Сияние дурной луны

— Рима, ты чего?! — наверно от шока и кислородного голодания я перепутал ее имя.

— Рима?! Кто это такая Рима? Очередная твоя театральная шалава?

И она со всего размаху шлепнула мне ладонью по члену. Дикая вспышка ослепительной боли скрючила меня.

— Рита, пожалуйста!

— Ах! Теперь «Рита, пожалуйста»?! Вот как мы заговорили?! А как я только что не задохнулась от твоей сосиски в горле?! А? Неприятно, когда тебя самого душат?! А?

— Рита, прости!

— Прости! Я терпеть не могу, когда меня душат! Нормально тебе? Понравилось?

— Я больше не буду тебя душить, прости!

— Ну, посмотрим-посмотрим, как ты не будешь!

И она опять стала опускаться мне на лицо. Я дернулся.

— Да не буду больше душить. Не бойся. Я просто хотела, чтобы и ты понял — как это фигово, когда душат.

Кончала она, как всегда, бурно. Стоны ее — то тоненькие, жалостливо-сладкие, то дикие и рычащие, вдруг оборвались, глаза закатились, и ее затрясло. Она упала на меня, и уже последние разряды оргазма добивали ее, когда она лежала на мне.

Потом все затихло. Она слезла с меня и легла рядом. Лежала на животе, левую руку подложив под себя, а правую согнув в локте над головой. Кажется, она спала, а я любовался ее задницей. Дождь почти утих, капли перестали волновать лужи, но вдруг из леса пришла белая пелена, и все опять зашумело и забурлило.

Я гладил ее по заднице и вдруг спросил:

— Рит, а Рит, а у тебя было с девушкой?

Ритка открыла один глаз.

— Ну, я имею в виду — с лесбиянкой.

Ритка открыла второй глаз и моргнула:

— Ты что — дурак?! Я баб ненавижу!

Я замер.

— Я на дух не переношу этих куриц тупых! Как выдумаешь же че-нить!

— А… — заикнулся я.

— Все. Я только задремала.

И она обняла меня, устроилась получше и опять закрыла глаза.

========== Глава 11 ==========

— Вовик!

Дождь шел так долго, что из летнего превратился в осенний. Из теплого и веселого — в тяжелый, холодный и неуютный.

— Вовик, ты слышишь меня?

Еще не было и шести утра, и темнота за окном пугала своей железобетонной монументальностью, своей бесконечностью. В доме замерла такая тишина, что я иногда специально производил некий шум, стучал по гипсокартонной стене или по окну, чтобы создать хоть какой-то звук и проверить — не оглох ли я.

— Вовик. Короче, это полный трындец!

Выглядела она завораживающее. У белых волос ее появились темные корни. Но это делало ее в моих глазах еще лучше. Короткая густая прическа ее всегда была немного растрепана и не боялась беспорядка, но сейчас на голове ее творилась полная чума. И вид ее был такой, словно она всю ночь билась с нечистью в Проклятом Доме.

— Вовик. Я беременна!

Рассвет все никак не мог начаться. Я почему-то решил, что когда рассветет, то станет полегче.

Она долбилась в дверь руками и ногами, и я вылез, завернутый в одеяло, и впустил ее. Одета она была во что-то абсолютно идиотическое, но даже и это не портило ее.

Какая-то спортивная хлопчатобумажная толстовка и штаны, все единого, зеленого цвета… такого цвета масляные розочки на тортах. А под этой безразмерной фуфайкой она надела еще пару разноцветных футболок, которые вылазили и маячили кто во что горазд.

Она уселась на стул у холодильника, а я с закрытыми глазами рухнул на кровать у окна и получше завернулся в одеяло. Нас разделял стол.

Она сжалась и, грызя чехол телефона, задумалась о чем-то, диковатыми глазами смотря в пустоту.

— Вовик! Ну, это трындец, ваще! Скажи что-нибудь?! — взорвалась она, выйдя из ступора.

— Что ты хочешь услышать? — хрипловато спросонья пробубнил я. — Чаю хочешь?

— Какого чаю?! Ты дурак вообще-то, что ли, или че?!

Я молчал.

— Кабздец! — протянула она, сложилась пополам и уткнула лицо в колени. — А че ты сидишь?

— А что мне делать? — спросил я с закрытыми глазами. — Обойти вокруг дома?

— Иди к бабке моей. Сдавайся.

Эта новость вмиг разбудила меня.

— Нет! Ты что! Я не пойду к ней! Она злая и старая. Она меня ненавидит! — я почему-то перешел на шепот.

— Нет, иди, я сказала! — она тоже почему-то перешла на шепот. — Иди и все ей рассказывай!

— Я ее боюсь! Я не пойду!

— И я тоже не пойду! А ты иди! Ты же мужчина.

Я застонал и повалился на кровать.

— Она как узнает, она тебя палкой пришибет! Убьет тебя ночным горшком. И ей за это ничего не будет! Она старая, а таких не садят!

Я тяжело вздохнул, получше укутываясь в одеяло.

— А потом ты будешь объяснять все моей матери. Она вцепится в тебя как клещ и высосет мозг из ноздрей!

— Может… это еще не точно?

— Ты офигел?! — она прыгнула на меня, и я крякнул. — Ну просила же тебя по-людски! — она начала трясти меня. — Предохраняйся, ну чего сложного?! Нет! А теперь все! Теперь трындец! Залетела!

Она успокоилась, легла рядом и замерла. Снова пошел дождь за окном.

— У меня подруга одна есть, и когда она забеременела — ее положили на сохранение в роддом, и она там долго лежала… — заговорила Ритка. Я слушал ее с закрытыми глазами, понимая, что спать она мне больше не даст. — Прям реально долго. А муж ее в это время по бабам блядовал. Я так на него посмотрела-ни кожи, ни рожи, кто с ним пойдет, какая дура?.. — она задумалась. — А у этой подруги был такой огромный живот! Такой огромный! Блин! Хочется свежих огурцов со смородишным вареньем. Вовик!

— Отстань! — я дернул плечом. — Дай поспать чуток! Мне еще к твоей злобной бабке идти сдаваться!

Она притихла на время, и дождь за окном тоже утих.

А через пару часов тучи рассеялись, и взошло яркое и умытое солнце нового дня.

========== Типа какой-то эпилог, что ли ==========

Ритка проснулась от того, что у нее замерзли зубы. А может быть, ей это только приснилось. Хотя кончик носа горел ледяным пламенем. Она поежилась и заползла под одеяло, но даже там чувствовалась прохлада комнаты.

Было уже утро. Холодное желтое осеннее солнце вставало где-то… непонятно где, где-то за деревней, ярко освещая и ледяные синие облака на горизонте, и бездонное голубое осеннее небо. Верхушки берез горели ярким золотым сиянием.

— Да чё ж так холодно-то? — Ритка шмыгнула носом и нажала клавишу на обогревателе.

— Мама, а где еще корм для Джесси? — с пустым пакетом собачьего корма, в трусах и майке, дрожа и стуча зубами, спросил Илюша.

— Там… в нижних ящиках, в столе, в углу… — отозвалась Ритка, поворачиваясь на бок к стенке. — Ну-ка! Ну-ка, подойди ко мне! — вдруг встрепенулась она. — Господи! Да ты же весь синий уже! Босиком! По ледяному полу! Быстро залазь под одеяло ко мне!