Страница 17 из 21
Правда и другое. Очень часто в своих выступлениях он не любил придерживаться бумажки, вообще отходил от написанного текста. Отец любил повторять одну из заповедей Петра I, запрещавшую читать речи по писанному, "дабы дурость каждого видна была". Такой стиль делал его выступления живыми, образными, позволял чутко реагировать на конкретную обстановку и выявлять реакцию слушателей.
Справедливости ради надо отметить, что иногда в запале выступления им высказывались и незрелые мысли, возникшие спонтанно в процессе произнесения речи. В этих случаях при подготовке текста к печати отцу приходилось устранять огрехи.
Все это, конечно, не касалось так называемых протокольных выступлений: при встречах и проводах иностранных делегаций, выступлений на приемах и других подобных мероприятиях. Эти речи, как и во всем мире, готовили соответствующие службы и представляли их отцу для окончательного зачтения уже в готовом виде.
Вот и сейчас он дошлифовывал свое предстоящее выступление на сессии Верховного Совета.
Рудаков решил пойти в обход. Ему удалось уговорить Аджубея попытаться воздействовать на отца. Не знаю уж, какие аргументы оказались для Алексея Ивановича решающими, но он согласился.
Тем летом отец часто ночевал на даче, расположенной неподалеку от совхоза Горки-II, в сосновом бору на берегу Москвы-реки. Построили этот дом для Председателя Совета Народных Комиссаров Алексея Ивановича Рыкова, но об этом говорили глухо, вполголоса. Потом дачу занимал Молотов. Сейчас ее называют Горки-9.
Отцу понравилась обширная территория с длинной прогулочной дорожкой вдоль забора, без заметных подъемов и спусков, которые становились для него все более чувствительными. По этой дорожке отец обходил территорию каждый вечер, возвращаясь с работы. Завершалась прогулка на лугу, отделявшем территорию дачи от Москвы-реки.
Если на даче в Усово, где до последнего времени жил отец, пространство между забором дачи и рекой не было огорожено и заполнялось в солнечные дни массой москвичей, приезжавших позагорать и искупаться, то на доставшейся в наследство от Молотова даче проходы на луг с двух сторон были перегорожены колючей проволокой. Правда, состояние ее было не лучшим: то тут, то там зияли огромные дыры.
Охрана регулярно обходила периметр дачи по этому коридору. Рваная колючая проволока служила своеобразной приманкой для бродивших по окрестным лесам парочек. И тут в самый интересный момент из густых кустов появлялся человек в форме и требовал документы. Обычно дело кончалось мирным исходом: ретированием "нарушителей" и красочным рассказом бдительного стража в дежурке.
Однажды здесь, в кустах, у самой кромки берега Москвы-реки, охрана наткнулась на любопытную парочку. В ответ на требование предъявить документы молодой человек долго отнекивался, но когда понял, что выхода нет, показал удостоверение сотрудника посольства Великобритании.
Обе стороны были в шоковом состоянии. С перепугу охрана задержала обоих, хотя "злоумышленники" вразумительно объяснили, что они приплыли на лодке с пляжа на Николиной горе, где обычно летом отдыхают сотрудники иностранных представительств. Не зная, как поступить, дежурный начальник охраны поспешил к отцу с докладом о возможных намерениях задержанных разведать подступы к объекту.
Отец улыбнулся:
- А спутница у вашего шпиона симпатичная?
- Вполне, - замялся офицер.
- Пусть плывут, куда хотят. Не мешайте людям отдыхать. Боюсь, что она интересует вашего "разведчика" значительно больше, чем я, - отмахнулся отец, приостановив "международный конфликт".
Когда мы переехали сюда, луг зарос густой травой. Справа в углу было маленькое болотце. Летом здесь жил коростель. Отец, заслышав этот знакомый с детства голос, останавливался, вслушивался, и лицо его расплывалось в улыбке. Эта птица была нашей достопримечательностью. У кромки леса на лугу стояла круглая зеленая беседка, а в ней плетеный стол и такие же кресла. Летом по выходным отец читал здесь бумаги или газеты. Тут же собирались и частые гости. Помню, в один из приездов в СССР гостивший у нас на даче Фидель Кастро фотографировал здесь нашу семью.
На этом лугу отец решил устроить свое опытное сельскохозяйственное угодье. Вдоль дорожки высадили кусты калины. Отец очень любил и ее белые цветы по весне, и красные грозди ягод осенью. Слева и справа от дорожки разбили грядки. На них росли разные овощи: морковь, огурцы, помидоры, кабачки, салат - словом, все, что должно расти на хорошем огороде.
Отдельно располагались грядки с культурами, чем-либо особо заинтересовавшими отца. Помню, вначале это были просо и чумиза. Отец помнил ее еще по Донбассу и решил сам проверить слухи о высокой урожайности этой китайской гостьи. Чумизу сеяли несколько лет. Каша из нее стала регулярным нашим блюдом. Но сведения об урожайности не подтвердились: подмосковный климат оказался для нее слишком суров.
Место чумизы заняла кукуруза. Рядками высевались разные сорта, посевы делались в разные сроки, по-разному обрабатывались. Отец внимательно следил за ростом растений. Это было не просто увлечение. Он хотел сам убедиться, пощупать результат своими руками. Рапортам он доверял мало, зная, как часто урожаи остаются на бумаге. Еще с Украины у него сложилась привычка объезжать поля, чтобы своими глазами увидеть сев, а потом и урожай.
Всякий приезд Первого секретаря ЦК в областной центр местное начальство старалось начать с обеда. После него Хрущев, мол, подобреет. В те времена он ездил по республикам чаще всего в открытой машине. Из нее лучше было видно, что творится на полях, можно остановиться в любом месте, расспросить селян, узнать их мнение, а оно часто оказывалось ценнее официальных сводок.
Бронированным "ЗИС-110", положенным членам Политбюро, он не пользовался. И тот без дела пылился в гараже ЦК.
Испытав несколько "теплых" встреч, отец придумал ответный ход. Он купил огромную чугунную сковороду. Чтоб она не пачкалась в багажнике автомобиля, заказал жестяной футляр. Теперь, подъезжая к областному центру, он не спешил, находил в придорожных посадках место поуютнее и делал привал. Быстро разводили костер, доставали вскоре ставшую легендарной сковородку и жарили яичницу с салом и помидорами. Да такую, чтобы хватило всем - и помощникам, и водителю.
Отец любил в лицах рассказывать о встречах с секретарями обкомов:
- С дороги, Никита Сергеевич, просим к обеду.
Отец хитро улыбался:
- Спасибо, мы только что пообедали. Давайте лучше займемся делом. Поехали по полям, а по дороге вы мне все расскажете.
Конечно, эта хитрость очень скоро стала всеобщим достоянием, но отец и не делал из своей выдумки секрета.
Главного он добился: по приезде в обком начинали с работы, а обедали поздно вечером.
Вернемся к событиям июля 1964 года.
В один из вечеров недели, остававшейся до сессии Верховного Совета, мы гуляли по лугу. Кроме отца, меня и Аджубея был, возможно, кто-то еще.
Алексей Иванович со свойственными ему красноречием и убежденностью доказывал, что переход на пятидневную неделю несвоевремен, не подготовлен и может повлечь за собой серьезные отрицательные последствия. Отец молча слушал.
Хорошо помню этот разговор; я был молод, мне ужасно хотелось иметь два выходных. Постепенно я заметил, что отец начал колебаться. Алексей Иванович находил нужные доводы. Тогда я решил вмешаться и робко возразил. Получилось неуклюже, и отец только отмахнулся:
- Не мешай.
В конце концов он сдался. Алексей Иванович просиял. Третий подпункт первого пункта повестки дня был снят. Он стал активом на послехрущевские времена.
Сессия прошла без происшествий. 15 июля после принятия Закона "О пенсиях и пособиях членам колхозов" слово вновь взял отец.
- Товарищи депутаты!
Вы знаете, что товарищ Брежнев Леонид Ильич на Пленуме ЦК в июне 1963 года был избран секретарем Центрального Комитета партии. Центральный Комитет считает целесообразным, чтобы товарищ Брежнев сосредоточил свою деятельность в Центральном Комитете партии как секретарь ЦК КПСС.