкой ездили. Костер, сверчки поют, волна тихонько плещет, рыба в реке играет, луна все вокруг делает таинственным. А уха из окуня, да только что пойманного, да на костре сваренного… Нееее. Я ничего еще лучше в своей жизни не едал…
Друзья с интересом посмотрели на Олега. Они и не догадывались, что он такой мастер рассказывать, а уж как им после этой живо описанной истории ухи с дымком захотелось и не передать! Первым «вернулся» на землю сам виновник. Пока снег не растаял в руках, Олег, стряхнув с себя «ушиное» наваждение, начал растирать им Мишкино лицо, и слегка похлопывать друга по щекам. Наконец Мишка сделал судорожный вздох и, открыв мутные глаза, начал понемногу приходить в себя. Постепенно взгляд его стал осмысленным и он уже смог сам стоять на ногах, правда, пока ребята окончательно не отпускали его, боясь, что от слабости он опять начнет падать. Олег достал из кармана завернутые в бумагу лепешки и протянул одну из них Мишке. Тот недоумевающее посмотрел на друга.
– Ешь! А то свалишься, не хватало еще тебя на руках такщить, – нарочито грубовато сказал Олег, чтобы пресечь все попытки возражения. Мишка, не в силах отвести взгляд от лепешки, решительно зажмурил глаза и отрицательно замотал головой.
– Ешь! Кому сказано! Не спорь со старшими!
– А можно, я половину съем, а половину вы? – открыв один глаз, предложил Мишка.
– Половину на всех? Только понюхать? Давай уже целую лопай! – Олег отвернулся от соблазнительно пахнущего кулька с лепешками.
– А, мне кажется, правда, можно вторую половину на нас четверых разделить, – предложил Данька, – получится на каждого одна восьмая часть, но это ж лучше, чем ноль, – он был хорошим математиком и любил точность.
– Подчиняюсь большинству, – сурово сказал Олег, пытаясь скрыть радость, – есть после долгого и трудного похода хотелось нестерпимо. Лепешка была поделена на не совсем ровные половины – Мишка все же настоял, что бы его часть была поменьше, а другую поделили на четыре части. Причем, Данька, как математик и круглый отличник по черчению делил с филигранной точностью, пытаясь сделать так, чтобы даже крошек у всех было поровну. Когда лепешка мгновенно «исчезла» в недрах молодых организмов, Вовка постучал в дверь – звонки уже давно не работали – но никто не отозвался. Тогда он решительно толкнул входную дверь, которая оказалась открытой и распахнулась сама. Ребята вошли в темный коридор.