Страница 110 из 124
- А ну стой! Свои! – крикнул Кога, вбежавший первым, и пациент затравленно обернулся: запавшие карие глаза со следами кровоподтёков, горбатый нос, повязка на голове…
- Гриш, – потрясённо выдохнул, ввалившись следом, Ноздря. – Ты как сюда попал, салага?!
Болтонские молодцы заполнили палату: топотом, гомоном, чернотой бронированных курток; на соседней с Гришем койке, ворча, накрылась до подбородка старушка с кислородной маской.
- Вы… вы что, не взорвались тогда на вилле?.. – мечась взглядом по сослуживцам, новичок неловко полез вниз – его подхватили, усадили обратно на кровать: по-птичьи лёгкий, худющий, рука в гипсе…
- Слух распустили специально, чтоб не ловили нас, – признался Волчий Хрен – и тут же, плюхнувшись рядом, начал сыпать вопросами: – Что с тобой-то было? Где попался? Как так вышло, что тебя за господина Рамси приняли?
- Они, наверное… просто не знали точно, как он выглядит, – замялся Гриш. – Ну и… так вышло, что я сам им назвался.
Обезумевший шеф с ножом не гонялся за помощником долго. Забившись в сугроб за капотом фургона, Гриш видел, как он метнулся вправо, влево, а затем шатко побрёл в лес.
Болтонского молодца колотила нервная дрожь – ручка водительской двери не сразу поддалась пальцам. Он с ногами забрался на сиденье и обхватил колени: здесь было не так холодно и страшно, не так давила со всех сторон темнота. О том, чтоб уехать, бросив шефа, не было и мысли, закрыться в кабине – тоже не выход; оставалось ждать: или пока он протрезвеет и опомнится, или… Вот только дождался Гриш совсем не шефа.
«Где он?! Где Рамси Болтон?!» – выкрик и свет фонаря в лицо – Гриш заполошно вскинулся: задремал, не заметил, как подъехали! Вооружённые люди: южный акцент, хорнвудский герб на нашивках – «Вот и всё, вот и попался», – заметалось в бестолковой со сна голове, да зацарапался в горле кашель от порыва холода… Гриш просто сидел и оторопело таращился снизу вверх, не в силах издать ни звука: шеф мог вернуться в любой момент, и тогда конец обоим… «Обыскать окрестности!» – крикнул кто-то поодаль.
Героические моменты, моменты самопожертвования обычно не планируешь – они случаются сами собой, не оставляя места мыслям, что можно поступить иначе. Гриш осознал вдруг с обречённой ясностью: это именно тот момент. И, вымучив ухмылку навстречу автоматным стволам – весь застывший от ужаса, – выдавил: «Я – Рамси Болтон».
Его выволокли из кабины и швырнули в снег – с бранью, которую перекрыли вопли омерзения и ужаса: должно быть, заглянули в фургончик. Кто-то громко блевал. Гриш рванулся из рук, выскользнул из попятнанной кровью форменной куртки – его поймали и били ногами. И, кажется, прикладами.
«Ублюдок, ублюдок, какой же ублюдок!..»
«Спалить здесь всё к херам!!!»
Дальше Гриш помнил уже урывками сквозь боль: дурнотная тряска, то тепло, то снова холод. Звуки перестрелки. Чьи-то руки ворочали его голову: «Этот, что ли?.. Да он и близко не похож! – наплывали откуда-то сверху голоса. – Господин Рамси больше был в полтора раза, и мордатый, и нос не такой шнобель… – Чужие пальцы бесцеремонно разлепили веки, глаза резануло светом. – Во, другие совсем…»
«Ишь, как отделали, жалко пацана! Надо в больницу его, пока не помер…»
А потом затошнило и стало совсем-совсем темно. Очнулся Гриш уже в реанимации, без одежды и с трубкой в горле, и, конечно, не помнил новый номер шефа и не мог связаться с ним. Но где-то в кармане, кажется, лежала бумажка…
Новобранец закончил свой рассказ в полной тишине. Несмело огляделся – на него смотрели, будто… то ли призрака увидели, то ли выигрышный билет на целое состояние.
И под всеми потрясёнными, неверящими, обалдело-счастливыми взглядами Гриш болезненно сжался от укола совести. Так обнадёжив сослуживцев, он не знал, хранится ли в больнице его униформа, на месте ли бумажка с номером шефа, а главное – совершенно не был уверен, что тот до сих пор жив…
В темноте – мир иной, чем днём. Рамсин мир – мазня силуэтов: деревья, аттракционы. Шаги – тяжёлые – по гравию дорожки. Боль – пульсирует в такт, через один. Заглушена. Таблетками: он съел все, что в машинной аптечке.
Со скоростью полусдохшей машины убийств – знакомым путём – к месту встречи. Старк явится с охраной – пусть. Взрывчатка под курткой. Детонатор в руке. Тело годится теперь для одного – отправиться в седьмое пекло. С компанией.
Вонючка брёл в стылую темноту парка. Будто всё глубже в прошлое – беззаботное, безвозвратное, – и ткань реальности таяла перед ним, по мере того как проступали всё ясней очертания скалодрома. Реальность плыла, истончалась – и вот он, затаив дыхание, уже видел впереди, как сгущается из теней фигура хозяина… Это, конечно, не могло быть правдой, но, даже если это было предвестьем смерти, хоть бы и седьмого пекла, – Вонючка, всхлипнув, бросился ему навстречу.
В чёрной униформе болтонских молодцев, нереально худой и измождённый – хозяин стоял, застыв на полушаге. И, натолкнувшись на его пустой – неузнающий! – мёртвый взгляд, Вонючка потерянно замер в двух ярдах. Подавился судорожным вдохом. И, моляще вперясь в образ своего погибшего божества, как подкошенный рухнул перед ним на колени.
Рамси смотрел. Неподвижно, оторопело. Палец закостенел на кнопке детонатора. Нервно дёрнуться – и разнести всё это в клочья: голую, в шрамах от ошейника, шею, рукописный бейдж – «Теон Грейджой» – пониже заходящихся пульсом хрупких жилок… Всё то, что хуже надругательства над трупом. Хуже издёвки, недоразумения, по которому этот… человек стоял теперь на коленях.
- Встань. Ты… Теон, верно?.. – Рамси не узнал свой голос – свистящий тихий хрип, – да и слов-то своих не узнал тоже. – Не п-пёс больше, да и я теперь… уже всё, и ты… не принадлежишь. Всё закончилось, так что… я просто шёл мимо.
Из дрогнувшего, как под ударом, Вонючкиного тела будто разом вышибло весь воздух. Всю кровь от похолодевшего лица. Волной ледяной дрожи, осознанием: это просто гипноз. Побег, парк, воспоминания, убийственные слова хозяина – всё проделки Этих, превзошедших себя в подлости. Вонючка терпел от них многое, но теперь…
- Зачем? Зачем вы меня мучаете?! – он стиснул себе голову – с отчаянной силой, будто пытаясь раздавить; не устоял на коленях, опал жалким комком. – Хватит! Я Вонючка! Навсегда, навеки! – срывающийся вой – искорёжен, перебит рыданиями. – Это ненастоящее, это часть лечения, мой лорд никогда не сказал бы так!..
Рамси онемел, таращась на одетое в чужую одежду (чужое?) тело, что скорчилось на земле в беспомощном плаче. И, прерывисто вдохнув, вдруг ощутил его боль: ноюще-тягучую, сводящую серединки ладоней. Свою.
- Бля, – выдохнул едва слышно, пошатнувшись в попытке сделать шаг. – Вонючк…
Отчаянно больно, отчаянно сладко и нереально, и руки в обтрёпанных чёрных рукавах уже тянулись вперёд, к этой нереальности. К чужой-собственной боли. Тянулись, дрожа, – беззащитно, неверяще – к несмело приподнявшейся светло-русой голове, к глядящим снизу вверх глазам – больным, отчаянным, мокро блестящим…
- Х-хозяин? – сдавленный голос упал до переполненного ужасом шёпота – и вскинулся в мольбе. – Хозяин!..
И Вонючка, покрыв расстояние одним рывком, бережно подхватил протянутые руки – будто хрупкую святыню; с тихим стоном уткнулся, внюхался в ладони: кровь, металл, взрывчатка… И родной, драгоценный запах кожи, который не подделать. Упиваясь им жадно и обожающе, Вонючка задел носом заскорузлый от крови рукав – и взгляд царапнуло что-то чужеродное: ремешок. Мягкий, клёпаный – намотан на болезненно тощее запястье…
- Ошейник… – пролепетал он, отшатнувшись; попятился едва ли не ползком. – Забрали… П-потому и не пёс?.. Н-не исполнил приказ, не…
- Ты лежал как мёртвый, – перебил Рамси сипло, монотонно, не отводя неподвижных глаз; казался бы равнодушным, если бы не пробивавшаяся то и дело мелкая дрожь. – Я приказал слишк-ком поздно, – подавившись словами, он шагнул вплотную и склонился. – Забрал ошейник с собой… чтоб… до конца чувствовать…