Между ночью и днем

– Понятно, – выдавил Дикон.

Хотелось остаться рядом с Вороном, не отходить от него ни на шаг, пока все не кончится – так или иначе. Но Робер прав, Ричарду Окделлу там не место. Дора – не Закат. И помочь он Ворону уже все равно не сможет.

Молодой, едва ли старше Дикона, солдат помог ему взобраться на коня, кинув повод Роберу.

– Ричард, нас будет сопровождать всего несколько солдат, но я очень надеюсь, что ты не попытаешься бежать, – произнес Робер вполголоса.

– Не попытаюсь.

Какой смысл бежать? Куда? От кого? От себя и своего прошлого не убежишь. Ни от предательств, ни от рухнувшего Надора, ни от убитой Катари. Ни от слов Рокэ „будь моя воля - убил бы на месте“. Слов Ракана.

Робер тронул повод, лошадь пошла чинным шагом, и Дикон обернулся к фонтану. Алву переложили на носилки и укрыли плащом. Хотелось бы верить, что все-таки не с головой, как труп. Спрут и Ариго отдавли какие-то приказы солдатам, но это было Дикону уже не интересно. Мысли были тяжелые, как камни, но камни жаждут движения, а мысли хотели застыть. Дикона все сильнее клонило в сон.

Удивления не было – ни что они вдруг оказались в Олларии, ни что на улице почти по-зимнему холодно. Если Ракан мог призвать к себе остальных Повелителей, то сила стихий могла вернуть их всех в столицу. Вопрос лишь, какой ценой. Ворон и до начала обряда был ранен. Синяя вода, наверняка, помогла, но так быстро она вряд ли исцелила полностью.

Робер снова заговорил первым:

– Сегодня первое число Зимних Скал. Зимний Излом позади.

– Хорошо.

Действительно, хорошо. Теперь все должно закончиться, пусть и не сразу. Скорее бы.

– Я услышал зов Ракана двадцать второго числа осенних молний. Судя по всему, Карваль смог скрыть мое отсутствие от остальных. Сегодня с полуночи, по словам солдат, в Олларии Леворукий знает что творилось – сначала был очень сильный ливень, потом гроза с ураганым ветром, а закончилось все несильным землетрясением. Дома устояли, жертв вроде бы нет. В полдень в Доре забил фонтан – сам собой. Струя становилась все мощнее и мощнее, превращаясь в поток, заливающий площадь. А потом все прекратилось – когда на площади появились мы.

– Понятно. Спасибо.

Слова давались Дикону с трудом, словно все они так и остались в Лабиринте Гальтары. Там ему то и дело не терпелось спросить Ворона о чем-нибудь, а теперь не хотелось произносить ни звука. Замереть и молчать, как молчат камни.

– Почему ты убил Катарину?

Почему? Какой глупый вопрос. Но честный ответ звучал бы нелепо – „потому что идиот“.

Дикон молча покачал головой.

– Но это ведь ты ее убил? – спросил Робер напряженным тоном.

Леворукий, да ведь Эпинэ до сих пор пытается верить в его невиновность… После всего, что знает.

– Я.

Больше Робер ничего не спрашивал. Дорога в Багерлее была почти пустынна, лошадь шла размеренно и спокойно, поэтому Дикон то и дело проваливался в сон. Снилась ему в эти минуты глубокая синяя вода и тяжелые валуны, поросшие мхом.

То, как они приехали в тюрьму, как Робер коротко переговорил с комендантом и как тот проводил Дикона в камеру, прошло словно в тумане, а стоило Дикону переодеться в сухую одежду и рухнуть на кровать, как сон окончательно взял свое.

========== Глава 13 ==========

– Свинья! Свинья из вонючей лужи! Трус! Предатель! Тварь болотная!

Айрис злилась и бросалась на него с кулаками, Дикону оставалось только уворачиваться. Он мог бы попытаться оправдаться, но она все равно ничего не будет слушать. Он мог бы схватить сестру за руки и хорошенько встряхнуть, но уворачиваться и пытаться закрыться руками было проще. Почему-то проще. Словно это был хоть какой-то путь к отступлению – для обоих. В кабинете Ворона больше никого не было, но Дикон надеялся, что хозяин кабинета вот-вот вернется и сам одернет Айрис, скажет, что все в порядке, что предательство было уже давно, что теперь это не имеет значения.

– Ты мне не брат! Ты хуже «навозника»! Ты сам навоз… Чтоб ты сдох! Кукушонок! Клещ собачий!

Айрис отступила назад, и Дикон перевел дух. Успокоилась? Поняла, что не права? Или увидела за его спиной Алву? Дикон обернулся, но сзади была лишь стена. Без двери. Но там же должна быть дверь, он точно помнит!

– Тварь… Какая же ты погань, Дикон. Ты его каблука не стоишь! Урод неблагодарный…

Айрис уже начинала задыхаться, но это не охладило ее боевой настрой – она снова накинулась на него с кулаками. Оставалось только отступать к стене.

– Ты не будешь жить, слышишь, ты?! Не будешь! И как тебя такого земля носит?!

Не будешь жить? Но он-то как раз жив, это Айрис… это Айрис умерла прошлой зимой! Погибла в рухнувшем по его вине Надоре. А теперь она тут. Снится ему? Или действительно вернулась? Но руки у нее горячие, таких у выходца быть не может. И как они оказались в доме Алвы? Робер же отвез его в Багерлее, а Алва… А Алва неизвестно, жив ли еще. И еще двери в стене больше нет, закатные кошки ее раздери! От этой мысли он вздрогнул и опустил руки. Если двери больше нет, то скорее всего нет и Алвы. Излом забрал свое.

– А как ты жить смеешь, паскуда?! И почему тебя только в Варасте ызарги не сожрали!

– Не знаю, – ответил ей впервые за все это время Дикон. – Не знаю, почему.

Айрис залепила ему пощечину, от которой Дикон и проснулся. В комнате было тихо, за зарешеченным окном смеркалось. Он в Багерлее, но на вопросы сестры ответить не может и наяву. А ведь она все это кричала ему еще при жизни. Когда он пришел к Катари, сестра ему все лицо исцарапала, как кошка закатная. Он злился и считал ее сумасшедшей дурой. Но она была права. Даже тогда. До того, как он вынес приговор Ракану на суде. До того, как по его вине был уничтожен Надор. До того, как он убил Катари. Всем было бы проще, если бы его убили в Варасте. Ворон не знал, чем грозит Талигу смерть одного из Повелителей перед самым Изломом, тем более прямо в Лабиринте. Но Излом позади, значит, скоро все будет кончено. Суд вряд ли займет много времени. Занха тоже.

Дикон прикрыл глаза и попытался представить себе пещеру с синим озером. Там было спокойно. И Алва был еще точно жив. А ведь он у Алвы так много не успел спросить!.. Теперь уже вряд ли получится. В Закате им не встретиться. Да и вряд ли Дикона примет Закат – он даже посмертие свое предал, хотя правильно сделал, наверное.

Пещеру представить никак не получалось, зато в памяти всплыл разговор с Рамиро Вешателем.

„Хорошая лоза, не правда ли? Впрочем, в полной мере вы ощутите ее достоинства утром, а вот недостойных недооценивать не советую. Можно не замечать короля, особенно если он не видит вас, но попробуйте не заметить клопа в вашей постели. Вы для него есть, и с этим приходится что-то делать. Клопам не место там, где спят люди, в той же степени, что вашему нынешнему кумиру – на троне.“

Алва был тысячу раз прав. Даже если не знал наверняка, что Альдо не Ракан, а сам он – не Повелитель Ветра. И даже насчет „не видит“ Алва был прав – Альдо Дикона не считал за равного, хоть и говорил много красивых слов. Он использовал его как оружие, как марионетку. Точно так же, как его использовали эр Август и Катари.

„Понимаю, что трудно, но попытайтесь уразуметь: просто человек … любой – вы, я, король – ничто. Талиг – все. Нами можно и нужно жертвовать ради Талига, Талигом ради нас – ни в коем случае. Жертвуя им, вы жертвуете не одним человеком, хоть бы и коронованным, а будущим многих тысяч, а значит – новым Кругом. Вернее, Кругами…“

Тогда Дикон подумал, что Ворон мог лишь глумиться над памятью Святого Алана, не более. Рамиро – тоже. Это могли бы быть слова Эгмонта Окделла или даже Эрнани Ракана, но не Алвы. Не Рамиро.

А в Лабиринте Ворон говорил то же самое, только формулировал чуть иначе. Ворон думал, что не успеет дойти вместе с Диконом до спасительной пещеры, и хотел отослать его, чтобы к Излому у Талига был хотя бы Повелитель скал. Ворон думал, что вряд ли переживет Излом, но стремился сделать все, чтобы это сделал Талиг.“Я не сошел с ума и не устал жить. Но мои желания сейчас ровным счетом ничего не стоят. Так же, как ничего не стоили желания Рамиро или Ринальди.“ Точно так же…