Страница 42 из 100
Согласиться с уважаемым генерал-губернатором он не мог, но нельзя было резко возразить ему. Пришлось отвечать уклончиво:
— Как опытный и крупный политический деятель вы, конечно, правы. Но я не политик. Я учёный, а потому обязан служить истине. Это мой долг. По этой причине я имею все основания, более того, я обязан высказывать свои научные выводы или предположения.
— Я никоим образом не сомневаюсь в этом вашем праве. Однако хотел бы сослаться на ваше собственное признание. Если я вас правильно понял, папуасы оставили вас в живых только потому, что считали существом особенным, человеком с Луны. Если бы они знали, что вы такой же, как они, то наверняка бы вас убили. Разве не так?
— В этом я не уверен. Больше всего их смущало моё спокойствие и доброжелательное к ним отношение.
— А не кажется ли вам, что они расценивали ваше спокойствие как сознание своей силы? К тому же, если они такие смышлёные, как вы утверждаете, то должны были понимать, что вы не просто с Луны свалились, простите за вульгаризм, а прибыли на военном корабле с многочисленной командой.
— Тем не менее они сначала встретили меня как врага: пускали стрелы, замахивались копьями, совали мне в рот каменные наконечники копий. А провожали меня как друга. Они не хотели, чтоб я уезжал.
— Всё это делает честь вам и вашим дикарям. Но мне известно немало случаев, когда общение с дикими заканчивалось весьма плачевно. Возможно, значительную роль играет личность исследователя, миссионера или торговца. Они если не разумом, то инстинктом почувствовали в вас личность незаурядную. Вы, по-видимому, заметили, что и моя семья, хотя она уже вышла как будто из стадии дикости, проявляет к вам большой интерес. Андриенна, например, считает вас настоящим романтическим героем, столь не характерным для нашего прагматичного, рационалистического века. Кстати, у вас с ней и музыкальные вкусы совпадают: Брамс, Бетховен, Шуман, Шопен и другие романтики.
— Я не романтик. Я просто учёный и стараюсь выполнять свой долг.
— Нет, вы не простой, а подлинный учёный, который, как мне представляется, непременно должен быть романтиком, открывателем новых земель. Разве вы пожелаете променять ваши полные смертельного риска исследования на беззаботное прозябание, ну, скажем, в таком дворце, как этот?
Ещё пару месяцев назад Миклухо-Маклай не задумываясь отвечал утвердительно. Но теперь он помедлил с ответом...
— Не знаю.
...Ночью в карете, заставленной вещами, со спящим Ахматом на противоположном сиденье, облокотись на мягкие подушки, он старался унять тоску, не вспоминать Лючию, думать о предстоящей экспедиции, о недостатке денежных средств, которые для него так упорно и благородно изыскивает князь Мещёрский. Но тоска наваливалась, как приступ малярийной горячки. Горело и ныло не тело, а душа. Чем заглушить эту боль?
Вот и пришло спасительное воспоминание о недавней беседе с Джемсом Лаудоном. Вице-губернатор человек рассудительный и доброжелательный. Он полагает, что у его гостя складываются с Андриенной романтические отношения. А она действительно девушка милая, замечательная, напоминающая тургеневских русских барышень.
А может быть, пора позаботиться о своём будущем? Посвятить год или два исследованиям. Если посчастливится остаться в живых или не подорвать окончательно здоровье, то вернуться в Бейтензорг и посвататься к Андриенне. И тогда он будет рядом с Лючией...
Да что за подленькие мыслишки рождаются в голове подлинного учёного? Сам не ожидал от себя подобной низости.
Выходит, ошибался Джемс Лаудой, называя его романтическим героем, рыцарем истины? Или любовь способна превратить человека в жалкое, слабое, зависимое существо: она взбаламучивает душу, поднимая со дна всяческую мерзость. А ещё говорят, будто она возвышает, облагораживает человека. Как бы не так!
Для религиозного фанатика такое чувство считается искушением. А для учёного? Разве не подстерегают и его разного рода искушения? Разве не приходится и ему делать выбор: служить ли истине, трудиться во имя неё, или удовлетворять свои потребности не в познании, а в благополучной жизни, беззаботном существовании, любовных утехах...
Но что означает долг учёного? Какой долг? Перед кем? Или это всего лишь пустозвонкие слова о служении истине? Да и что есть истина? — как тут не вспомнить вечный вопрос Пилата, обращённый к Христу.
...Он снова и снова возвращался к этим мыслям, временами начиная впадать в дрёму под покачивание мягких рессор кареты. Размышлять уже не было желания. Последнее, что подумал: если и есть долг, то перед самим собой, перед тем неопределённым, но безусловно существующим, что называется совестью.
Преодоление
Пятичасовой поезд из Бейтензорга в Батавию — словно в другой мир. Тем более когда вдоль канала переехали из европейских кварталов в туземные. В канале, куда стекали нечистоты, купались малайцы и китайцы, тут же мылись и набирали воду для хозяйственных нужд. Сопровождавший Маклая градоначальник мрачно сообщил, что здесь уже полтора месяца свирепствует холера, унёсшая две тысячи жизней, десятую часть которых составляют европейцы.
— Как это ни покажется странным, — добавил он, — среди заболевших сравнительно мало китайцев, несмотря на то, что их кварталы наиболее грязны и многолюдны.
— Возможно, это объясняется их устойчивостью к данному заболеванию? — предположил Маклай. Для антропологии такие сведения могли бы иметь немалое значение.
— Не думаю, — был ответ. — По моему мнению причина гигиеническая. Китайцы не употребляют сырую воду, а непременно её кипятят и заваривают чай. Малайцы, в отличие от них, пьют сырую воду и к тому же часто купаются в ими же инфицированном канале.
Что ж, и в этом случае нет никаких оснований подозревать проявление расовых особенностей.
Перебравшись на пароход «Король Вильгельм III» и приведя в надлежащий порядок каюту, забитую вещами, Маклай записал в дневнике: «В 9-м часу мы снялись с якоря, и я отправился спать, так как устал от многодневной укладки вещей и так как часто возвращающаяся мысль о Бейтензорге мешала мне думать или заниматься чем-нибудь».
Последнее обстоятельство делало пребывание на судне тягостным. И не поймёшь, то ли телесные, то ли душевные хвори одолевают. На четвёртый день плавания остановились на два дня на рейде Сурабайи. Сойдя на берег, устроился в гостинице. Весь следующий день провёл в комнате. Под вечер к нему заглянул доктор Джемс, с которым познакомился ещё в Батавии:
— Извините, коллега, но не видя вас ни на прогулке, ни в ресторане, я решил справиться о вашем самочувствии.
— Спасибо за беспокойство. Мне действительно немножко нездоровится.
— Позвольте, я осмотрю вас.
Результат осмотра и опроса опечалил врача:
— Поверьте, коллега, ваше состояние очень неудовлетворительное. Местный гнилой климат губителен для вас. Настоятельно рекомендую с ближайшей оказией вернуться в Европу или отправиться в Австралию с её благодатной природой. Вы не выдержите путешествия в Новую Гвинею, а уж тем более пребывание там.
— Моё решение твёрдо.
И словно в награду за упорство судьба преподнесла ему подарок. Запись в дневнике от 21 декабря: «Придя утром на пароход, я получил пришедший ночью пакет из Бейтензорга, который, к моему удивлению, заключал дождевое пальто и, к моей радости, портрет Л.! Спасибо ей! Послал телеграмму в Бейтензорг. Хорошая погода. Устроился удобно в двух комнатах».
В Макассаре получил приглашение от губернатора пожить у него в доме два дня стоянки. Губернатор Бакерс провёл на острове Целебес почти всю свою жизнь. У них зашла речь о странном местном заболевании, называемого «амок». Человек в этом состоянии впадает в безумие: он бегает по улицам и нападает на встречных, а обладая оружием, ранит и убивает людей.
— Чем, по вашему мнению, может быть вызвано это?
— Я вовсе не уверен, что это болезнь.