Страница 9 из 20
– I thank you[5].
Нелли я перевела гораздо лучше, чем Джонса, так как лучше ее поняла. Рабочие аплодировали и шумели. Председатель завкома снова взошел на платформу и зачитал резолюцию:
– Товарищи, вы слышали здесь, как английские буржуи угнетают наших английских братьев. Мы принимаем резолюцию от имени рабочих завода АМО отчислять два процента из нашей зарплаты в пользу бастующих английских горняков. Товарищи, я ставлю этот вопрос на голосование. Кто за – поднимите руку.
Море рук поднялось в ответ.
– Кто против?
Гробовое молчание. Ни одной руки. Никто в СССР не осмеливается голосовать против чего бы то ни было, предлагаемого верхушкой.
– Товарищи, резолюция принята единогласно.
Я перевожу эти слова. Меня душит стыд. Ведь я-то знаю, что советскому рабочему живется и так очень плохо. Два процента из зарплаты каждый месяц – это не шутка. Но как я могу с первого же раза объяснить это моим англичанам?
Миссис Честер начинает плакать:
– Oh, how good they are![6]
Она вытирает глаза платком, она действительно растрогана. Такое единодушие! Она совсем не ожидала, что русские рабочие так сочувствуют своим английским братьям. Да и откуда знать ей, выросшей при настоящей демократии, не имеющей понятия о диктатуре вообще, а о «диктатуре пролетариата» в особенности.
И, поддавшись своему темпераменту, она вихрем взлетает на трибуну:
– Long live the Russian workers! Long live the Revolution![7]
Директор, его помощники и завком в полном составе приглашают откушать. Нас вводят в кабинет директора, где сервирован чай с пирожными. Мы садимся. Некоторые из делегатов заявляют, что они желали бы задать вопросы. Краткое совещание между заводской «тройкой» (директор, завком, комячейка). Да, конечно, они очень рады дать делегатам некоторые статистические данные, но лучше после чая, Игельстром освобождает меня от перевода, она сама будет переводить, а я теперь могу ехать домой, ведь завтра утром делегация покидает Москву. Мне надо собраться.
– Вы не очень точно переводили, но громко, и англичане остались довольны. Им понравились ваши интонации. Так, значит, завтра в 12:30 на Курском вокзале. В 12:45 поезд отходит.
– Что же мне брать с собой?
– Только смену белья и платье. Остальное все вам дадут.
Москва – Тула – Харьков
Серое сентябрьское утро. Попрощавшись с сыном, я с мужем покидаю нашу салтыковскую голубятню и еду в город. Пригородный поезд подходит к Курскому вокзалу. На первой платформе уже стоит скорый поезд, и в нем сразу бросается в глаза международный вагон и, рядом, какой-то не совсем обыкновенного типа вагон, окрашенный в красивый синий цвет. Как раз когда мы подходим к этому вагону, в международный вносят несколько ящиков с ситро и зельтерской. Возле них суетится какой-то еврейчик.
Москва – Харьков – Севастополь, гласит дощечка на вагонах.
Наверное, наш поезд?
Когда накануне я из АМО забежала к Гецовой, она дала мне удостоверение (оно и теперь еще хранится у меня) в том, что я отправляюсь в поездку по СССР в качестве переводчицы при иностранной делегации. Но на мой вопрос – куда именно мы поедем и сколько времени продлится поездка – она ничего точного не ответила. Позже я узнала, что маршрут делегаций держится в строгом секрете, и только партийные руководители о нем осведомлены.
На перроне показываются мои англичане, Игельстром и еще несколько человек. Делегаты любезно меня приветствуют. В 1926 году я была гораздо жизнерадостнее, чем теперь, а люди любят жизнерадостность.
Прощаюсь с Ваней и сажусь в вагон, не синий, а международный. В синий Игельстром сажает старика председателя Лэтэма и секретаря делегации Смита. Как потом оказывается, синий вагон – это бывший вагон императрицы Марии Федоровны. В нем имеется большое отделение – спальня и кабинет, ванная, столовая и четыре купе. Сейчас в нем помещаются: Лэтэм, Смит, Игельстром, некий высокий, горбящийся человек с длинными носом по фамилии Слуцкий и возглавляющий нашу делегацию секретарь Центрального комитета профсоюза горнорабочих СССР – товарищ Горбачев. Это приземистый мужчина лет сорока пяти, рыжеватые волосы торчат ершиком, он полуграмотен, но, видимо, имеет большие революционные заслуги, так как держится чрезвычайно важно, еле удостаивает кого-либо словом. Его презрительные свиные глазки смотрят на мир враждебно и подозрительно. Секретарь Центрального комитета союза – это очень важная шишка в СССР. На эту должность назначаются люди особенно энергичные и беспринципные, так как им приходится сплошь и рядом проводить мероприятия, которые идут вразрез с интересами членов профсоюзов. Ударничество, увеличение норм и столь модная теперь стахановщина – все это правительственные мероприятия, но проводятся в жизнь они главным образом через профсоюзы. В СССР профсоюз не только не защищает интересов трудящихся, но идет прямо-таки против этих интересов и помогает советской власти еще туже затягивать узел.
В международном вагоне поместились все остальные восемнадцать делегатов и делегаток, я и завхоз Боярский, тот самый, который хлопотал возле ящиков. Само собою разумеется, что в обоих вагонах были проводники, но мне так и не удалось узнать, кто они и что они, пока уже в 1932 году я не познакомилась с этим институтом поближе. Оказалось, что все они партийцы, часто бывшие матросы или красноармейцы, которые обязаны строго следить за тем, чтобы из делегатских вагонов ничего не украли на стоянках поезда и чтобы никто из обычного населения не пробрался, чего доброго, в вагоны. Проводники имеют оружие и имеют право им пользоваться по своему усмотрению. В Донбассе один из наших проводников на моих глазах застрелил беспризорного…
Трое из делегатов таковыми, собственно говоря, не были. Это был Поль и его семья. Поль – английский коммунист и редактор коммунистической газеты Sunday Worker (не знаю, выходит ли она еще теперь). Его обязанность состояла в том, чтобы помогать русским «товарищам» околпачивать его соотечественников, делать по дороге снимки и отправлять во все время пути десятки телеграмм в английские газеты левого направления – о «триумфальном путешествии» английских горняков по Стране Советов. Поль был красивым, полным, краснощеким малым, который был очень не прочь пофлиртовать при всяком удобном и неудобном случае. Если бы не цербер в образе его жены, он, вероятно, не доехал бы обратно до Москвы, а застрял где-нибудь на Украине, около какой-либо смазливой русской бабенки. Но цербер был налицо, в образе худой черноволосой английской еврейки и их общего детища четырнадцатилетней Милли.
Меня поместили в четырехместном купе с тремя англичанками! Миссис Кук, миссис Честер и еще одной, фамилию которой, к сожалению, никак не могу вспомнить. В простоте своей я полагала, что мы едем дней на десять. Оказалось, что наша поездка затянулась на сорок дней и в течение этих сорока дней это купе превратилось для нас всех четырех в нашу спальню и вообще в наш дом.
Я никогда не была в Англии, и для меня было особенно интересно познакомиться поближе с бытом и нравами англичан. И я должна сказать, что никогда еще не путешествовала так весело. Если бы не бесконечные переводы с английского на русский и с русского на английский, было бы, конечно, совсем другое дело. А то переводишь ведь буквально целый день, так что под вечер начинает казаться, что ты не человек, а какой-то бассейн, в который с одной стороны вливают фразы, а с другой выливают.
Когда я говорю, что путешествие это было веселым, надо сделать поправку на то, что вся жизнь в Советской России несказанно сера и лишена красочности. Обостренная борьба за кусок хлеба в самом буквальном смысле слова, нехватка культурного общества (ведь с эвакуацией белых в 1919 и 1920 годах Россия лишилась подавляющей части своих интеллигентных сил), ликвидация культурных навыков, ввиду невозможности применения их в советской жизни, голод, холод, перешивание занавесок в платья, одеял – в пальто, а главное, отрезанность от остального несоветского мира. До самого последнего времени иностранные газеты в СССР были запрещены, конечно, кроме Humanité, Rote Fahne и прочих коммунистических органов печати. В 1926 году никто в СССР, например, не знал о первом перелете Цеппелина через океан, об успехах в области радио, о том, как живет вообще весь остальной мир. Когда в 1928 году нам с Юрой удалось вырваться в Берлинское торгпредство и мы наняли комнату на Доротеенштрассе у милейшей фрау Бетц, Юра с ужасом прибежал утром из столовой ко мне.
5
Благодарю вас. (Характерно, что английские ораторы по окончании своей речи всегда благодарят аудиторию за то, что она их выслушала.)
6
Ах, какие они добрые!
7
Да здравствуют русские рабочие! Да здравствует революция!