Страница 63 из 100
Узнав историю тредора, Маклай отправился с Ахматом в эту деревню и отыскал Мана-Салаяу и Пакау. Пользуясь тем, что Ахмат знал местный язык, Маклай поблагодарил двух сострадательных и гуманных людоедов и дал им подарки. Старик Мана-Салаяу очень расчувствовался, даже всплакнул.
В деревне Суоу Маклаю удалось выкупить пять закопчённых черепов, причём туземцы по каким-то приметам называли имена тех, от кого остались эти черепа, жителей отдалённых деревень. Ахмат пояснил, что эти пять человек уже мёртвыми были принесены в Суоу и съедены в том самом общественном доме.
На острове Андра, раздевшись для купания в море и оставшись в коротких малайских штанах, Маклай привёл в изумление и восторг присутствовавших туземок волосатыми ногами и грудью, а также белизной тела. Они наперебой принялись его обнюхивать.
Он вошёл в море. Местный юноша Качу и несколько детей последовали за ним. Они резвились и плавали как рыбы, Маклаю сделалось обидно, что он так и не научился плавать. Качу тащил его на глубину. Пришлось отбиваться.
Выйдя на берег, учёный постарался объяснить своё поведение. Бросив в воду обломок дерева, он сказал «Качу». Бросив затем камень, который тут же пошёл ко дну, назвал своё имя. Присутствовавшим такое объяснение понравилось. Улыбаясь, они повторяли: «Качу — дерево, Маклай — камень».
В этой же деревне Маклаю довелось наблюдать обычай, связанный со смертью пожилого уважаемого человека. Женщины тянули заунывную песню, некоторые из них рыдали, а одна пожилая, по-видимому жена покойного, упала на землю в истерике, царапаясь в кровь об острые выступы кораллов, а затем обломком коралла стала наносить себе раны. Войдя в хижину, стала с пронзительными криками теребить своего Панги и обнимать, поднимать его голову, трясти за плечи и повторяя его имя, как будто старалась разбудить спящего.
Оставив покойного, вся в поту, крови, песке и грязи, вдова принялась приплясывать, напевая какую-то жалобную песню. Женщина обращалась к покойнику, не сводя с него глаз и порой плясала неистово. Устав, она отошла в сторонку. Её заменила другая плясунья и плакальщица. А первая, подобно актрисе, вышедшей за кулисы, жадно выпила воды и стала деловито обмывать раны, переговариваясь с соседками. У Маклая не оставалось сомнений, что вся эта картина, которую он наблюдал, сидя в уголке хижины, является ритуалом, сохранившимся с древних времён.
Через некоторое время покойника выкрасили красной охрой, нацепили на него украшения из раковин. В хижину постоянно входили женщины, начиная заунывный вой, а то и пускаясь в пляску. После полудня мужчины установили несколько деревянных барабанов и начали выбивать оглушительные звуки. Пляски женщин в хижине и вокруг неё продолжались при свете луны.
Поздней ночью под яростные стуки барабанов в хижине появился немолодой мужчина, весь вымазанный чёрной краской или сажей. Все расступились, освобождая ему путь. Он остановился в двух шагах от покойника. Возле него встали две женщины. Все трое, подняв руки над головами и расставив ноги, стали вопить с ужасающей силой. Столь же громко грянули барабаны. Когда мужчина вышел из хижины, шум разом прекратился и все стали расходиться.
На следующий день у самого входа в хижину состоялось погребение. Родственники разделили небогатое наследство покойного. Мужчины стали собираться в поход на деревню Рембат, жители которой обвинялись в том, что они наколдовали смерть Панги. Всё происходило очень серьёзно. С воинственными криками туземцы погрузились в свои пироги и отправились на врага. Через несколько часов они с победными криками вернулись, не потеряв никого и даже не имея раненых. Оказывается, и это было лишь ритуалом, своеобразной театрализованной постановкой.
Если бы они привезли с собой труп или трупы убитых врагов, то почти наверняка бы устроили тризну в память усопшего.
Во время этого плавания Миклухо-Маклай вёл почти исключительно изучение облика, нравов и обычаев островитян. Было ясно, что с приходом европейцев, торгующих ружьями, порохом и спиртными напитками, жизнь местного населения стала круто меняться.
Он проводил наблюдения и подробно записывал их результаты, не позволяя себе обсуждать увиденное и рассуждать по этому поводу. Хотя многие учёные поступают наоборот: на немногих фактах, подчас весьма сомнительных, выстраивают причудливые воздушные замки теорий.
Первоначально Николай Николаевич предполагал ещё раз посетить Берег Маклая. Однако присмотревшись к нравам моряков «Сади Ф. Келлер», вынужден был отказаться от этого намерения. В письме сестре Ольге пояснил этот отказ, припомнив слова английского писателя XVII века, называвшего всякое судно плавучим ящиком с дурным воздухом, дурной водой и дурным обществом. Последнее обстоятельство в данном случае имело решающее значение.
«От зловония в каютах можно, однако же, избавиться, — писал он, — оставаясь большинство времени на палубе; воду можно фильтровать и варить, но избавиться от болтающих чепуху, пьянствующих, свистящих, поющих (проще говоря, воющих) и т. п. двуногих на всяком судне нелегко и часто невозможно. Я могу и научился выносить многое, но общество т. наз. «людей» мне часто бывает противно, почти нестерпимо...»
Странно слышать такое признание от человека, который так много старался делать в защиту туземцев. Но учтём: ничего подобного он никогда не говорил о представителях примитивных культур.
Карательная экспедиция
Сиднейские газеты напечатали телеграмму из Куктауна: в деревне Кало совершено убийство туземцев-миссионеров. Сообщение подтвердилось. Коммодор австралийской морской станции Уильсон решил сам отправиться на место происшествия — на южное побережье Новой Гвинеи, — выяснить все обстоятельства дела и примерно наказать виновных.
Узнав об этом, Миклухо-Маклай поспешил встретиться с коммодором и попросил поделиться с ним планом предстоящей операции:
— Господин Уильсон, мне приходилось бывать в этой деревне и её окрестностях. Не исключено, что мои советы будут вам полезны.
— Ничего определённого, господин Маклай, я вам сообщить не могу. Конкретного плана операции у нас нет. По опыту прежних экспедиций такого рода могу предположить, что при появлении корвета жители разбегутся. Не будет никакой возможности устроить расследование. Нам не останется ничего другого, как сжечь деревню.
— Но в Кало несколько сот домов!
— Ничего не поделаешь. Учтите, они убили двенадцать ни в чём не повинных людей. Такое преступление заслуживает самого строгого наказания.
— Безусловно, преступление должно быть наказано. Но ведь преступников, по-видимому, не более полусотни, а зачинщиков всего несколько человек, а то и один. В Кало вряд ли менее тысячи жителей. Разве справедливо наказывать всех, разрушить все дома? У них не ветхие хижины, а прочные хорошие постройки на сваях. Чтобы заново выстроить такую деревню, потребуется затратить очень много труда, времени и материалов.
— Готов согласиться с вашими доводами. Однако нам, администраторам, требуется выполнять свой долг. Пусть даже наказание будет излишне жестоким, но это в будущем позволит предотвратить другие преступления.
— Несправедливость не может способствовать правосудию.
— А что бы вы сделали на моём месте, господин Маклай?
— Я бы отыскал настоящих виновников убийства и наказал их, а не всех подряд.
— Это легко сказать, но весьма трудно или даже совсем невозможно сделать.
— Не так трудно, как вы полагаете, коммодор. Нам помогут миссионеры, которые живут на южном берегу Новой Гвинеи и знают местные языки. Около Кало расположены дружественные с ней деревни Карепуна и Ула. При посредстве их жителей нетрудно будет вступить в переговоры с населением провинившейся деревни и потребовать выдачу виновных. Под угрозой общего наказания они должны выполнить эти требования.
— Предложение весьма привлекательное, если говорить в общих чертах. Однако требуется обдумать план конкретных действий... Если вы хорошо знаете ту местность и тех людей, то почему бы вам не отправиться вместе с нами? Вам будет предоставлена одна из моих кают и полное довольствие как члену экспедиции.