Страница 14 из 21
И в тот золотой вечер, переполненный душным закатным сиянием, мы оказались с ней в надежном месте, наедине, в маленькой черной старой бане под огромным дубом… И она была вся передо мной, тонкая и воздушная, просвечиваемая насквозь золотым светом… а я целовал ее руки, и она сказала мне:
— Я твоя. Можешь взять меня.
И у меня внутри что-то словно отключилось, схлопнулось и застыло от этих слов.
Ничего у меня не получилось тогда. А вскоре ее увезли в город, а в городе мы жили далеко друг от друга. Поначалу мы очень много переписывались, и я даже строил планы побега, похищения и тайной свадьбы, но все это постепенно заглохло. Потихоньку зачахло и умерло среди букв на школьных листочках. Но последнее письмо было все же от нее. У нее был невероятно красивый почерк.
Мне хочется назвать свою первую любовь несчастливой, но я помню, как товарищ мой тоже был влюблен в одну девчонку, в то же лето, что и я, но она абсолютно не воспринимала его, и я видел, как он мучается, и поэтому считаю свой случай еще счастливым.
Но проклятой девственности своей я в том году все же лишился. Это было уже в последние дни лета. Оля моя уже давно уехала, и я к тому времени переломался и пришел в норму.
Как звали ту девчонку — я не помню. Она была деревенская и старше меня, и носила нам молоко.
Не знаю уж, как так вышло, но как-то раз она намекнула мне, что если я подарю ей одну штуку (какую-то бабскую хрень для волос), то она позволит мне снять с нее трусы минут на десять-пятнадцать.
Не знаю, почему я согласился, может быть, из-за интереса. Но уже на следующий день я эту штуку ей достал, и мы отошли подальше в сосновый лес, и она действительно оголилась. Не понимаю, как так случилось, что я был готов к… э-э-э… акту, но я был готов. Подрагивающими от нетерпения руками я снял с себя штаны, вошел в нее и, сделав несколько движений, неожиданно для самого себя кончил. Она встала, как-то воровато вернула трусы на место, оправилась и пошла по лесу, делая вид, что ищет ягоды. Я же сидел под сосной и, глядя на холодные синие облака, все никак не мог понять: это все? Я теперь мужчина? Или нужно сделать что-то еще?
Следующий день был хорошим — тихим и солнечным. Я стоял около машины, собираясь уезжать. И вдруг из тени жилой высотки, из-за куста, на солнечный газон вылетела целая стая разноцветных воздушных мыльных пузырей: пурпурных, голубых, зеленоватых прозрачных шаров. И тут же за ними выскочил ребенок и стал схлопывать невесомые пузыри ладошами. И, глядя на это, я ощутил, что душа моя освободилась от чего-то тяжкого. Освободилась и сладко вздохнула.
Вертолет пролетел в утреннем небе. Воробьи прыгали у детской песочницы.
Я воспринял все это как хороший знак, сел и поехал в деревню.
Оказавшись в деревне, я затаился. Я сидел и ждал, когда ОНИ пройдут мимо. Мой дом стоял прямо на дороге, которая вела к реке, единственной дороге в деревне, и каждый житель села хоть раз в день, но все же проходил по ней.
Я уже знал, что сделаю. И в своей душе я это уже сделал. Я ниспроверг конкурента. Он был уже уничтожен в моих мыслях. Осталось только совершить это в реальности.
Я не боялся и не сомневался, что было, наверное, впервые за всю мою жизнь. Я просто ждал их. Остальное не имело значения.
День был жаркий, душный. Невыносимо солнечный. Но уже после обеда облака стали затягивать небо, а к вечеру и вовсе погода испортилась.
Начал рваться ветер с реки. Небо потемнело. Летели редкие капли дождя.
Я думал — они уже не выйдут, но вдруг увидел их. Даже испортившаяся погода не заставила Ритку усидеть дома с бабкой.
Тепло одетые, они шли не спеша к реке, взявшись за ручки.
Сердце мое замерло. Я быстро вышел из дома и пошел за ними.
Они, не замечая меня, спустились вниз, под горку, и пошли вдоль берега к тополиному лесу.
Не зная, как поступать в таких случаях, я догнал их быстрым шагом и двинул курсанта по его коротко стриженной башке. (Я назвал его про себя Курсантом, потому что он был стройный, подтянутый, коротко стриженый и идеально выбритый).
Курсант такого явно не ожидал, согнулся и отбежал вперед. Ритка верещала и прыгала вокруг меня.
Ветер вспенивал волны на реке. Я снова попер на Курсанта. Между нами даже получился диалог. В моей голове было слишком много тестостерона и адреналина, поэтому я запомнил только это:
— А ты че?!
— А ты че?!
— Ну и все!
— Ну и все!
Ритка бросилась на меня, и я… я не хотел, просто она попалась под руку. Я пихнул ее, и она слетела с обрыва в воду. Окунулась с головой. Обрыв был невысокий, может, метр в высоту, берег сразу уходил круто вглубь. Она вынырнула, почему-то абсолютно молчаливая, и стала загребать к берегу. Сама выйти она не могла, берег был илистый, и нога тут же проваливалась по колено в прохладный ил.
Я кое-как вытащил ее. Вид у нее был страшен. Полные калошы хлюпали илом и речной водой. С фуфайки лились потоки воды, через плечо повисла длинная зеленая трава.
Когда мы вернулись ко мне, она пнула по моей калитке, и я открыл ее. Дома она со стоном и мучением принялась скидывать на пол разбухшую от воды одежду.
Я раздел ее. Пошел дождь. Сверкала беззвучная молния. Она вся продрогла, и я уложил ее в кровать.
— Рита, пожалуйста, послушай меня, ну, я… я плохо поступил, я знаю, но я клянусь тебе, я не хотел идти на это свидание! Я вообще не люблю ходить на свидания! Но мне ее подсунули. Блядь! Это звучит глупо, конечно, но это правда. Я к ней ничего не испытывал! Мы просто посидели и разошлись!
Мне самому было тошно слушать мой мерзкий лепет.
Она лежала на спине и смотрела на стену.
— Рита! Я тебя умоляю! Мне нужна только ты! Я только о тебе думаю!
Я не помню момента, когда я начал ее гладить, и тем более — когда поглаживания мои переросли в ласки.
Тело ее было холодное и жесткое, со вкусом и запахом речной воды. Я целовал ее всю и не мог остановиться, а она лежала и, замерев, смотрела на обойный узор на стене.
— Рита… я все… все… ты только… но это же глупо… ведь было бы за что… потому что ведь совсем ничего…
Я… овладел ей. Тело мое всегда однозначно реагировало на голую Ритку, а ведь она была вся голая в моей постели. Я не знаю, какой-нибудь высоколобый фрейдист точно бы определил название моей девиации, моего… психического расстройства, потому что вряд ли такое поведение считается нормальным, но чресла мои горели, и… ну, вышло что вышло…
Когда мы занимались этим, она всегда была влажная, но в этот раз — впервые — она была сухой… там. Но меня это не остановило, потому что сам я уже потек (как текут гомогеи на… на что они текут, я не знаю, никогда об этом не задумывался, на негров с хоботами до колен?).
Я все шептал ее имя и прижимался губами к ее холодным и мертвым губам. За все время она даже не посмотрела на меня. Как резиновая кукла, она распадалась в моих руках.
И только под конец она стала влажной, щеки ее покраснели, а дыхание стало горячим. Но в тот момент, когда она начала что-то чувствовать, в тот момент я уже кончил.
А она все так же лежала и смотрела на обои.
— Рита… — прохрипел я. — Рита, посмотри на меня. Ну взгляни. Ну, пожалуйста. РИТА!!! — не выдержав, гаркнул я ей прямо на ухо.
Она испугалась, вздрогнула и взорвалась.
— Уйди от меня! Уйди! Че ты на меня улегся?! Че ты меня мнешь?! Ты меня всю измял! Пошел нахер, скотобаза! Уйди! Ненавижу!