Страница 13 из 78
Генри подытоживает: «О текстах говорят, что они не способны передать истину об объективной реальности. Объяснение одного интерпретатора так же правильно, как объяснение другого, какими бы несовместимыми между собой они ни были. Не может быть ни исконного, ни окончательного текстуального значения, как нет и какой бы то ни было возможности толковать Библию или любой другой текст» (цит. по: Dockery, СР, 36).
Рорти приходит к такому выводу: «В конце концов, прагматики говорят нам, что важнее всего не желание иметь правильный взгляд на вещи, а наша лояльность по отношению к другим людям и объединение со всеми остальными против тьмы» (Rorty, СР, 166).
Гренц утверждает следующее: «Постмодернисты оперируют общепринятым пониманием истины, полагая, что все принимаемое нами за истину и даже то, как мы видим истину, зависит от общества, в котором мы живем. Далее, и уже намного радикальнее, постулируется, что эта относительность позволяет подняться над нашим восприятием истины и проникнуть в ее сущность: абсолютной истины не существует; скорее, истина соотносится с тем обществом, в котором мы живем» (Grenz, РР, 8).
Весьма страшная точка зрения, особенно если вспомнить, что считалось истиной в немецком обществе времен нацистской Германии!
Норман Гейслер предлагает нашему вниманию практическое применение постмодернистской логики: «В соответствии с такой логикой Билли Грэм в своем утверждении о том, что Бог есть, совершенно прав, но точно так же права Мэдэлин Мюррей О’Хэйр, когда говорит, что Бога нет. Но оба эти утверждения не могут быть истинными одновременно. Если одно истинно, значит, второе ложно. А поскольку других вариантов постановки вопроса нет, одно из утверждений должно быть истиной» (Geisler, ВЕСА, 745).
Гейслер также утверждает, что «если истина относительна, тогда никто никогда не бывает не прав, даже если люди на самом деле не правы. Пока что-то для меня есть правда – я прав, даже если я ошибаюсь. Плохо то, что я никогда и ничему не научусь, потому что научение – это движение от ложных верований к истинным, то есть от абсолютно ложных убеждений к абсолютно истинным убеждениям» (Geisler, ВЕСА, 745).
Крифт и Тачелли комментируют распространенность такого хода мысли: «Может быть, основной источник субъективизма сегодня, по крайней мере в Америке, заключается в желании быть принятым, быть вместе со всеми, модным, впереди всех, известным, крутым, а не изгоем или отверженным. Все мы когда-то пережили парализующий страх, который испытывают подростки, чувствуя себя неловко, но, взрослея, мы пытаемся спрятать это страх, прикрываясь изощренной ученостью» (Kreeft, НСА, 381).
Еще один источник субъективизма, по словам Крифта и Тачелли, боязнь радикальных перемен. Это страх перед необходимостью обратиться, родиться свыше, посвятить всю свою жизнь Богу и подчинить свою волю Его воле. Субъективизм намного комфортнее, как утроба матери или мечта, как фантазия самовлюбленного эгоиста» (Kreeft, НСА, 381).
Ван Инваген обескураженно рассуждает о том, что некоторые люди отвергают объективность истины:
Самое интересное в связи с объективностью истины – то, что находятся люди, отрицающие ее существование. Можно только удивляться тому, как упорно кто-то может отрицать существование объективной истины. Кое-кто, я уверен, объяснил бы это приблизительно так. Им глубоко претит все, что хоть в какой-то мере может быть им в осуждение. Но конечно же наибольшую неприязнь у них вызывает мысль о том, что Бог есть. Почти так же неприемлема для них и возможность существования объективной вселенной, которой безразлично, что они думают, и которая без их ведома может разоблачить их самые сокровенные убеждения как ложь (van Inwagen, М, 59).
Ясные утверждения христианства представляют собой резкий контраст с туманным и неопределенным языком постмодернистов. Иисус не оставил никаких сомнений в том, что Он есть единственное исцеление для человека и единственная надежда на его примирение с Богом. «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6). Церковь правильно поняла смысл слов Иисуса. Когда иудейские религиозные лидеры потребовали, чтобы апостол Петр объяснил свои действия, он сказал четко и недвусмысленно: «Да будет известно всем вам и всему народу Израильскому, что именем Иисуса Христа Назорея, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил из мертвых, Им поставлен Он перед вами здрав. Он есть камень, пренебреженный вами, зиждущими, но сделавшийся главою угла, и нет ни в ком ином спасения; ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4:10–12).
Принимая или отвергая те или иные утверждения, мы не делаем их истинными или ложными. Они остаются истинными или ложными независимо от нашего к ним отношения, нашего мнения или суждения о них (Мортимер Дж. Адлер).
Когда люди начинают взвешивать утверждения христианства, перед ними неизбежно встает необходимость сделать выбор. Иисус Христос есть либо ответ для всех людей, на все времена и во всех местах, либо Он не есть ответ ни для кого, нигде и никогда. Если Его признать только в качестве психологического костыля для некоторых людей, тогда Он перестает быть абсолютно необходимым объектом веры для всех людей. И напротив, если Иисус есть Господь и Бог, тогда этот факт не перестанет быть истиной только потому, что кто-то принимает решение в это не верить.
Питер ван Инваген считает, что «убеждения и утверждения, таким образом, соотносятся с миром так же, как карта соотносится с реальной местностью: карта может отобразить территорию правильно, но если она отражает ее неправильно, тогда это вина карты, но не реальной местности» (van Inwagen, М, 56).
Ван Инваген добавляет пример применения вышесказанного к реальной жизни: «Если ваш друг Альберт реагирует на ваше высказывание такими словами: “Для тебя, может быть, это правда, но для меня – нет”, то его можно понять следующим образом: “Может быть, ты так думаешь, но я так не думаю”» (van Inwagen, М, 56, 57).
По мнению Мортимера Дж. Адлера, некоторые люди строят свои утверждения на двух видах заблуждения. Они могут, например, заявить, что «в средние века это, может быть, и было правдой, но теперь положение дел изменилось». Или: «Такие вещи за истину могли принять примитивные люди, но не мы». Дело в том, что иногда истину путают с верой подавляющего большинства людей в конкретное время и в конкретном месте, как, например, в следующем примере: «Какая-то часть людей несколько веков назад верила в то, что земля плоская. От этого ошибочного представления теперь отказались все. Однако это ни в коем случае не значит, что изменилась истина и то, что когда-то было правдой, теперь перестало быть ею. Изменилась не истина, но мнение большинства, которое перестало быть преобладающим». Второй вид заблуждения возникает в результате нежелания принимать во внимание пространственный или временной контекст какого-либо утверждения: «Население страны растет, и его количество время от времени изменяется, но статистические данные на определенный момент времени остаются верными даже тогда, когда несколько позже количество населения увеличивается. Официальное заявление о количестве населения США на конкретный год позволяет этим цифрам оставаться верными навсегда, если они изначально были точными» (Adler, SGI, 43).
Даже агностик Бертран Рассел утверждает, что истина не может быть относительной для нашего разума: «Понятно, что ум человека не созидает истину или ложь. Он созидает убеждения, но как только эти убеждения сформировались, ум уже не может сделать их истинными или ложными, кроме особых случаев, когда они относятся к будущему, которое человек способен спрогнозировать, как, например, в случае, когда мы верим, что успеем на пое3Д. Убеждение становится истинным благодаря факту, а этот факт никоим образом не задействует (кроме исключительных случаев) разум человека, который верит в это» (Russell, РР, 129, 130).