Сам ты Любаша

— А… — она что, заснула?

Мир продолжал танцевать в такт беззаботного диско, все обыденное и простое стало вдруг ярким и удивительным. А прикосновение женской груди (раньше она не знала, как это чувствуется со стороны) было каким-то еще.

— Тебя надо опять поцеловать, что ли?

Кирилл сам не понял, пытался он пошутить или нет. Но поцеловать ее… или его он хотел по-настоящему, совершенно точно.

Слегка неловкий поцелуй со вкусом дешевого клубничного коктейля (кажется, он никогда уже не выветрится) не потребовал никаких усилий и не вызвал вопросов, все было легко и радостно. Если не считать некоторой фрагментарности восприятия, впрочем, совершенно не напрягавшей. Момент перехода между попыткой разбудить Любашу, наполовину протиснувшись в салон, и нетрезвым жарким поцелуем под сенью романтичного звездного неба как-то сумел ускользнуть от сознания.

— Что ты делаешь? — сколько раз сегодня уже было сказано и опять невольно сорвалось.

Это определенно были самые… острые ощущения в его жизни. Еще не совсем то есть, но ждать осталось недолго. Расторможенные алкоголем мысли путались, колеблясь между приятно холодящим, как в предвкушении экстремального развлечения, страхом и ранее не испытанным желанием… непонятно чего. Не то, чтобы так уж непонятно, конечно, называть вещи своими именами иногда просто не хочется.

— Ну, может, не здесь…

Некогда свои собственные руки легко подняли его и усадили на капот. Сам он при жизни… в прежней жизни то есть, такого еще не делал. Не додумался как-то. Хотя почему бы и да?

Черт… надо было побольше выпить.

Любава не предполагала, что ей может искренне захотеться реализовать с бывшим телом все свои запретные мысли, робкие мечты и тайные страхи. И они перестали быть робкими и расплывчатыми, обретя четкость и определенность деталей. Сознание удивительным образом раздвоилось — одна часть со жгучим любопытством наблюдала со стороны, порой ужасаясь, но страх только приятно щекотал нервы, как на аттракционе.

А другая просто делала то, чего она прежде и помыслить не могла, как нечто желанное и само собой разумеющееся. И явно очень хотела повторить испытанное утром невероятное ощущение зародившегося в голове взрыва, разбившего все тело и сознание на мелкие пылающие осколки и собравшего заново уже немного другим. Слиться с прежним я, войти в него как можно глубже, присвоить себе, чтобы достичь желанной физической разрядки и наконец преодолеть разделенность.

Ну, теперь уже ничего удивительного больше не случится. Да, он реагирует на все слишком по-женски, не как раньше, но никакой интриги в происходящем, разумеется, нет. Хотя с этой стороны оно впервые. И не особо должно быть больно… он же не девчонка на самом деле.

— О… ой! — тем не менее, неожиданно оставшись без минималистического топика, одним уверенным движением снятого через голову, Кирилл непроизвольно негромко вскрикнул. Холод не самой теплой ночи давно уже совершенно не чувствовался. Соски на достаточно большой для такой изящной фигуры, но не чрезмерно-силиконовой, а восхитительно настоящей, груди затвердели не от него, а от грубоватых прикосновений слишком горячих рук и бушующих внутри необъяснимых чувств и желаний.

Еще совсем недавно Любава умерла бы от стыда или сквозь землю провалилась, доведись ей раздеться не наедине с собой… а зря. Зачем было стесняться такой красивой груди… и приятной на ощупь. Прикосновения к ней и раньше вызывали странные, смутно приятные ощущения. А теперь, судя по реакции, гораздо более острые. Наклонившись, Любава осторожно захватила ртом одну из отвердевших горошин некогда своих сосков, лаская рукой вторую.

Как-то стало уже слишком… Трудно сказать, что. Слишком все.

Прикосновения губ к почти уже невыносимо напрягшимся соскам опять заставили вскрикнуть (да что ж такое), отозвавшись болезненно-сладким спазмом внизу живота. Хотелось только полного слияния с бывшим телом, способного принести избавление от чрезмерных ощущений. Руки сами собой потянулись вниз, к металлической пуговице и туговато расстегивающейся молнии джинсов, на мгновение раньше, чем он успел подумать о необходимости этого жеста. Надо же ей помочь… на первый раз. Бедра почти самопроизвольно раздвинулись, от легкого нажима любашиной ладони, ступни сомкнулись у нее на пояснице, повинуясь инстинктивному желанию наконец достичь чувства наполненности.

Оказавшаяся совсем не такой сильной боль скорее просто удивила, только ощущение неприятной липкой сырости на бедрах заставило досадливо поморщиться.

И это все? Там что, правда много крови?

Не так все и страшно, хотя можно бы и побережнее конечно, не настолько увлекаться. Смутные приятные ощущения внутри могли бы стать сильнее… если бы она двигалась не так быстро и резко, конечно. Тогда, может, и удалось бы оценить новые впечатления. А пока у нее как-то слишком уж жестко получается, не надо так. Кирилл прикусил губы, не желая портить Любаше удовольствие. Он ей потом объяснит, как надо это делать… если придется, конечно. От последнего чуть было не проткнувшего насквозь толчка, почти до искр из глаз, не вскрикнуть в очередной раз оказалось просто нереально. Зато ей все понравилось, так явно и откровенно, что некий особый вид удовольствия она все же ему доставила.

А ожидаемого эффекта, увы, так и не наступило. Пока, по крайней мере. Можно, конечно, продолжать надеяться, что все еще будет, только чуть позже. Но больше уже похоже на самообман.

Но зато она здесь.

Переведя дыхание, Любава заглянула ему в глаза явно еще затуманенным, невидящим взглядом и нежно поцеловала в губы, слегка приложив головой о лобовое стекло.

— Это так классно!

— Да… — чуть криво улыбнулся Кирилл, потирая затылок. — Очень.

— Я тебя люблю, — не задумываясь, пробормотала Любава, опять проводя руками по его бедрам.

Только слишком уж сильно… все теперь болит. Это у нее сейчас тоже рефлекс какой-то был, или как?

Цель, с которой Любава запустила руки под совсем потерявшую товарный вид юбку (а вот это очень хорошо, на самом деле), оказалась гораздо более благородной, чем он сначала подумал. Все неприятные ощущения, не такие уж и сильные, в общем, пропали без следа. Кожа на бедрах и ммм… чуть выше, как по волшебству стала совершенно сухой и чистой, и дурацкая юбка высохла.

— Пойдем. — По уже прочно установившейся традиции Любава все так же играючи взяла его на руки. Так и не состоявшийся обмен телами, казалось, нисколько ее не огорчал.

Потому что совсем не о том думает, наверное.

***

— Любава… не нагостилась еще разве? Пора и честь знать…

А… аа! Это был сон или кошмар?

Раздавшийся прямо в голове голос, знакомый как ничей другой (Любава успела твердо поверить, что никогда больше его не услышит), заставил резко сесть и испуганно оглядеться. Сонливость пропала мгновенно и без следа, как под воздействием отцовского колдовства. Хотя, кажется, не как…

Быстро взглянув на по-прежнему крепко спящего Кирилла (они так и не поменялись телами, может быть, сейчас, наконец) Любава медленно, торопиться почему-то не хотелось, подошла к мерцающему тускло-серебристым, неживым светом зеркалу. От отца вряд ли можно ожидать чего-то хорошего.

Как он вообще смог здесь появиться???

— Папа… ты разве не… — окончание фразы она все же предпочла проглотить, хотя оно, конечно же, легко угадывалось, равно как и ее явное огорчение от этого факта.

— Не расстраивайся, Любавушка, — иронично улыбнулся Ратмир, совершенно не обидевшись. — Я да… разумеется. Вам же удалось… найти мою смерть, поздравляю. Я здесь, чтобы позвать тебя назад. Домой.

— Прямо так, что ли? — с раздражением переспросила Любава. — Хочешь сына вместо дочери… таким вот образом?

Не слишком смешная шутка вышла, но Ратмир все равно от души рассмеялся, точь-в-точь как при жизни. Любава всерьез испугалась, что Кирилл проснется.

— Он не проснется, пока мы с тобой не закончим, не беспокойся. А то ты не знаешь, — не спеша заговорил Ратмир, назидательно подняв руку вверх. Кажется, он ни капельки не изменился. Что отец вообще сейчас делает, ждет следующего воплощения?