Страница 10 из 20
— Калмыки-то заодно с японцами затевают, провались я на этом месте! Они, вишь, по Алтаю хотят японцев в Сибирь провести и заполонить, значит, ее.
— Говорят, новый царь придет, японский, значит, богдыхан. Айротом звать.
В другом месте говорили иное:
— Новая вера у них теперича. Бурханом они бога-то зовут, Эрлика по шапке, значит. Придет, говорят, новый бог наш, Бурхан, и попалит огнем все русские деревни.
— Врут!
— Где ихнему Бурханке супротив нашего!..
В общем, однако, все толки сводились к одному, что с калмыками творится что-то неладное.
— Быть, ребята, худу!..
— Однако, бунт-забастовку калмыки хотят изладить?..
И вдруг сорвалось у многих:
— Бить их, чертей окаянных!..
А Кирилло на свои деньги подпаивал громил и разжигал страсти, ездил по селам, подзадоривая и запугивая русских.
— Вот погодите, японцы с калмыками придут, так покажут вам кузькину мать!
Уже носились слухи, что на вершине Херема стоит 30000 калмыцко-японского войска и пушки.
Выходило так, что и раньше, через Алтай, японцы получали все сведения о передвижениях, месторасположении и о действиях русских войск на Дальнем Востоке.
Из-за Алтая, будто бы, из-за калмыков-изменников, мы терпели поражение за поражением на далекой восточной окраине.
Много ужасов «услышали» и «увидели» темные люди. Страсти разгорались все сильнее. Многое дошло до сведения начальства. Оно встревожилось.
И вскоре бурханисты услышали жуткую весть:
На Алтай для усмирения их были двинуты войска. Русское население всполошилось. Усилили и поставили на ноги всю полицию.
Вызвались и добровольцы идти «супроть врага»…
Одним из первых явился Кирилл с толпой пьяной и буйной «шпаны». В село Усть-Кан, находящееся неподалеку от аила Чет-Челпана, к 20 июня добровольцев собралось больше тысячи.
На продовольствие себе они отбирали и убивали скот алтайцев. Начались насилия.
А народ в Усть-Кан все прибывал, потому что как раз к этому времени там ждали архиерея, который обещал приехать для освящения новой церкви в каком-то окрестном заселке.
Над Челпаном и его последователями нависли темные тучи.
X
Торжество
21 июня жители села Усть-Кан готовились к встрече архиерея.
В село собрались все жители из окрестных деревень и ждали с нетерпением приезда преосвященного.
Никто из собравшихся никогда еще не видал архиерея. Он представлялся им человеком, совсем не похожим на обыкновенных людей, что и доказывали убедительно торжественные приготовления к его встрече. Дом священника, и без того хороший, лучший в селе, начисто вымыли даже снаружи, убрали зеленью и цветами. Везде по улицам насадили березок, у волости, училища и у домов купцов развевались флаги, как в царские дни. Церковь приняла праздничный вид. На колокольне дежурили двое пономарей, чтобы заранее известить колокольным звоном о приезде владыки. Видя все это, канцы, в праздничных ярких одеждах, ходили группами по селу и оживленно разговаривали по поводу предстоящего торжества. На всех почти крышах и на заборах виднелся народ, напряженно всматривающийся в даль по дороге.
Часам к шести пополудни в село, верхом на взмыленных лошадях, прискакало несколько конных городовых с полицейским надзирателем и несколько человек крестьян.
— Едет, едет! — кричали они еще издали.
Зазвонили колокола, и народ весь высыпал на площадь.
Вскоре показалась удобная карета, запряженная шестериком. В карете сидел преосвященный в высоком клобуке и благословлял обеими руками народ, бегущий с обеих сторон. Сзади ехал хор, чины полиции с исправником во главе, небольшой отряд стражников и становой пристав.
У церкви карета архиерея остановилась, владыко вышел из нее и медленно двинулся к паперти, продолжая благословлять народ.
Толпа валом повалила за ним, и скоро небольшая ограда канской церкви была полна народом.
В это время случилось небольшое событие.
На паперти церкви стояли несколько человек больных, калек и нищих и ожидали благословления владыки.
Когда архиерей взошел на паперть и остановился благословить собравшихся, один из нищих, дряхлый старик-калека, двинулся к нему, чтобы лучше рассмотреть владыку своими слезящимися глазами. Но слабые старческие ноги плохо служили ему, и он, покачнувшись, слегка толкнул владыку. Это увидал стоявший неподалеку становой пристав и быстрым движением оттолкнул нищего. Нищий упал. Все это произошло в несколько секунд, но архиерей заметил «усердие» станового и, укоризненно покачав головой, сделал ему мягкий выговор, а затем подошел к охающему нищему-калеке и сам помог ему подняться. В народе пронесся гул удивления и восторга; владыко же обратился к нищему со словами:
— Не убился ли ты, брат мой во Христе?
Нищий от неожиданности и испуга не мог произнести ни слова и только моргал своими красными веками. Архиерей повторил вопрос, но, видя волнение нищего, не стал настаивать на ответе, а неожиданно для всех три раза поцеловал нищего.
При виде владыки, целующего старого калеку, народ пришел в священный трепет. Сдержанный гул голосов тысячеголовой толпы перешел в глухую бурю восторга. Многие бабы плакали и причитали:
— Святитель ты наш, батюшка праведный!..
— Как о людях-то болеет, отец святой!..
Хор певчих грянул «Достойно», и владыко торжественно вошел в церковь.
Архиерейский хор казался канцам пением ангелов, архиерей святым угодником, а великолепие парчовых одежд архиерея и его духовенства, блестящие мундиры исправника и приставов с орденами и медалями действовали на толпу прямо магически.
В церкви было много «добровольцев-дружинников», вставших против алтайцев. Тут же стояли Кирилл и Поликарп. Кирилл показывал Поликарпу на ордена исправника и шептал, что скоро и у Поликарпа будут такие же. У Поликарпа кружилась голова, и он воображал себя уже в свите преосвященного, рядом с исправником.
По окончании богослужения владыко вышел на паперть, к народу, и сказал небольшую проповедь.
Архиерей слышал про движение алтайцев еще дорогой и теперь говорил, что народ православный должен откликнуться на призыв своих, Богом поставленных властей, — владыко при этом слегка поклонился в сторону исправника и приставов, — и не дать восторжествовать ослушникам, непокорным нехристям. Он пророчил православным христианам победу над врагами, «как некогда Бог даровал победу Давиду над великаном-Голиафом»…
Народ с благоговением выслушал последние слова владыки:
— Постоимте же, братия, за веру, Царя и Отечество и Господь да будет с вами! Аминь!..
Точно порыв ветра прошел по толпе, и она заволновалась, загудела, зашевелилась.
Архиерей давно уже ушел в дом священника отдыхать и откушать, а толпа и не думала расходиться. Восторг, граничивший с фанатизмом, разразился в нескончаемом «ура».
Так ли они поняли слова владыки или не так, но, разделившись на группы человек по 300, канцы озлобленно, даже хорошенько не понимая, в чем дело, ревели, грозя «нехристям». Кирилл и Поликарп суетились больше всех и кричали, что нужно тотчас же идти на алтайцев.
Толпа вокруг них все прибывала.
Забряцали затворы берданок и защелкали курки обыкновенных дробовиков. Все свирепее раздавался рев толпы.
— Идем, ребята, на Херем!
— Чего на их глядеть!
— Бить их, собак, надо!..
Зловеще загудел колокол на церкви, точно набат на пожар, и, хотя было около 11 часов ночи, толпы мужиков, вооруженных чем попало, двинулись к Херему.
— Усмирять «калмыцкий бунт»!
— Искоренять крамолу!
Так кончилось в маленькой канской церкви моление Истинному Богу любви и всепрощения.
XI
Эрлик отомстил
Спали горы.
Вдалеке, на озере, стонали кем-то потревоженные варнавки. Печальный крик их будил горное эхо и далеко несся по долине.