Страница 12 из 23
Другая, важнейшая, тема русской поэзии золотого века – это, конечно, тема любви. Чувство влюбленности, с которого в Петровскую эпоху снято было табу, не получило достаточно яркого, личностного выражения в XVIII веке. Переведенные Тредиаковским песенки из романа «Езда на остров Любви» – только неуклюжие упражнения на заданную тему, а «Любовные элегии» Сумарокова – попытка дать образец излияний любовных чувств по канонам классицизма. Ни у кого из поэтов прежнего века личное любовное чувство, конкретная история любви не стали материалом литературных произведений. Только в начале XIX столетия русские поэты пошли на сближение жизни и творчества. Первыми, кто написал стихи, посвященные конкретным возлюбленным и созданные под впечатлением подлинного любовного чувства, были Батюшков и Жуковский.
У Батюшкова это в первую очередь стихотворение «Воспоминания» 1815 года, в котором отразилось трагическое возвышенное чувство поэта по отношению к Анне Фурман. Его возлюбленная была воспитанницей известного мецената и благодетеля, президента Академии художеств Алексея Николаевича Оленина. Его большой дом в Петербурге был полон родственниками, приживалами и приживалками, а гостеприимная усадьба Приютино нередко вмещала несколько десятков гостей. Батюшков, приходившийся Оленину дальним родственником, нашел в нем покровителя и старшего друга. Еще до войны 1812 года он познакомился с Фурман в доме Оленина, полюбил девушку и смел надеяться на взаимность. Радушный хозяин обещал Батюшкову отдать за него свою воспитанницу, она готова была смиренно покориться, не выказывая при этом горячей склонности к поэту. Дело шло к браку, но военные события заставили Батюшкова сначала покинуть Петербург, а потом и вовсе пределы России. Но все эти долгие месяцы он свято хранил в сердце возвышенную любовь к избраннице и после окончания военной кампании надеялся на осуществление своей мечты. Однако вернувшись в столицу и встретившись с Фурман, Батюшков с печальной ясностью понял, что она не разделяет его пылкого чувства, хотя и не хочет идти против воли своего покровителя Оленина, который радовался возможному браку любимой воспитанницы и одинокого неприкаянного поэта.
Батюшков оказался на распутье. Его убеждали, что не стоит обращать внимание на сентиментальные чувства, и что, не испытывая особенной склонности к нему сейчас, невеста непременно полюбит его впоследствии. Но поэт ждал от возлюбленной ответного чувства и не хотел насильственного соединения. Пойти на этот брак значило для него поступить против совести и погубить и любимое существо, и самого себя. «Я не могу постигнуть добродетели, – писал он в то время, – основанной на исключительной любви к самому себе. Напротив того, добродетель есть пожертвование добровольное какой-нибудь выгодой. Она есть отречение от самого себя»[77].
Таким отречением от себя был для Батюшкова отказ от брака. «Я должен покориться без роптанья воле святой Бога»[78], – писал по этому поводу поэт. Он видел в необходимости отказа веление свыше и не хотел идти против него. Возгоревшееся в нем религиозное чувство помогло Батюшкову пережить разрушения радостных надежд, он все больше понимал, что подлинное счастье не в осуществлении своих желаний, а в таинственном соответствии высшей правде. Но и понимая это, поэт не мог не испытывать глубокой скорби и душевной пустоты оттого, что надежды его рухнули. «Не себе, а Богу обязан я, что Он спас меня из пропасти»[79], – сообщал в это время Батюшков своему другу. И в то же время он признавался в том, что эти испытания оставили в его душе «совершенную пустоту». «Мы не для радостей в этом мире; я испытал это на себе»[80], – говорил Батюшков, опять же подчеркивая свое неприятие каждодневности, романтическое выпадение из нее.
В стихотворении «Воспоминания» Батюшков изображает своего лирического героя в этом ключе. Он находится «под новым бременем печали», сетует на свою судьбу, на неверность дружбы и любви, но не перестает благоговейно вспоминать образ возлюбленной. Обращаясь мыслью к военным временам, он говорит, как высокое любовное чувство вдохновляло и укрепляло его. Подобно чувству дружбы, чувство любви для поэтов начала XIX века нередко носило сакральный характер. В этих стихах Батюшков изображает именно такое, священное, рыцарское переживание влюбленности:
Можно заметить, что образ возлюбленной соединяется в сознании лирического героя Батюшкова с мыслью о Боге, он видит в любви чувство, данное ему свыше, оно спасает его от отчаяния и малодушия. Этот образ оказывается для него «залогом благости Творца», основой для веры в существование прекрасного и идеального в этом мире. Очевидно, что влюбленность имеет религиозный характер, она связывает душу лирического героя с миром горним, настраивает ее на высокий лад. Подобно средневековому рыцарю, он выходит на бой с именем прекрасной дамы на устах. И думается, это не было только поэтическим вымыслом, люди того времени умели возвышенно чувствовать, не боялись ложной сентиментальности и культивировали в себе священное восприятие и любви, и дружбы, что не мешало им быть порой безудержно веселыми и легкомысленными.
Оставив надежды на счастливый брак, Батюшков ощутил с новой силой пустоту жизни. Миновали героические военные годы, не было больше непосредственной веселости молодых лет, душа ощутила вкус вечности, разочаровавшись в радостях земных. Он не знал, куда идти. «Горестно истратить прелестные дни жизни на большой дороге, без пользы для себя и других; по-моему, уж лучше воевать»[82], – писал в то время Батюшков. Внутренний кризис по-своему разрешается в городе Каменец-Подольский, где поэт пытался служить. Но не казенной службой, а высоким словесным служением ознаменовался для него период жизни в этом провинциальном городе. Здесь Батюшков начинает ряд статей, в которых ему удалось выразить свой духовный и творческий опыт.
С одной стороны, Батюшков размышляет о том, что было ему наиболее драгоценно, что давало ему силы жить, – о поэзии. Он пишет программную статью «Нечто о поэте и поэзии», а затем «Речь о влиянии легкой поэзии на язык». В последней статье, написанной на заре золотого века русской поэзии, обосновывается культурное значение лирического творчества, важность его для воспитания общества и развития языка. А в статье «Нечто о поэте и поэзии» Батюшков исповедует свою преданность поэзии как важнейшему сокровищу жизни. «Поэзия, – говорит он, – сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой – сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности, – поэзия нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных»[83]. Здесь же дает Батюшков своеобразное определение такого важнейшего для эпохи сентиментализма и романтизма понятия, как вдохновение. «Вдохновение, – пишет он, – минуты деятельной чувствительности. Вся жизнь поэта должна приготовлять несколько плодотворных минут: все предметы, все чувства, все зримое и незримое должно распалять его душу и медленно приближать те ясные минуты деятельности, в которые столь легко изображать всю историю наших впечатлений, чувств и страстей»[84]. Таким образом, поэт живет для вдохновения, для творчества, жизнь наполняется смыслом только в те редкие мгновения, когда его душа оказывается способной к поэзии. А сама поэзия должна быть отражением душевного мира, историей развития внутреннего существа поэта.
77
Батюшков. С. 177.
78
Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 224.
79
Там же. С. 231.
80
Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 231.
81
Батюшков. С. 212
82
Сочинения К. Н. Батюшкова. Т. 3. С. 318–319.
83
Батюшков. С. 20.
84
Там же.