Эфирное время

Они даже и пальто не стали надевать.

– А вот и я, она самая, – раздался женский голос. Это проснулась Людмила. Резким взмахом поправила причёску и с ходу включилась: – За время внезапного сна лицезрела корриду. Быки мельче наших, нервные. Один оторвался, два киоска снёс и летит! А я поймала. Хоп за ухо, он пошёл как телёнок. И тут я просыпаюсь.

– Наша жизнь! – выступил Аркаша:

Собутыльники ждали моей оценки. Я спрятался за известную формулу:

– Не знаю, как насчет поэзии, но насчёт демократии правильно.

Аркаша, разойдясь, объявил, что прочтёт ещё, уже без политики, и начал было чтение: «У меня выбор был большой, зачем женился я на ёй?», но раздался возглас:

– Ревную! – Возглас принадлежал сидящему на полу человеку в очках. – Долой самодеятельность! Слушайте настоящее: «И возродить нам хватит силы, почти у бездны на краю, из разроссиенной России Россию кровную свою!» Как?

– Отлично! – сказали все.

– Очкарик заработал стопарик? Не старик я и не карлик.

Вернулись из магазина посланники. Народ добавил. Время неслось к полуночи.

Конечно, такое новоселье не радовало, но сам же пригласил. Но вообще-то нашёл, называется, обитель дальнюю.

Аркаша отгрёб ногами к порогу загремевшие пустые бутылки и возгласил:

– От пьянки не будет Россия во мгле, не хватит поскольку вина на земле! – Выпил, крякнул и запел: – «Маруся раз, два, три, калина, чорнявая дивчина, в саду ягоды брала». И стал даже маршировать на месте.

Оборонщик брякал граненым стаканом по бутылке:

– Команде пить чай!

И все воспрянули. Интеллект, разбуженный вином, вновь стал себя озвучивать:

– Ты, Лёва, запомни: мондиализм, масонство, космополитизм, сами вызывают к жизни национализм, а потом обижаются.

Тут Людмила досадливо дернула плечом:

– Опять про умное. Да ну вас! Я ушла. – И ушла.

– Хозяин нужен! – кричали за столом. – Хозяин! Задницу доллару не лизать! Нефтяные рубли – на возвращение русских в Россию!

– Ворьё – на копание траншей! За курение и пьянку пороть! Киношников запирать в пустом зале и круглосуточно крутить для них только их фильмы.

– Что нужно, чтобы любое дело загубить? – спрашивал поправивший здоровье архитектор. – Что? Надо всё время долдонить: инновации, инновации. И каркать: мастер-класс, мастер-класс. И квакать: хай-тек, хай-тек! И заездить всех симпозиумами. И призывать смотреть на Запад. А смотреть на Запад – значит, глупеть. А когда говорят: продвинутый – значит, зомбированный.

Я соглашался и в свою очередь тоже выступал:

– Вот вы думаете, зачем я пришёл в этот дом? Я к земле вернулся. Земля спасёт!

– Отличный посыл! – воспарил ещё один человек. – Уж я-то знаю, какие травы с какими не растут. Одни сорняки стравить с другими, и всё – полезное расцветает. Так же и люди, так ведь? Надо стравливать банк с банком, банду с бандой, а то всё нас стравливают. Налей лично сам… подбавь… стоп! Теперь кудри наклонять и плакать.

– До чего дошло! – обращал на себя внимание лысый мужчина в приличном пиджаке. – Дошло до создания науки биоэтики. Этично ли отправить бабушку на прекращение жизни, то бишь на эвтаназию, этично ли послать жену на аборт и этично ли самоубийство, то бишь суицид. Этично ли насиловать маму, то есть инцест. Слова какие: суицид, эвтаназия, инцест! Музыка ада. Не хочу в такой мир!

– Ильич, опомнись, – заметили ему. – Тебя туда уже и не выпустят.

– Но мы успели сказать главное, что наука ведет к гордыне. Пример? Письмо происшедших от обезьяны нобелевских лауреатов против преподавания Основ православной культуры.

Для окурков оборонщик нашел подобающую пепельницу – приспособил ведро. Ведро тоже будто курило, постоянно дымилось.

– Не нужен наш ум? Не слушают нас? – вопрошал очередной специалист. – Им же хуже. А мы спасёмся мышцами! Перестанем пить, будем трудиться. А что пьём – это простительно. Бог пьяниц жалеет. Это не пьянство, судьба такая. Отцы пили, мы опохмеляемся.

– Пьяницы Царства Небесного не наследуют, – как-то робко сказал бледный большеглазый юноша.

– Не упрекай, Алёшка. Начальник приехал, надо отпраздновать. Пьяницы – немцы, а не мы. Они систематически пьют. Или пивные нации – чехи и венгры. А запоями лучше. Всё-таки и перерывы.

– А как не пить? В стране ха́ос – значит, в людях ха́ос.

– Транссиб проложили, Гитлера победили, а тут целина, тут волюнтаризм, тут когда отдохнуть?

– Ты что, да чтоб русским дали отдохнуть? Много хочешь. Да мы в любом веке живём с перегрузками. С пятикратными.

– Куда денешься, у нас не менталитет, а трехжильность.

– Нам нужны победы! – кричал я. – Теплохладные и нейтральные идут за сильными. Но мы не в Древнем Риме. Хлеба и зрелищ? Оттого и исчезли. Но здесь Россия, и мы Византию не повторим. Нет, парнишки, жить надо начинать серьёзно.

– Мы этого и ждали, – кричали мне в ответ, – мы по настоящей работе соскучились. Спасибо тебе – приехал!

– Для начала заклеймим тех, кто дрищет на русскую историю! – заявил лысый Ильич. – Ломоносов писал об изысканиях Миллера, цитирую: «Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая запущенная в них скотина».

– Не наливайте ему больше! Это не о Миллере, о другой скотине – о Шлецере.

– Вот-вот, – одобрил я, – вот уже научный и практический спор. Да, ребятишки, пора вам в переднюю траншею.

– Это законно, на фиг, что в траншею, – одобрил меня как-то внезапно появившийся молодой парень, показав большой палец. – А пока сиди и радуйся. Вообще это мужская коронка – пить без передышки. Хоть и тяжело, а крылато.

Парень по-хозяйски уплотнил ряды сидящих, сел в середину, хлопнул рюмку, стрельнул сигарету, сказав при этом: «Дай в зубы, чтоб дым пошёл», затянулся, оглядел застолье орлиным взором и расправил грудь.

– А гром, значит, ещё не грянул? Ну-ну, – учительски заметил я.

– Пока погромыхивает, жить можно, – отреагировал парень и сообщил: – Дров это я тебе организовал. – И сунул руку: – Генат.

– Вообще, не пить – это так же хорошо, как пить, – высказался Ильич. – На счёт раз: пей до дна; на счёт два: будь готов бить врагов. Вот тут и выруливай.

– Всегда сражаемся со змеем, – бормотал лежащий поэт, – то рюмкой, то и топором, но грянет вдруг над Русью гром – мы моментально протрезвеем.

– Кто виноват в наших бедах? – вопрошал я. – Есть вина государства? Есть! Но прежде всего и наша! Вы – русские мужчины. Вам ли пить? И чтобы семья! И чтобы с кем венчаться, с тем кончаться.

Мужчина, видимо музыкант, усилил звуки своего голоса:

– Аристотель изрёк: хотите крепкое государство – контролируйте музыку!

– Какой Аристотель! Это же Платон, книга «О государстве».

Аркаша вновь задалбливал стихами:

– Не жгём, грамотей, а жжём! – поправил лежачий поэт в очках.

– Главное – набрать объём, – гудел мне на ухо скульптор. – А сколько моих бюстов в доме мочёных и в музее развалюции, при желании можно атрибутировать.

– А меня батюшка спрашивает, – вскидывалась внезапно вернувшаяся женщина, – почему ты не была на службе, Людмила? Я отвечаю: я вино вкушала, батюшка. – Слово «вкушала» ей очень нравилось.