Страница 4 из 99
Когда он подошел к воротам своего дома и увидел за ними дядю с горячей и пылкой лошадью, оседланной, с баклагой для воды, смотанным лассо и седельными сумками, аккуратно притороченными на своих местах, слабый холодок проник в его душу. Последствия его поступка как-то ускользали от его сознания. Но при виде лошади и озабоченного лица дяди он сразу вспомнил, что отныне он должен стать беглецом. Бессмысленная злоба охватила его.
- Проклятый дурак! - яростно воскликнул он. - Нет, дядя Джим, ничего особенного не произошло. Ну, встретились мы с Колом Бэйном, и он немного запылил мне сапоги, только и всего. И из-за этого я вынужден скрываться!
- Сынок, так значит ты... убил его? - охрипшим голосом спросил дядя.
- Да. Я стоял над ним - смотрел, как он умирает. Я совершил то, что он хотел сделать со мной.
- Так я и знал. Уже давно чувствовал, что дело к этому идет. Но нечего плакать теперь над пролитой кровью. Медлить нельзя. Тебе надо исчезнуть из города, да и вообще из этих мест.
- А мама? - воскликнул Дьюан.
- Ее нет дома. Ждать ты не можешь. Я постараюсь подготовить ее... к тому, чего она всегда так боялась.
Внезапно Дьюан сел на крыльцо и закрыл лицо руками:
- Боже мой! Дядя, что я натворил? - широкие плечи его задрожали.
- Послушай, сынок, и запомни, что я тебе скажу, - серьезно ответил старик. - Никогда не забывай этого. Тебе не в чем винить себя. Я рад, что ты так переживаешь случившееся, потому что, возможно, сердце твое еще не успело огрубеть и душа не зачерствела. И ты ни в чем не виноват. Потому что здесь Техас. И ты сын своего отца. Мы живем в дикие времена, сынок. Закон, который сейчас стараются установить рейнджеры, не может изменить жизнь сразу, в один присест. Даже твоя мать - добрая, честная женщина, - даже она несет свою долю вины за то, что ты стал таким. Потому что она - одна из пионеров, отчаянных, решительных и бесстрашных переселенцев и первооткрывателей этого штата. Годы суровой жизни, полной опасностей и угроз, еще до того, как ты родился, воспитали в ней навыки борьбы за себя, за своих детей, и этот бойцовский инстинкт вместе с материнским молоком передался тебе от нее по наследству. Пройдет немало лет, прежде чем он угаснет в детях, рожденных в Техасе!
- Я - убийца, - бормотал Дьюан, дрожа всем телом.
- Нет, сынок, вовсе нет! И ты никогда им не будешь. Но тебе придется стать отверженным отщепенцем, беглецом от закона, пока не придет время, и ты сможешь спокойно вернуться домой.
- Беглецом от закона?
- Да, именно так. Если бы у нас были деньги и влиятельные друзья, можно было бы рискнуть на судебное разбирательство. Но у нас нет ни того, ни другого. И я полагаю, что эшафот или тюрьма - неподходящие места для Бакли Дьюана. Поэтому отправляйся куда-нибудь в глушь, и где бы ты ни был, и чем бы ни занимался - будь мужчиной. Живи честно, если это будет возможно. Если нет - сам будь честным перед собой и другими. Если придется попасть в компанию людей, преступивших закон, старайся не стать подонком. Не все преступники - негодяи, многих из них судьба заставила бежать на границу по такой же причине, что и тебя. Когда окажешься среди этих людей, избегай ссор и драк. Не пей и не играй в азартные игры. Мне не нужно говорить тебе, как поступать, если дойдет до перестрелки, что, несомненно, случится, и не раз. Домой возвращаться тебе нельзя. Когда все уляжется, - если такое время вообще наступит, - я пошлю весточку в разные глухие уголки. Когда-нибудь она до тебя дойдет. Вот и все. Помни, будь мужчиной! Прощай.
Дьюан с затуманившимся взором молча сжал руку дяди, не в силах произнести ни слова от спазмы, перехватившей горло. Затем он вскочил в седло и пустил лошадь наметом прочь из города.
Быстро, как только позволяли силы его вороного коня, Дьюан оставил за собой пятнадцать или восемнадцать миль. Затем он замедлил бег, полностью отдавшись свободной рыси, которая не отвлекала его внимания. Он миновал несколько скотоводческих ферм, и люди видели, как он проезжал. В его положении такое внимание было вовсе ни к чему, и он свернул на старую тропу, проложенную через плоскую равнину со скудной растительностью, состоявшей в основном из чахлых мескитовых кустов и колючих кактусов. Время от времени он бросал взгляд на пологие холмы на горизонте, прикидывая расстояние до них. Прежде он часто охотился в здешних краях и знал, где найти траву и воду. Однако достигнув возвышенностей, он тем не менее не остановился на первом пригодном для лагеря месте, но продолжал двигаться дальше. Однажды, когда он проезжал по обрывистой кромке холма, перед ним открылась обширная территория, раскинувшаяся внизу. Она была столь же серой и однообразной, как и та, которую он пересек. Его тянуло к широким просторам, к огромным диким и необжитым краям, лежащим где-то далеко на юго-западе.
Солнце уже садилось, когда он решил остановиться на ночлег. Он отвел лошадь к воде и принялся искать на узкой и ровной долине подходящее место для лагеря. Он миновал несколько старых стоянок, которые хорошо помнил. Однако на сей раз они не удовлетворили его, и столь резкая перемена во вкусах в эту минуту даже не удивила его. Наконец, он отыскал уединенное местечко, скрытое листвою вечнозеленых карликовых дубов и мескитовых [Мескиты - древовидные кустарники и стручковые деревья семейства бобовых (акации, мимоза, фисташковые деревья и проч.)] зарослей, расположенное на порядочном расстоянии от старой тропы. Он расседлал лошадь и снял с нее поклажу. Перебирая свои пожитки, он убедился, что дядя забыл положить ему путы для лошади, хотя тут же вспомнил, что редко применяет их, а эту лошадь вообще никогда не стреноживает. Он отрезал пару футов от своего лассо и использовал этот кусок веревки в качестве пут. Лошадь, непривычную к таким помехам в свободе передвижения, пришлось насильно отвести на траву.
Дьюан развел небольшой костер, приготовил ужин и поел. Покончив с дневными заботами, он сел у костра и закурил трубку. Сумерки сменились ночными тенями. Редкие звезды начали появляться на небосводе, постепенно разгораясь. Перекрывая непрестанное звонкое стрекотание насекомых, прозвучала вечерняя песенка малиновки. Затем голоса птиц умолкли, и тишина стала еще более ощутимой. Когда ночь полностью вступила в свои права, маленький клочок земли, где Дьюан разбил свой лагерь, стал казаться еще более уединенным и изолированным от всего мира, что принесло ему чувство облегчения.