Страница 8 из 16
2.7. Какова цель правил, ограничивающих (исключающих) толкование договора? Представленный выше обзор позволяет сделать вывод о том, что главная цель рассмотренных выше правил – не допустить искажения смысла договора, который является очевидным и ясным. Такой подход, как отмечается в американской литературе, «необходим, поскольку обеспечивает договаривающимся сторонам уверенность в том, что их договор будет истолкован в случае судебного спора согласно тому, что в нем написано, а не тому, что может быть представлено судье либо присяжным, возможно, введенным в заблуждение показаниями одной из заинтересованных сторон»[56].
Полагаясь на буквальное значение текста договора и делая вывод о его ясности, суды отстаивают принцип защиты доверия другой стороны и всех третьих лиц, который играет важную роль в учении о толковании договора (см. подробнее гл. II настоящей работы). В то же время защита доверия стороны, рассчитывающей на буквальное значение слов, содержащихся в договоре, может обеспечиваться посредством распределения бремени доказывания, которое положено в основу немецкого правила однозначности (Eindeutigkeitsregel).
На примерах английского и французского права нетрудно заметить, что в случае установления буквального значения спорного условия суд ограничивает доказательства, которые могут быть представлены сторонами, ссылкой лишь на текст договора. К данным подходам тяготеет и российская судебная практика, которая предполагает возможность ограничения установления воли сторон буквальным значением, без исследования всех иных доказательств, которые могут быть представлены сторонами.
2.8. Критика правил, ограничивающих (исключающих) толкование договора. На наш взгляд, ограничение права сторон представлять доказательства в процессе толкования для подтверждения обосновываемого ими значения спорного условия должно быть подвергнуто критике исходя из следующих тезисов.
Во-первых, во всех рассматриваемых правопорядках, исключая немецкое право, предпосылкой для применения указанных правил является вывод суда о том, что язык договора является ясным, не вызывает сомнений и поэтому не требует толкования, поскольку спорное условие может иметь лишь одно допустимое значение, которое является буквальным.
Между тем в юридической литературе уже не раз обращалось внимание на то, что вывод суда об определенности и ясности условий договора также является результатом толкования. Как отмечают C.-W. Canaris и H.C. Grigoleit, «в сущности каждый акт понимания договора предполагает и – хотя об этом часто не говорится – основывается на толковании. Фактически само утверждение, что договор не требует или не допускает толкования, представляет собой акт толкования и результат такого толкования»[57].
К этому стоит добавить, что суд, формулируя вывод о ясности условий договора на основе его буквального значения, одновременно констатирует отсутствие в спорном условии неопределенности в смысле объективной предпосылки для обращения к правилам толкования (см. предыдущий параграф). В то же время, как мы указывали ранее, на практике неопределенность договора обнаруживается только после применения его условий к конкретным отношениям сторон, т. е. неопределенность в большинстве случаев является скрытой. По этой причине суд может отказать в толковании условий договора, неопределенность которых может проявиться только в процессе толкования.
Следует согласиться с проф. A. Farnsworth'ом в том, что «если признать, что язык как целое пронизан неопределенностью, то даже слова, которые, казалось бы, при внешнем ознакомлении имеют только одно возможное значение, в действительности могут получать различный смысл после того, как станут известными все обстоятельства дела»[58].
Если ограничить возможность сторон ссылаться на внешние по отношению к тексту договора обстоятельства, то велика вероятность того, что значение спорного условия, которое отражает действительную волю сторон, будет отклонено судом без исследования всех необходимых фактов, составляющих контекст данного значения (переговоры, переписка, практика, установившаяся во взаимоотношениях сторон, и т. д.).
В этой связи основная претензия к применению рассматриваемых правил сводится даже не к тому, что за основу судом принимается буквальное значение условия, а к тому, что при установлении в процессе толкования данного значения суд не принимает во внимание все обстоятельства спора, которые важны для его правильного разрешения такового.
Во-вторых, значительным недостатком применения рассматриваемых правил является то обстоятельство, что для понятия «ясность условий договора» с практической точки зрения невозможно предложить универсальное определение с целью его последующего использования в качестве ограничения толкования.
Представление о ясности договора как о возможности установления буквального значения его условий в результате простого прочтения также нельзя признать полезным для практики, что связано с объективной многозначностью слов и их сочетаний, о чем мы уже рассуждали в предыдущем параграфе. При этом для постановки вопроса о том, что следует понимать под буквальным значением слова, необходимо исходить из зависимости значения слов в языке от контекста их употребления. Наиболее глубоко проблема контекста словоупотребления в западной философии была исследована австро-английским философом Л. Витгенштейном.
В своей работе «Философские исследования» Л. Витгенштейн представил развернутую критику «картины языка», в которой «каждое слово имеет какое-то значение» и «это значение соотнесено с данным словом»[59]. Называя такую «картину языка» примитивной, вышеназванный автор обращает пристальное внимание на способы употребления слов в обыденном языке. Для него значение слова есть «конвенционально или стихийно сообща установленная способность обозначать определенные объекты»[60]. Отсюда следует основной тезис его работы, который сам ее автор формулирует так: «Для большого класса случаев хотя и не для всех, где употребляется слово «значение», можно дать следующее его определение: значение слова – это его употребление в языке (курсив наш. – А.Б.)»[61].
Буквальное значение слова, как правило, рассматривается в качестве обычного либо общеупотребительного значения. Если следовать этому, то такое значение может быть установлено посредством обращения к авторитетному толковому словарю того языка, на котором составлен договор.
Между тем, как справедливо было указано в английском судебном решении по делу Charter Reinsurance Co Ltd v. Fagan (1996 г.), «представление о том, что слова имеют обычное значение, является малополезным. Поскольку значение слов зависит от синтаксиса и контекста, обычное значение слов в одном предложении может быть совершенно необычным в другом. Вследствие этого утверждение о том, что слова имеют определенное обычное значение, может означать лишь то, что во многих контекстах они могут иметь это значение. В других контекстах их значение будет иным, не менее обычным (курсив наш. – А.Б.)»[62].
Хотя, как образно пишет проф. A. Lüderitz, юридическая практика «тоскует по раю, в котором каждое слово имеет четкое значение»[63], как мы видим, сама природа языка как инструмента коммуникации сторон договора не может обеспечить данную потребность права.
Учитывая высокую степень чувствительности слов как языковых знаков к контексту их употребления, а также конвенциальную природу их значений, «буквальное значение» едва ли может служить границей (условием) для перехода суда к процессу собственного толкования договора после оценки текста договора на предмет ясности его содержания. Эта точка зрения нашла отражение в немецкой доктрине: по утверждению проф. K. Larenzʹа буквальный смысл (Wortlaut) не всегда однозначен, в этой связи он не является единственной отправной точкой для толкования и его границей[64].
56
Burton S.J. Op. cit. P. 69.
57
Grigoleit H.C., Canaris C.-W. Op. cit. P. 1.
58
Мозолин В.П., Франсфорт Е.А. Договорное право в США и СССР: История и общие концепции. М., C. 95.
59
Витгенштейн Л. Философские исследования (http://philosophy.ru/library/witt/phil.html).
60
Зотов А.Ф. Современная западная философия. М., 2001. С. 276.
61
Витгенштейн Л. Указ. соч.
62
Mitchell C. Op. cit. P. 42.
63
Lüderitz A. Op. cit. S. 65.
64
Larenz K., Wolf M. Op. cit. S. 388.