Страница 46 из 49
Надо же. Никогда не думал, что мне суждено научиться чему-то полезному у своих следователей. Например, врать при помощи кусочка правды.
Мама колебалась; наверное, в сотый раз отщёлкивала и защёлкивала несчастную застёжку.
- Когда я выйду, мне будет всего двадцать два, - добавил я. - Успею начать все сначала.
- Это рудники, Данил. Мне сказали...
- Сплетни, - отрезал я. - Такие же сплетни, как то, что здесь якобы бьют. Это неправда, мама.
- Я проконсультируюсь.
- Как хочешь, - я пожал плечами. - Только начни с подписи под отказом, и тебе, может быть, не придётся тратить деньги.
- Данилка... - мама, похоже, готова была сдаться. - Ты уверен, что знаешь, как тебе лучше?
- На все сто, - подтвердил я жёстко. - Поверь мне в этом.
- Может, всё же...
- Не стоит.
- Ты повзрослел, Данил, - вдруг сказала мама.
И тихо всхлипнула.
***
Явившемуся за мной конвоиру приспичило надевать наручники прежде, чем мама успела выйти из комнаты.
- Подождите минутку, - попросил я его тихо.
- Давай-давай, - хохотнул он. - Поворачивайся.
И с профессиональной ловкостью защёлкнул браслеты.
Мне удалось украдкой бросить взгляд назад - мама замерла у двери: снова испуганный, загнанный взгляд, и опять дрожат губы.
Я скрипнул зубами.
За дверями нас поджидал тот следователь, что подсовывал мне на подпись отказ от апелляции.
- Ну вот видишь, - заметил он довольно. - Я своё слово держу. Говорили, сколько хотели, никто не подгонял, так?
Я кивнул.
- А ты молодец, - неожиданно одобрил следак. - Хорошо держался. А вот интересно, о каких это бумагах шла речь?
Я посмотрел на него задумчиво.
- Да ладно, - протянул страж закона. - Я так просто спросил.
И он куда-то заторопился.
В коридоре подвального уровня, где находились камеры, я чуть-чуть придержал шаг, подпустив конвоира поближе к себе.
А потом резко наклонился - и изо всех сил лягнул назад ногой, угодив пяткой мужику прямо в пах.
Хорошо так угодив. Весомо. Мне понравилось.
Ох, что тут началось...
Конвоир даже не завопил, не взревел - он взвыл, как полицейская квадросирена, включённая на полную мощность, заполняющая звуком пространство куда как побольше этого коридора.
Инерция собственного удара швырнула меня на пол.
А со всех сторон уже неслись - тюремщики, конвойные, с дубинками и без, сотрясали пол тяжёлыми толчками форменных башмаков на толстой литой подошве...
В ход пошло все - ботинки, дубинки, связки наручников, ещё какие-то подручные предметы - я уже не разбирался. Я только извивался ужом, а потом бросил и это, потому что удары все равно сыпались отовсюду, и с боков, и сверху, и не было рук, чтобы хоть как-то сблокировать, как-то прикрыть себе что-нибудь...
Потом кто-то дико орал: "Прекратить! Прекратить!" - а я валялся на полу, и под лицом расползалась липкая лужа, и огромная чёрная вселенная вращалась вокруг меня, засасывая в гибельную воронку; а кто-то орал: "Вы с цепи сорвались! Ох...ели совсем! В лазарет его, быстро! Завтра мать адвоката приведёт, а у нас тут труп со следами побоев! Сами под статью пойдёте, уроды! Сами в рудники! Идиоты, чёрт! Чёрт! Врача, живо!" - а вселенная вращалась все быстрей и быстрей, только меня в ней, кажется, уже не было...
Я провалялся в лазарете все три недели, что оставались до прилёта транспорта. Свидания мне, конечно, больше не дали; впрочем, по строгому режиму свидания и положены были не чаще раза в месяц, так что беднягам полицейским и сильно врать-то не пришлось. Никаких адвокатов тоже не объявилось; не знаю, консультировалась мама с кем-нибудь или нет, но если и да, видимо, юрист с моим раскладом согласился.
Я был этому рад. Я не всегда в жизни поступал должным образом, но вот чего никогда не смог бы себе простить - это если бы позволил матери всунуть голову в этакую петлю, вытаскивая меня из неприятностей, в которые я по собственной дурости влип.
Врач в лазарете сказал мне на прощание:
- У тебя, парень, небось, девять жизней, как у кошки, но гляди: большую половину ты уже израсходовал.
Добавил:
- До Соммы транспортник полтора месяца ползёт, на борту есть медотсек, так что ничего, по пути долечишься.
И шлёпнул штамп - "здоров" - на сопроводительные документы.
***
Старенький пассажирский бифлай, покряхтывая, словно от болей в натруженной пояснице, и покашливая от натуги, неторопливо вытащил нас на орбиту. Нас - это человек сорок заключённых; я уже знал, что транспортник не идёт прямиком на Сомму, а делает большой круг, собирая осуждённых с разных планет и развозя их по разным "зонам".
Поскольку никаких иллюминаторов ни в бифлае, ни в транспортнике, разумеется, предусмотрено не было, то если бы не небольшие перепады силы тяжести, мы могли бы и не понять, что покинули планету: все те же коридоры и переходы, окрашенные в такие же унылые серые тона; те же тяжёлые массивные двери, открывающиеся с подвизгиванием, а захлопывающиеся с глухим чмокающим звуком; те же стены, стены, стены, бесконечно громоздящиеся между тобой и остальным миром, в существовании которого постепенно начинаешь сомневаться...
Нас сдавали и принимали по описи, как имущество, сверяя данные в сопроводиловках с данными на шейных бирках. Заставили всех раздеться в большом и пустом помещении; гуськом - в санпропускник, на этот раз сухой, без воды, где сказано было задержать дыхание на все время обработки, а обработка длилась минуты три, и все надышались дряни, а потом долго судорожно откашливались; гуськом - на осмотр; гуськом - получать одежду, такие же пижамы, только цвет теперь был апельсиновым.
В длинной комнате, где, рассевшись на лавках вдоль стен, мы бесконечно долго ожидали неизвестно чего, сосед вдруг пихнул меня локтём.
- Слышь, - прошептал он сипловато, - Ты про Врию знаешь что-нибудь?
Я покопался в памяти. В Норе про разные места приходилось слыхать.
- Жарко там. Плантации чаквы.
- А-а. А гайки сильно крутят?