Великая княгиня

Видом моложе своих лет Святослав Всеволодович, но отец трём сынам. Старший, Олежек, шести лет, сидит среди голой малышни, ничем не отличаясь. Смотрит неотрывно на отца и чуть-чуть, как и другие мальчишки, знобится телом. Только что вся честная компания до синих губ плескалась в забоке, беспрестанно ныряя, «оступаясь с ручками», вставала под водою на руки, бесстыдно казала всему свету «времечко», а кто постарше, те далеко уходили саженками к оному берегу. Накупались, захолодели мальчишки, но более всего знобит голые тела не холод, а нетерпение: пора бы батькам управиться с конями и отдать их им в полную волю. Первым подвёл к воде обихоженного коня князь. Закинул за голову конский недоуздок, позвал Олежека:

– А ну-ко, сынку, сидай!

Того ветром прянуло к батьке. Легонько подхватил князь под лодыжку согнутую в коленке ногу сына и кинул малого на коня. У Олега недоуздок в кулаке, голые пятки ударили в бока, конь, играючи, всхрапнул и побёг широкой метью в забоку, грудью рассёк воду, поплыл, вытянув снопище хвоста, высоко поднял шею и кинул в небо радостное ржание. А следом за княжичем один за одним наезжали на реку кони с голыми вершниками – сынами и внуками Святославовых дружинников.

Есть в купании коней на Руси нечто обрядное, важное и нужное для каждого русского человека с самого детства и до последнего часа, трепетное и необходимое для души.

Без какого-либо срока купала коней дружинная молодь в забоке на Десне подле Путивля, что в два конного взмаха от Новгорода Северского. Купались кони, купались дети в одной воде, в одной радости и счастье. И малая горсточка дружины Святослава Всеволодовича, сгрудившись вокруг князя, сидела на зелёной береговой паполоме, радуясь жизни и миру на земле Русской. И было ласковым и ясным летнее солнце в год 1150-й, в месяц липень…

…Зело тосковал о нерождённой дочери Святослав Всеволодович. Нестерпимо хотелось понянькать на руках кровиночку-девочку. Не давал Бог. И молились князь с княгиней заботно, и травы пила Мария, дабы понести в чреве своём девочку. Читала древние русские наговоры, чего греха таить, клала в постель под перину и кокошник девичий, и пряслице, и вышиванки искусные, и сарафан, и понёву… Ничего не помогало, сыны рождались! Старшему через два года постеги княжеские устраивать, второй метит на коня залезть, третий у груди… Мобуть, даст Бог за третьим княжичем княжну?! Одной заботой живут в супружестве князь с княгиней – родить девочку.

Более всего в жизни любит Святослав Всеволодович семейный уют и тишину, и чаще всего из прожитого за четверть века вспоминаются ему сперва родительский кров, совсем неясно, но от того ещё более любовно – в Тьмуторокани, солнечно и озарённо – в Чернигове… Матушкина ложница, уютная, залитая солнечным светом по утрам, с добрым свечным светом по вечерам, с крохотными язычками пламени в зелёных чашах лампад по ночам… Долгое время только домашние палаты были для Святослава одним желанным миром. Он неохотно выходил из дому, не любил и даже страшился городских улиц, не принимал в сердце ни степную, ни морскую ширь, безудержно накатывающую со всех сторон на Тьмутороканский град, на их княжий терем; питал неприязнь к горам и боялся леса, не принимала душа его ни речных излук, ни заречных далей… Только дом с крепкими стенами, с надёжным потолком, с запахами поварни, с широкими трапезными столами, с пищей насущной, с духмяными скибами тёплого хлеба, с надёжными мягкими лавками и стулицами, со всей необходимой утварью жаждала душа и жаждет теперь. А ещё всего дороже были с самого раннего детства семейные книжницы – и в Тьмуторокани, и в Чернигове, и в Киеве… Не бывает княжьего терема на Руси без книжницы, в которой свято хранятся семейные книжные реликвии, и обязательно – родовая летопись. В книжницу иногда приходили мудрые монахи, учёбные в письме, встав к высокой столешнице, подолгу творили письменный труд. Почасту бывала занята писанием матушка, позволяя сыну тихонечко сидеть рядом и слушать, как вышёптывает она каждое слово, прежде чем занести на листвицу. Тут, в книжнице, обучала Мария Мстиславна сына грамоте, счислению, чтению, письму и пению. Тут преподавала ему начатки русской Веры и мудрость Закона Божьего. А когда освоил чтение, не было ничего дороже, как сидеть в книжнице, склоняясь над свитками и листвицами.

Счастливо жилось в родительском доме Святославу Всеволодовичу, ничего больше не желалось, берёг себя, убегал от всего творимого не в доме. Ему было пятнадцать – в такую пору княжичи на Руси уже достойные князья, воины, мужья семейные, когда и его затребовала в воители Русь. Гордый Новгород Великий запросил у Всеволода Ольговича в князья сына. К той поре много чего знал Святослав в княжьей докуке, овладел успешно воинским ремеслом, любил боевых коней, успевал в лихих скачках, по руке оказался ему и меч, и копьё, и лук тугой. Полюбил боевые и конюшенные княжьи дворы, по душе стало поле широкое и луга неоглядные с перелесьем, но только впригляд с домом родным. Много чем занят был, но книг читать не бросил.

Так уж получилось, что ни в один поход не выходил Святослав Всеволодович до зрелых пятнадцати лет. И тот, в Новгород Великий, не состоялся. Только выехал из родительского дома, а спесивые новгородцы прислали послов к Всеволоду Ольговичу с отказом. Зело рассерчал батюшка на такое неуважение. Велел посольство новгородское не отпускать, притеснить и держать строго. Однако сам Святослав такому повороту дела был рад. И мечталось в ту пору только об одном: дабы женил его отец на просватанной давно Васильковне, свет Марии.

Ни княжения новгородского, ни какого другого не желал юноша, желал семьи… Однако ещё три лета предстояло холостовать. Сперва посадил отец князем в лукавый Туров. И посему занялась немалая усобица. Потом получил в княжение Владимир южный – опять свара. Уже не он не принимал жизнь таковою, как она есть, но сама жизнь не принимала его.

Наконец свершилось желанное счастье – выдали за него взамуж Марию Васильковну! И первым их домом стал Новгород Северский – позвал после свадьбы молодых к себе дядя Святослав Ольгович погостить. И загостевали надолго…

Ох как полюбилась Марии Северского княжества столица, а особливо вблизи её город Путивль. Четыре лета счастья, четыре года беззаветной любви!..

Были в ту пору и походы, и войны, и отлучки в иные веси. Но только сюда, в новгород-северскую благодать, к семье своей, к дому, на крыльях летел молодой князь. Двух сынов родили по ту пору: Олега и Всеволода, в честь деда и отца названных…

А потом, тяжко вспоминать, наступила безумщина, накатил поморок душевный, оторвало, как лист от родной ветки, катало перекати-полем, шёл ворогом на самого близкого и самого родного человека – Святослава Ольговича, губил жизнь его и свою. Господи, прости грешного! Вразумил Господь, вернул в лоно любви…

И нет ничего дороже Святославу Всеволодовичу своей семьи, родовы и благословенной Северщины…

…Истекало лето. Вот и серпень прилёг на садовые прясла, обременил деревья славным урожаем. Гнулись до земли ветви яблонь, налились румяным соком груши, боярышники выяснились красно – листвы не видать, черна трава под шелковицами от спелой падалицы, рук не хватает собирать алычу и сливу. Сладостен в эту пору Новгород Северский всеми сладостями мира.

Молочной патокой плывёт над Десною туман, брагою медовой кипит за рекою на оболони. Там свой Мир, своё царство вод, островов, озёр, речушек и рек, рыбье и птичье царство. С городских стен видится оно одним бескрайним заливным лугом в кудрявом серебре кустарников, с купами редких высоких дерев, раскинувшимися вольно до высокой меловой гряды, заросшей сосновым лесом. Тянет в ту даль, в тот простор, и одно желание – выбежать на луг пеша ли конно, и бежать ли, скакать ли без окорота. Кажется, беззащитным с той стороны Новгород Северский, любое войско встанет там боевым табором с бесчисленными обозами и будет бить град, переправившись через Десну. Ан нет! И малому отряду, не то что дружине, и шагу не шагнуть, закроет им путь задеснянская оболонь, какой и не сыщешь по всем рекам Руси. Любого ворога вберёт в себя и погубит царство берендеево. И потому ход туда только мирным рыбарям со святой молитвою, да косцам с косами по буйным травам.