Страница 6 из 20
Кажись, не смогу я написать вторую книгу, не прочитав по буквам «Слово». Пока читаю, но и пишу помаленьку.... Обнимаю сердечно ЮС.
22 января 2016.
Лёш! Чтение по буквам принесло даже для меня ошеломляющий результат. Цель моя, как ты знаешь, сделать свою реконструкцию и явить её миру в новом издании «Тайны». И вот включилась Оля! Я, как первоклашка, читаю по буквам, она создаёт «буквенную копию» 1800 года со всеми ятями, ерами, десятеричными «и», вводит нашу реконструкцию… Но уже в самом начале работы совершается немыслимое! «Слово» начинает звучать не только по-иному, чем допреж, но возникает в нас обох (!) во всей своей первозданности. Для нас с Ольгой началась Новая эра полного погружения в эту Тайну. Я в полёте! Но и Оля тоже. И это НАИВАЖНЕЙШЕЕ в работе. Но это всё в грядущем. Подарит ли нам его Вседержитель?! Одно свершилось – первая книга «Великой княгини» написана. Читай её, друг мой! Читайте люди, други мои. Сердечно ЮС.
Глава первая
1.
В лето тысяча сто пятидесятое по киевской дороге на Чернигов катился грузовой возок с невеликой поклажей, покрытой толстой чистой холстиной, надёжно обвязанной вервью. В передке сидел возница, молодой, розовощёкий, синеглазый, красивое лицо обметал золотистый пушок едва наметившейся бороды, высокий лоб обрамлён буйными светлыми кудрями. Обаполы потаённого груза на тележной грядке сидели два молодца, свесив ноги. Мордатые, крутоплечие, в длинных груботканых рубахах, в серых онучах под самые колени, в дорожных лёгких лапоточках – Святославовы рядцы: Садок и Рядок. На крутых подъёмах, длинных тягунах, на долгих рытвинах соскакивали на землю и бежали рядом, сторожко охраняя поклажу и помогая коням катить телегу. Возница на землю не сходил, был он лёгок и строен телом, словно девушка, одет красно, совсем не по-дорожному: в высоких сафьяновых расшитых узорами сапожках, в дорогой летней боярской шапке. Пылили колёса, пылили кони, выбрасывали на мокрых рытвинах шматки грязи, летели из-под копыт брызги, текло долгое дорожное время, но праздничная одёва на молодце сияла чисто, и весь он сиял нездешней, неземной чистотою.
В два коня позадь, на чалой кобылице, в высоком наборном седле ехал князь Святослав Ольгович, во конь от него – сын Олег на вороном игривом скакуне. Скакун неустанно стремился вперёд, высоко вздымал лепную голову, во всю силу бил передними копытами в землю, ошалело водил жарким взором агатовых глаз. Олег держал повод в натяг весь путь от киевской переправы, неволил ретивого так, что цепенели запястья. Отец, услышав борение сына с конём, сказал не оборачиваясь:
– Дай ему волю, гони поперед батьки. Пущай умается…
Олег отдал повод и умчал лугом к зелёной гривке бора, куда белым клубком скатывалась белая пряжа дороги.
Святослав Ольгович одет в посконную долгополую рубаху, в льняные некрашеные широкие порты, босые ступни свободно вдеты в золочёные стремена, икры расслаблены. Валко сидит в седле, чуть откинувшись. Княжеская одежда приторочена к луке, лёгкий меч на седёлке слева. Глядя на вершника, и думать не додумаешь, что на коне князь, путь держащий из стольного Киева. Подумается срыву: лихой человек угнал княжеского коня в серебряной да золотой сбруе, тешит гордыню, что прихватил ещё и дорогой груз заодно с боярским сынком, а могучие молодцы – заединцы, разбойные люди.
От отца, от ясного Олега Святославича, у всех сынов его привычка – носить в пути простую одежду. Смотрит князь на возницу, улыбается: нет такой привычки у сына Данилы Венца – Карна. В любое время, в любом заделье, всегда и всюду на нём праздничное платье. Вот и сейчас сидит в передке не возницею в телеге, а думным умнейшим боярином в княжеской гриднице, в креслах почётных. До сих пор неизвестно, где и в каком заточении Великий Даниил, отец его. Жив ли? Никто не знает… А сын Карнушка – книгочей, летописец да и первейший по всей Руси боян – живёт родным сыном в семье Святослава Ольговича в Новгороде Северском. Сам вызвался поехать в Киев за драгоценным грузом, и сам везёт в Чернигов. Сам святыню от глаз лихих дорожной паполомой укрывал, сам увязывал, дабы надёжно везти по всем дорожным превратностям.
Думает о нём светло и нежно Святослав Ольгович, едва улавливая глазом родного сына. Далеко ускакал Олег Святославич, понужая игривого скакуна. Не терпится молодому поскорее, будь на то отчая воля – минуя Чернигов, ускакать прямёхонько к Новгороду Северскому.
По ранней весне, когда сел на киевский стол Юрий Долгорукий, отдали за Олега младшенькую дочку великого князя – Марию, а за Ярослава, сына могучего Галицкого Владимирка, – просватанную ещё на свадьбе Игоря среднюю дщерь – Ольгу. Полную седмицу гудел свадебный Киев неукоротной гульбою. Намеревался Юрий длить празднества и в Галиче, и в Новгороде Северском, и в Чернигове – едва удержали. Но долго ещё не отпускал Долгорукий гостей от свадебных столов. Не чаяли молодые вырваться к своим домам в Галич и Новгород Северский. Вырвались. Ушли свадебные поезда с дружинами княжескими до дому. Но Юрий не унимался, длил праздник, упаивая вусмерть дружинный и боярский Киев и сам упиваясь всласть. Святослав Ольгович не любил разгульные пиры, в питии был сдержан, в веселье скромен. Однако никак не хотел отпускать его от себя бесшабашный в питии князь Юрий. Отправив свадебный поезд и свою дружину с войском в Новгород Северский, остался Святослав Ольгович у собинного друга и свата заложником в бесконечном пиру.
Когда наконец умаялся в празднестве и питии великом великий князь, оба-два сошлись на добрый совет в киевской Ярослава Мудрого гриднице. Тут и явился на Ярославов двор клирошанин, самый близкий человек бывшего митрополита Михаила – нынешний игумен киевского Симонова монастыря Константин просить за епископа Нифонта, которого заточил Изяслав Мстиславич в Печерский монастырь, лишив новгородской кафедры. Нифонта Долгорукий знал хорошо, относился к нему благосклонно, а посему и ответил решительно:
– По воле князя Изяслава заточён, по воле моей свободен!
Поблагодарив Юрия поясным поклоном, Константин обратился с новой просьбой. Долгорукий отметил невозмутимость и особое достоинство игумена, его поясной поклон, свойственный высокому духовному званию, подумал вмельк: «Этот поп далеко пойдёт…» Константин невозмутимо, открыто глядя в лицо князю, длил речь:
– Великий князь, ты прогнал прочь ворога своего и отступника божьего, Изяслава, восстановив справедливость! Волей своей ты дал свободу истинному слуге Господа – епископу Нифонту. А вот на престоле Митрополита всея Руси сидит самозванец – мних Клим…
Долгорукий прервал речь Константина:
– Клим зело учён в божеском служении, честен в житии, великий постник и молитвенник за землю Русскую. На служение митрополичье избран собором епископов русских.
Святослав Ольгович немало удивился таким словам Юрия. Клим был давним исповедником Изяслава и на митрополичье служение приглашён им же, а посему у Долгорукого должен быть в опале. С приходом Юрия Владимировича в Киев митрополит не покинул града, но и на встречу новому великому князю не вышел. Недолог тот час, когда тяжёлая рука Юрия дотянется и до Клима – так считали кияне, на это надеялся и греческий киевский клир, в том был уверен Константин, а потому без колебаний длил речь:
– Постановление в митрополиты мниха Клима незаконно, оно против правил! Не может без благословения Константинопольского патриарха собор русских иерархов ставить себе митрополита!
Князь прервал снова:
– Тебе ли не знать, что вероломный племянник мой – как ты сказал, ворог – Изяслав церковных законов не нарушал. Митрополит Михаил самовольно оставил духовное окормление Руси ещё при великом князе Всеволоде. Пастор кинул паству, чем и учинил раскол среди вас. Разе это по-божески? Я зело уважаю святителя Нифонта, но и Клима – не менее. Не могу и спор сих церковных служителей мирской силой решать. Знаю одно – стаду нельзя быть без пастора. Поял Бог Михаила в Царьграде – и тут же собрался собор епископский на Руси и выбрал не тебя, не Нифонта – Клима выбрал! Известно мне, что Изяслав в Константинополь к патриарху отправил посольство, дабы благословил на служение из всех вас достойнейшего. Клим не виноват, что доныне вершится неустрой на царьградском патриаршем дворе. Не я ставил Клима на служение Господне, не мне его изгонять. Разберитесь сами! – душевно уморился Юрий от страстной речи. Но и этого показалось мало, продолжил: – Чем нехорош вам с Нифонтом Клим? Честно ответь мне!