Бокал звезд

Руки его упали, и он, пристыженный и противный самому себе, долго сидел на полу, пока она не подняла его и не помогла вернуться в постель.

На следующее утро принесла завтрак, присела у постели и заговорила как ни в чем не бывало.

— Боже мой! Почему ты меня не выкинешь? — не выдержал Хейз. — Зачем возишься со мной?

Она скользнула ласковым взглядом по его лицу.

— По ночам хуже всего, да?

— По ночам я кто-то другой. Или, может, наоборот. Неважно: в нас обоих нет ничего хорошего.

— А мне кажется, ты ни тот, ни другой — а кто-то посередине. Вроде меня. Во мне есть и Зонда Амазонская, и Мойра Блэр.

— Это совсем другое, да ты и сама знаешь… Сколько уже я здесь прохлаждаюсь?

— Три недели, но доктор говорит, еще день-другой, и встанешь на ноги. Наверное, ты и сам уже понял, что чуть не умер?

Внезапно между ними на краю постели материализовался пес. На его лапах намерз лед, а на вздернутом носу высился целый снежный сугроб.

— Где это его носило? — Хейз скормил собаке ломтик поджаренного хлеба.

— По родным холмам, скорее всего. Пропадай никогда не заблудится. Говорят, они способны телепортироваться на миллионы миль. Наверное, даже с планеты на планету, взбреди им такое в голову.

— Тут-то и нашли бы свою смерть. Пусть в каком-то смысле телепортация и мгновенна, но все же ограничена скоростью света — разве что псы вхожи в подпространство.

— Вряд ли, раз не покидают Чернозем. Видимо, догадываются, чем чреват вакуум при абсолютном нуле. Знают же обычные собаки, что не стоит прыгать с утеса.

— Р-р-афф! — напомнил о себе песик.

— Похоже, понимает нас, — рассмеялся Хейз.

— Меня это не удивило бы. Пропадайки удивительно умные. — Мойра встала. — Мне пора, Ник.

— От Мойры Кухонной до Зонды Амазонской — долгая же у тебя неделя.

— Я не возражаю, не люблю бездельничать.

Она забрала поднос из-под завтрака.

В тот же миг пес исчез с кровати, и долю секунды спустя из коридора послышалось царапанье. Мойра открыла дверь — пропадай гордо стоял на пороге.

— Выпендриваешься? А ты прирожденный актер, Тряпка!

— Р-р-афф! — согласился он и телепортировался обратно на кровать.

Хейз уставился на плутоватую собачью мордашку.

— Мойра, я вспомнил, зачем отправился к звездам! — воскликнул он. — Я собирался устроить турне по городам захолустных планет, подзаработать чтением шекспировских монологов. Тупая идея, пришла на пьяную голову и не окупилась бы даже за миллион лет. Зато сейчас у меня родилась мысль получше! Не принесешь мне блокнот и чем писать, пока ты не ушла?

— Конечно, Ник.

Он начал не сразу, посидел, поразмыслил — под спиной подушка, на коленях блокнот. Для задуманного перво-наперво требовалась подходящая сценка. Взять отрывок из старенького, чтобы не покупать права? Идея Хейзу понравилась, и он начал перебирать в уме пьесы, которые знал наизусть. Дело запросто могло бы занять все утро, не приди ему сразу на ум «Двусторонний треугольник». Ничего другого и не надо: пьесе добрых шестьдесят лет, она неизменно пользуется успехом, и по крайней мере отрывок подойдет идеально. Он стал прокручивать в голове слово за словом, строчку за строчкой, сцену за сценой.

Одним из героев был молодой клерк по имени Милтон Помфрет, чья жена Гленда задалась целью выяснить, не волокита ли он. Для этого она решила временно превратиться в другую женщину. Сказала мужу, что пару недель погостит у матери, уложила чемоданы и сняла квартиру в центре под именем Мэри Лу Джонсон.

С помощью специалистов по коррекции внешности она за выходные изменила лицо и фигуру, а с фонетистом отработала новую манеру речи. В понедельник утром устроилась секретаршей в офис мужа и приступила к охоте. Несколько раз чуть было не стала любовницей собственного супруга, но все время что-то мешало.

В конце в концов он дико в нее влюбился и предложил руку и сердце. Чего-чего, а такого Гленда не предвидела и, чтобы сохранить Помфрета, ей пришлось развестись с ним в настоящем обличье и выйти замуж под видом своего второго «я».

Сценка, на которой Хейз в итоге остановился, была одной из самых популярных в пьесе. Милтон Помфрет после свидания заглядывает к Мэри Лу, и оба садятся на большой диван в ее гостиной. Моральные бастионы Милтона уже пали, и он готов заняться любовью; что же до Мэри Лу, та более чем согласна. Однако каждый раз, когда они уже готовы войти в клинч, дело срывается.

В оригинальной пьесе эти помехи были ироничными по сути, в версии же Хейза — чистым фарсом и сводились к тому, что пропадай всякий раз материализуется между парой любовников, едва те собираются обняться. При первом появлении зверушки Мэри Лу выставляет ее из комнаты и запирает дверь; во второй раз — запирает не только дверь, но и окна; в третий — еще и включает охранное поле; в четвертый — с помощью Милтона достает из чулана чемодан и сундук, засовывает надоеду в чемодан, запирает, затягивает ремни, кладет чемодан в сундук, опускает и запирает крышку, выволакивает сундук из комнаты, запирает и баррикадирует дверь и снова включает охранное поле. Затем, в полной уверенности, что их больше не прервут, пара незадачливых любовников возвращается на диван, и что же? Пес впрыгивает между ними в пятый и последний раз.

Кроме того, Хейз внес необходимые поправки, чтобы из сценки получился независимый номер, но в целом диалоги и действие не менял.

Мойра принесла ланч, когда он уже отшлифовывал сценарий и пребывал в таком воодушевлении, что почти не притронулся к еде.

— На, читай! — протянул он блокнот. — Представь, что ты Мэри Лу, я Милтон Помфрет, а пес играет самого себя. Что скажешь?

Когда она оторвалась от последней страницы, ее голубые глаза напоминали рассветное летнее небо.

— Ты… ты хочешь, чтобы я играла с тобой?

— Ты и пес. Не сомневаюсь, он станет звездой. На Черноземе о таких знают, а вот в других периферийных мирах наверняка не слыхивали, так что эффект будет вдвое мощнее. Мы соединим старое доброе чудодейство с грубоватым юмором фронтира, и даже если не сумеем рассмешить, то хотя бы заинтригуем. Ясное дело, в Старом Нью-Йорке такая пошлятина провалилась бы с треском, но стоит ли беспокоиться о Старом Нью-Йорке, если в нашем распоряжении столько захолустных планет? Я придумаю еще несколько номеров, чтобы хватило часа на полтора, а затем устроим турне втроем, и…

— Ты серьезно хочешь, чтобы… чтобы с тобой играла я?

— Брось, Мойра. Я не оказываю тебе честь, а всего-навсего предлагаю срубить деньжат. Хочешь не хочешь, а как-то зарабатывать надо, а кроме лицедейства или чего-то близкого я больше ничего не умею. Если не хочешь терять здешнюю работу, найду кого-то другого, хотя предпочел бы выступать с тобой.

— Не смей даже думать о ком-то другом!

— Ладно, не буду. — Хейз улыбнулся. — Можем начать репетировать прямо здесь, в этой комнате. Если добудешь где-нибудь сундук, у нас появится вся необходимая бутафория, а сама комната послужит сценой. Основная трудность — пес. Он должен появляться между нами точно в нужное время, иначе из всей затеи ничего не выйдет. В этом номере, как ты видишь, каждый раз перед тем как Милтона прерывают, он произносит слово «милая». Это и будет знаком для пса. Как думаешь, сумеем мы его натаскать?

Мойра сияла, в уголках ее глаз блестели слезы. Хейзу в жизни не доводилось видеть никого счастливее.

— Даже не сомневайся, — ответила она. — Поди сюда, Тряпочка!

Пропадайка материализовался прямо у нее на руках, хвостик его крутился как маленький пропеллер. Слеза скользнула по щеке девушки и упала псу на нос. «Сегодня перед вами, — подумал Хейз, — Зонда Амазонская, Чудо-пес Пропадай и Николас Хейз в «Проделках Мэри Лу».

Репетировать они начали следующим же вечером. Хейз играл Милтона Помфрета и в то же время режиссировал.

Таких старательных актеров, как Мойра и пес, ему еще не встречалось.

Три дня все шло гладко: пес появлялся точно по сигналу, а Мойра вжилась в роль красивой, но недалекой уроженки галактического захолустья с такой легкостью, будто готовилась с пеленок. Самому же Хейзу достаточно было слегка обновить свой старый образ Милтона Помфрета и играть с привычным профессионализмом.