Страница 8 из 62
Комбан-ва означало «добрый вечер». Это выражение Глеб понял, поскольку оно входило в обязательный минимум японских терминов, который должны были знать все ученики их стиля карате. Глеб сделал попытку встать, чтобы ответить японцу согласно принятому этикету, однако тот положил на его плечо руку, показывая, что этого делать не нужно.
– Комбан-ва, – на автомате ответил Глеб и принялся оглядываться в поисках кого-нибудь, кто бы помог понять, о чем еще спрашивает этот японец.
Видимо, он был важной персоной, одним из приглашенных гостей, потому что, заметив, что он обратил на что-то внимание, вокруг них мгновенно образовалась небольшая толпа жаждавших принять участие в событии, а кто-то из организаторов стал во весь голос звать переводчика. Японец же, не дожидаясь, пока тот найдется, приложил ладонь правой руки к левой стороне своей груди, а потом указал на нерукотворный «рисунок» на полотенце и повторил:
– Кокоро.
– Зовут его так, что ли – «полотенце»? – вполголоса сказал Эйтор, не теряя самообладания и присущего ему сдержанного юмора.
– Оониси-сан говорит, что этот… кандзи… э-э-э.. этот иерогриф на вашем поротенице обозаначает сердеце...
Это протиснувшийся сквозь толпу невысокий широкоплечий японец-переводчик приступил к своим обязанностям. Букву «л», как и почти все жители Страны восходящего солнца, пытающиеся изъясняться на русском, он выговаривал с большим трудом, зачастую рефлекторно заменяя ее раскатистым «р». Вместе с ним подошла и девушка-переводчица, по виду – тоже японка.
– Что? – недоуменно переспросил Глеб. – Сердце?
– Да-да! – закивал переводчик. – Сердце. В смысле – душа.
Иероглиф, «написанный» кровью на махровом маленьком полотенце, обозначал сердце и душу. Глеб не знал, как реагировать на это и сидел, пытаясь уловить хоть какую-то ниточку, ведущую к пониманию.
Японец поблагодарил бойкого переводчика вежливым кивком головы и снова повернулся к Глебу и Эйтору. К этому моменту они уже сообразили, что все-таки вежливее было бы разговаривать стоя, и поднялись, став лицом к лицу. Несмотря на почтенный возраст, седину в волосах, уложенных в аккуратную прическу, и морщинки у глаз, выглядел Оониси-сан поджарым и крепким. Он слегка поклонился и представился:
– Ватаси-ва Оониси Юкио. Додзо онэгай симасу.
– Меня зовут Юкио Оониси, – без задержки сказал переводчик, – прошу рюбить и жаровать.
Глеб тоже представился, а Оониси-сан еще раз указал на полотенце и произнес:
– Амэ-но кандзи. Фусиги хирагана.
Переводчик склонил голову немного набок, рассматривая полотенце, и перевел:
– Это срово написано хирагана, – и добавил от себя: – Это… э-э-э… стирь такой… азбука… так пишем… гм-м-м… Катакана есть еще… и кандзи есть… кандзи-канамадзирибун… хэх…
– Стиль написания иероглифов такой, – «перевел» слова переводчика кто-то из стоящих рядом бойцов в кимоно. Переводчик бросил на того острый взгляд и сказал вежливо:
– Я и говорир – стирь. Оониси-сан сказар, что это небесный кандзи… написано фусиги… э-э-э… мистическая хирагана, то есть она не черовеком сдерана…
Переводчик посмотрел на Оониси-сан в ожидании новых фраз, но тот был не расположен к продолжительной беседе. Посмотрев Глебу в глаза и сверкнув в улыбке белоснежными керамическими зубами, он сказал:
– Дэва о-карада-о тайсэцу-ни!
Сразу, без паузы он полуобернулся к Эйтору и произнес очень серьезным тоном:
– Абунаи!
И, слегка поклонившись, скоро и легко зашагал к выходу из зала. Происходившее на татами его явно не интересовало.
– Берегите себя, дорогой Глеб! – сказала переводчица. – А вы будьте внимательны!
Последние слова она адресовала уже Эйтору. Оба переводчика, сочтя свою миссию выполненной, пошли следом за своим руководителем, а все любопытные стали расходиться по своим местам.
– Домо аригато годзаймас, Оониси-сан, большое спасибо! – только и успел сказать Глеб вслед японцу.
– Куда ни бросишь взгляд, кругом одни предсказатели... Не слушай его, Глебка, он старый уже … – Эйтор сел на пол, куда перед этим сполз по стене и Глеб.
– Что-то я не заметил никаких признаков старческого слабоумия у Оониси-сан, – возразил Глеб, – наоборот, очевидно, что он отдает себе отчет в своих словах.
Он откинулся спиной к стене и попытался расслабиться, но это ему не удалось. Что-то в зале неуловимо изменилось – как будто легкая тень беспокойства закружилась в воздухе. Глеб стал наблюдать за схватками, одна за другой проходившими на татами. Александр провел все свои тридцать боев успешно и уселся на скамейку уставший и изрядно побитый, но чрезвычайно довольный. Второй дан, можно сказать, был у него уже в кармане. Глеб подошел его поздравить, и он, подняв голову, застенчиво улыбнулся и крепко пожал ему руку.
Кумитэ между тем продолжалось. Следующий кандидат на звание второго дана, выглядевший совершенно спокойным тридцатилетний черноволосый мужчина среднего роста, относился к типу «взрывных» бойцов – казалось, он весь состоит из упругих мышц и сухожилий. Глеб знал, что его звали Олегом и что он уже в течение нескольких лет является лидером и ведущим инструктором, сэмпаем карате-клуба в небольшом городке. Олег находился в самом расцвете сил и был великолепно одарен от природы. Глеб наблюдал его в схватках и видел, что даже самые тяжелые бои он проводил с бесстрастным выражением лица – несмотря на любую боль и усталость.
Несколько первых поединков были для него не самыми легкими, но после пятого боя все пошло как по накатанной колее, бойцы сменялись один за другим, и всем уже было ясно, что вскоре и он тоже он сдаст экзамен и получит заслуженный нидан.
К этому времени Глеб удобно примостился на сложенных стопкой в углу зала поролоновых гимнастических матах и вполголоса переговаривался с Эйтором, уже почти не обращая внимания на окружающую обстановку.
– ЯМЭ-Э-Э!!!
Громовой голос перекрыл все шумы, и в зале моментально наступила тишина. Такая тишина, которую иногда называют гробовой для того чтобы полнее передать сопутствующий ей драматический оттенок. Это сэнсэй, до того момента добродушно сидевший на мягком стуле возле татами и поигрывавший короткой деревянной палкой – тонфой, в гневе вскочил во весь свой гигантский рост и остановил бой. Даже бой барабанов-тайко теперь уже не был слышен, похоже, кто-то выключил запись, боясь гнева сэнсэя.
Глеб приподнялся и вытянул шею, пытаясь выяснить причину его недовольства, и вскоре все выяснилось. Трое молодых ребят, каждый лет шестнадцати-семнадцати, нарушили дисциплину – расшалившись, принялись гоняться друг за другом в дальнем углу зала, тогда как, согласно этикету, обязаны были смирно сидеть в ряд вдоль стенки. От крика учителя они застыли на месте, будто пораженные посохом Снежной королевы. Видно было, что они рады были бы усесться на свои места, но сдвинуться с места не могли: тяжелый как чугунная трость взгляд сэнсэя пригвоздил их к деревянному полу. Некоторое время его взгляд перемещался от одного подростка к другому, отчего они съеживались все больше и больше, не смея посмотреть в глаза учителю.
Наконец тот сказал несколько слов Олегу, который, выполняя распоряжение своего шефа, вывел всех провинившихся юношей на середину татами. Негромким голосом он отдал команду, повинуясь которой они стали синхронно отжиматься от пола, опираясь на костяшки сжатых кулаков, и начал вслух вести счет количеству отжиманий – ити, ни, сан, си, го, року…
Поначалу все трое отжимались без усилий, но вскоре счет достиг пятого десятка, и они все с большим и большим трудом сгибали и разгибали руки в локтях, отжимаясь от пола. Они украдкой поглядывали на сэмпая, однако он и не думал останавливать счет. Наоборот, скорость отжиманий возросла. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… Дыхание ребят стало прерывистым, с их лиц потоками лил пот, они подбадривали себя резким горловым выкриком на каждом десятом отжимании, выжимая, выдавливая из себя последние силы, которых и в начале экзекуции было не так уж и много. Каждое повторение давалось с неимоверным трудом. Наступил момент, когда они не смогли больше отжиматься, замерев в упоре лежа, и тела их дрожали как под высоким напряжением.