Прыжок Волчицы

Устыдившись этой недостойной мысли, Артагес отринул её, не поддавшись позорной слабости. Почему-то и не удивляясь этому своему решению, охотник решил выйти навстречу приближающемуся всаднику, хотя это и являлось небезопасным.

Что-то в облике пришельца, не таящем ничего угрожающего, вызывало неясные ощущения, более всего напоминающие то восхищение, восторженное, непосредственное, что возникало в душе юного тогда ещё Артагеса, когда он слушал старинные сказания о могучих героях, великих в своих деяниях, отваге и благородстве духа. И он вышел на открытое место, не выказывая тревоги, и направился навстречу незнакомцу, тотчас же заметившему его. Но и во всаднике том не было ни малейшей встревоженности, как будто он был в пределах родового аймака, хотя и видно было, по его одеянию, что он прибыл из очень дальних стран, возможно даже и из-за Идели.

Всадник был высок, но, как показалось Артагесу ещё издалека, молод, и крепким своим телосложением только приближался ещё к вершине своей силы и роста, должными, без сомнения, стать изрядными. Голову его покрывала островерхая войлочная шапка, украшенная необычным узором, и отороченная волчьим, бурым мехом; из-под неё ниспадала чёрная длинная коса, достигающая спины. Также чёрными были и редкие усы, а глаза, под тонкими бровями, были синими. Куртка войлочная, сильно отличающаяся покроем от тех, что носили в этих краях, утеряла уже свой цвет, но угадывалось ещё, что когда-то она была выкрашена красным. Безрукавка, из овчины мехом внутрь, надетая поверх куртки, украшена была тем же узором, необычным для глаз Артагеса, что и на шапке. Штаны всадника сшиты были из искусно выделанной шкуря оленя, а сапоги, изготовленные из крепкой воловьей кожи, были прочны и тоже украшены цветным затейливым орнаментом, выполненным безупречно. Талия же его была перетянута богато украшенным серебром поясом, с висевшим на левой стороне изогнутым мечом в изумительной красоты ножнах. Рядом с мечом висел и нож, прямой, в ножнах, тоже красиво отделанных. С правого бока за пояс чужестранца заткнут был боевой топор, небольшой, с рукоятью искусной резьбы. Лошади его обе были великолепны: крупного сложения, выносливые. Та, на которой он сидел – гнедой масти, а вторая, пристёгнутая к седлу всадника длинным поводом – вороная, с горящими глазами. К этой второй был привьючен тюк, вмещающий всё имущество и снаряжение путешественника. Ездовая была взнуздана великолепной уздою, с серебряными удилами и пряжками, и осёдлана богатым седлом с серебряными, коего не казалось всё же много, стременами. Слева на седле, позади всадника, висел сагайдак с большим, сложно изогнутым луком, безупречной работы искуснейшего мастера, и запас стрел, около десяти, что Артагесу показалось пренебрежительно малым. Щит его, круглый, не очень большой, висел за спиной на кожаном ремне.

У Артагеса была надежда воспользоваться возможной помощью чужеземного странника – проехать хотя бы часть пути до своего селения (путь неблизкий для пешего) на его запасной лошади, ведь он двигался как раз в том направлении, на запад. Но по мере приближения и сокращения расстояния между ними у Артагеса начали появляться сомнения, осмелится ли он обратиться с просьбой к этому непростому путешественнику, величие которого охотник почувствовал, едва лишь взглянув на него.

Сойдясь на близкое расстояние, оба остановились и стали испытующе смотреть друг на друга: всадник сверху вниз на Артагеса, спокойно и бесстрастно, глядя прямо в глаза, безо всякого высокомерия и превосходства, а Артагес смотрел снизу вверх, и иногда опускал взор, словно его привлекали чем-то копыта коня иноземца.

Наконец Артагес задал вопрос на языке своего народа:

– Кто ты, странник? Из каких краёв?

Всадник ответил. Язык похож на гуннский, но другой. Артагес знал язык гуннов очень хорошо и понял, что незнакомец произнёс « Не понимаю». Артагес вновь задал вопрос, но уже по-гуннски:

– Я спросил, кто ты? И откуда едешь, чужестранец?

– Моё имя Аслан. Еду с востока.

– Я Артагес, из языгов. Наше селение за теми холмами, – показав рукой на запад, сказал охотник. – Ты гунн?

– Да.

Аслан перевёл взгляд на узду в руках пешего.

– Селение ваше далеко. Где же твой конь?

Артагес молчал, стыдливо опустив глаза. Всадник продолжал:

– Я видел двоих. Они скакали на север, и у них был конь, на аркане. Трёхшёрстный конь, осёдланный.

Охотник перебил его:

– Я выслеживал добычу в тех зарослях…

Аслан повернулся к северу, всматриваясь в горизонт.

– Ясно, языг. Садись на моего запасного.

Артагес взнуздал по быстрому коня своего нового товарища – ибо кем же он был, как не товарищем, если предложил коня своего – и вскочил верхом, без седла, и пустился за Асланом, гнавшим уже к северу. Догонять агасиров? Но робость быстро покинула языга, чувствующего, что не следует проявлять страх рядом с этим гунном. Ехали не очень быстро, не утомляя скакунов.

Покрыв большое уже расстояние, перескочили ручеёк студёной воды и взобрались на пологую возвышенность. И увидели двух всадников, что вели на аркане украденную лошадь, неторопливо двигаясь к северу, спиной к догоняющим, и не видя их.

– Это гунны? – спросил Аслан.

– Агасиры-гунны, – ответил Артагес.

– Хорошо. Когда заметят нас, не зови своего коня, – скомандовал Аслан.

Погоня продолжалась. Расстояние становилось всё меньше: догоняющие неуклонно настигали не замечающих их воров. Наконец один из них обернулся.

– Ходу! – приказал Аслан, и, хлестнув своего скакуна плетью, пустил его вскачь, но всё ещё не доставая лука или другого оружия, и не готовясь к схватке, которая Артагесу казалась неизбежной. Но и он не достал своего лука, полагая, что Аслан проявляет сдержанность не без причины.

– Когда подъедем, не смотри на своего коня и на того из них, что держит его. Смотри на второго – прямо в глаза, не отрываясь – даже если тебе придётся говорить, со мной или с любым из них, – повелел Аслан твёрдым, как сталь, голосом.

Артагес удивился, но не сказал ничего, зная, что исполнит всё, ему сказанное.

Агасиры не были трусами. Они развернулись и ждали догоняющих, но, в отличие от тех, приготовив оружие. Артагес во всём положился на этого гунна, внушающего ему такое доверие своей уверенностью и силой своих поступков, исполненных непостижимого величия и безупречности.

И вот они сблизились. Аслан и Артагес остановили коней. Аслан заговорил без промедления:

– Я Аслан, всадник с Золотых гор. Там знают, что держава гуннов запада велика. Я же не вижу этого – неужели здесь не наказывают воров?

Агасиры оторопели. Кто этот человек, не боящийся задавать такие вопросы? Он иноземец, это видно по его одежде и по языку. Ташир и Барыс, агасиры, были моложе его возрастом своим юным и горячностью лихой. Кровь их горяча и услышали они слова дерзкие. Произнеси их любой из языгов, или даже росомонов и ругов, не миновать бы тому их гнева. Даже садагу не простили бы они такого оскорбления. Но этот всадник, похожий на сына могучего иноземного властителя… в его словах нет никакой юношеской вспыльчивости, и это не дерзость лихого удальца орды победителей. Уверенность в себе, без всякой заносчивости и превосходства, и спокойствие, более являющееся отрешённостью, говорили о великой силе, непостижимой Таширу и Барысу, и потому удержались те от резкого ответа, и убрали оружие. Не страх, а неясное смущение, охватившее обоих, было тому причиной. И подивились они происходящему, двое храбрецов, гордых в имени агасир, народа великого, славного своими батырами побеждающими.

– Агасиры – великий народ, – сказал Барыс. – Языги – наши данники.

Даже Ташир, державший на аркане уведённого коня, понял, что это не те слова. Аслан задал новый вопрос:

– Вы так берёте положенное вам? Подкрадываясь зарослями?

Затем он обратился к Артагесу, приведя того в замешательство:

– Как поступают языги, поймав конокрада?

– Они должны убить его. – Ответ Артагеса, хоть и опешившего, был твёрдым. И он, не отрываясь, смотрел на Барыса. – Но агасиры – наши господа, а мы – их данники, ещё деды наши признали это.