Страница 7 из 23
Вышеописанному литературному обществу не хватало творческой свободы, живой инициативы. И хотя были в нем и люди молодые, но именно престарелые Державин и Шишков задавали тон в «Беседе». С первых же лет нового столетия среди литераторов обозначилась группа молодых писателей, которые противостояли тяжелому и несколько ходульному отношению к литературе, которое культивировалось в «Беседе». В это время появляется понятие легкой поэзии, особенно любимое Батюшковым. Легкая поэзия не ставит перед собой высоких целей, не стремится к учительству, это всего лишь литературная игра, призванная воспитывать вкус и увеселять читателя. С точки зрения писателей новой школы, которые считали себя учениками Карамзина, писатели-архаисты грешили главным – недостатком вкуса. При этом вкус понимался как уход от всего возвышенного и напыщенного, стремление к простоте и ясности выражения. С самого начала литературной деятельности противников «Беседы» основным их орудием становится насмешка. Первой ласточкой в этом направлении было стихотворение Батюшкова «Видение на берегах Леты» (1809), где молодой поэт погружал в воды забвения известных литераторов, среди которых особенно заметен «славенофил», чтущий Пролог и «Письмовник» Курганова (читатель, конечно, с легкостью узнавал Шишкова). Затем в спор с Шишковым и его литературной позицией вступает Д. В. Дашков, друг Батюшкова и Жуковского, опубликовавший статью, критикующую концепцию адмирала-филолога о тождестве русского и церковнославянского языков. К нему присоединяется Василий Львович Пушкин, дядя великого поэта, с программным посланием «К Жуковскому», где критиковал «беседчиков», считая их врагами просвещения и свободы. В дальнейшем дискуссия расширялась, и в конце концов противная сторона сделала свой ответный удар. Один из известнейших членов «Беседы» князь А. А. Шаховской написал комедию «Липецкие воды», где в качестве объекта насмешек избрал невинного Жуковского, которого изобразил под именем слезливо-сентиментального Фиалкина. Это был вызов, на который друзья Жуковского ответили несколькими посланиями и эпиграммами, а главное – созданием особого литературного общества под названием «Арзамасское общество безвестных людей», обычно именуемое просто «Арзамас». Это объединение стало в истории русской словесности символом молодых литературных сил, стоящих на противоположной «Беседе» новаторской позиции.
Основой «Арзамаса» была шутливая пародия. Это не серьезное литературное общество, но собрание веселых друзей, которые от души смеются над всем напыщенным, чересчур серьезным и надуто-чванливым. Высмеивая на своих собраниях «Беседу», арзамасцы заодно пародировали все существовавшие тогда общества – и политические, и масонские. В своих мемуарах Ф. Ф. Вигель, один из членов кружка, описывает обряд вступления в общество В. Л. Пушкина. Это действо является откровенной насмешкой над масонскими посвящениями. «Как странствующего в мире сем без цели, – повествует мемуарист, – нарядили его в хитон с раковинами, надели ему на голову шляпу с широкими полями и дали в руку посох паломника. В этом наряде с завязанными глазами из парадных комнат по задней, узкой и крутой лестнице свели его в нижний этаж, где ожидали его с руками, полными хлопушек, которые бросали ему под ноги, и т. д.»[42].
Забавна история возникновения названия общества. Д. Дашков был как-то проездом в Арзамасе и на постоялом дворе за стенкой своего номера услышал оживленную дискуссию каких-то провинциальных любителей литературы. У Дашкова разыгралась фантазия, и он написал сатирическое стихотворение о неком литературном обществе в провинциальном городе. В пылу литературных дебатов членам общества является устрашающее видение старца Шишкова, который велит им отмстить за поруганную честь своих соратников.
В «Арзамас» вступили Жуковский, С. С. Уваров, А. И. Тургенев, В. Л. Пушкин, П. А. Вяземский и ряд других литераторов (в конце существования общества примкнул к нему и юный Пушкин, в то время лицеист). На собраниях произносились пародийные речи, шутки, читались эпиграммы и сатирические послания, в ритуал общества входило также поедание гуся, потому что город Арзамас в то время славился своими прекрасными гусями. В целом общество это не имело никакой литературной программы, не ставило перед собой никаких серьезных задач и целей и вскоре после исчезновения «Беседы» распалось, потому что более всего было одушевлено пафосом борьбы и насмешки над своими литературными антагонистами.
Но все же «арзамасцы» в своем шутливо-пародийном бытовании декларировали определенную жизненную и литературную позицию, важную для формирования словесности нового типа. Эта позиция может быть определена так: литератор не должен быть проводником какой-либо идеологии или духовного учения, главное – быть самим собой, выражать свою свободную личность, отметая все то, что может помешать независимому развитию человека. Творчество для «арзамасцев» – это живой разговор с самим собой и с близкими друзьями, в который может на равных правах включиться и читатель. Такая установка, с одной стороны, выглядит ущербной, так как явно отметает сакральные ценности словесного творчества, чересчур подчеркивая индивидуализм писателя. Однако, с другой стороны, это раскрепощение личности литератора необходимо было для развития самобытной русской словесности. Индивидуальное творчество требует свободы. В условиях самостоятельности писатель, предоставленный свободному поиску, в конце концов (если он подлинно даровит) осознает необходимость сознательного подчинения себя высшему началу. И многие русские писатели XIX столетия, начав с безудержной, дерзкой свободы, закончили этим осмысленным и вольным подчинением, которое едва ли было бы возможно, если бы они оказались обузданы с самого начала. Веселая раскрепощенность «Арзамаса» была тем воздухом, которым дышала нарождающаяся новая литература пушкинской эпохи.
Глава 2
«Живи, как пишешь, и пиши, как живешь». Эволюция лирического героя К. Н. Батюшкова
Первая треть XIX столетия для русской литературы время стихотворчества. Именно эта эпоха названа в нашей культуре золотым веком русской поэзии. В эти годы русский литератор научился выражать свой внутренний мир в кратких стихотворных текстах, смог выработать язык для изображения многообразия своих душевных переживаний. Поэзия, которая в XVIII столетии была голосом величия и славы, в Александровскую эпоху становится живым излиянием индивидуальной души. Литература, по словам И. Н. Розанова, проходит в это время путь «от поэзии безличной – к личной исповеди сердца»[43].
В эти годы лирическая поэзия начинает занимать центральное положение в русской культуре. В своей книге о Тютчеве И. С. Аксаков писал, что поэтическому творчеству «предстояло силою высших художественных наслаждений совершить в русском обществе тот духовный подъем, который был еще не под силу нашей школьной несамостоятельной науке, и ускорить процесс нашего народного самосознания… И вот в урочный час, словно таинственною рукою, раскидываются по воздуху семена нужного таланта, и падут они, как придется, то на Молчановке в Москве, на голову сына гвардии капитан-поручика Пушкина, который уж так и родится с неестественною, по-видимому, наклонностью к рифмам, хореям и ямбам, то в Тамбовском селе Маре на голову какого-нибудь Баратынского, то в Брянском захолустье на Тютчева, которого отец и мать никогда и не пробовали услаждать своего слуха звуками русской поэзии».
Всем этим талантам, по мнению Аксакова, свойственна способность к чистому и бескорыстному самовыражению. «Их поэзия и самое их отношение к ней запечатлены искренностью – такою искренностью, которой лишена поэзия нашего времени, это как бы еще вера в искусство, хотя и неосознанная. Такой период искренности, по нашему крайнему разумению, повториться едва ли может»[44].
42
Среди других благодатных об иеромонахе Аниките хотелось бы видеть рассказ отца Святогорца о посмертном явлении подвижника ослепшему незадолго до кончины монаху Николаю, который сопровождал отца Аникиту в его путешествии к Святой Земле. Отец Николай увидел его в священническом облачении «осияваемого небесной славою… в сопровождении двух лучезарных юношей» (Письма Святогора к друзьям своим о святой горе Афонской. М., 2002. С. 137).
43
Розанов И. Н. Русская лирика: от поэзии безличной – к исповеди сердца. М., 1914.
44
Аксаков И. С. Биография Ф. И. Тютчева. М., 1886. С. 79.