Страница 34 из 71
— Дочитай стихотворение, Лейла, — говорит Томас и берется за последнюю пуговицу.
Я хочу отрицательно покачать головой, но получается вяло и томно.
— Я–я не могу. Не могу читать. Это слишком.
Запрокинув голову, я зажмуриваюсь, когда чувствую, что он расстегивает пуговицу. Сдерживаю рвущийся наружу стон и сжимаю подрагивающие бедра.
— Тогда в следующий раз.
В его интонации я слышу улыбку, и с отчаянием вслушиваюсь в произнесенные слова. У нас будет следующий раз? Томас стоит, слегка склонившись надо мной и держа в стиснутых кулаках полы моей кофты. Его костяшки побелели — он хочет раздеть меня так же сильно, как я хочу обнажиться перед ним.
Его взгляд поднимается к моей полуобнаженной груди, которую видно из выреза черной блузки — тоже на пуговицах. Чем дольше он смотрит на грудь, тем более тяжелой она ощущается, хотя мой размер всего лишь B.
Томас бросает на меня раздраженный взгляд из-под ресниц.
— Опять?
Я его понимаю не сразу, а потом до меня доходит, что он про блузку и пуговицы.
— Много слоев, ага. Извини.
Он не улыбается, но раздражение исчезает, и вместо него появляется легкая веселость. Разжав кулаки, Томас снова принимается за пуговицы и одну за одной их расстегивает. Я ахаю, когда костяшками пальцев он случайно прикасается к коже верха груди. Она ноет и набухает, а соски становятся твердыми и чувствительными почти до боли.
Прикоснись же ко мне.
Томас пальцами спускается к моему животу, и от моего резкого вздоха тот становится впалым. И вот наконец со всеми пуговицами покончено. Распахнутая блузка демонстрирует мой белый бюстгальтер и голый живот. Томас окидывает меня жадным взглядом, и, услышав его ставшее прерывистым дыхание, я шепчу:
— Что? В чем дело?
Томас смотрит на мой пупок, а потом это наконец происходит: он прикасается ко мне. Кончиком мизинца подхватывает колечко в пупке и слегка тянет.
— Бля-я-я, — бормочет себе под нос он.
— Тебе… не нравится?
— Нет. Наоборот. Очень нравится.
Услышав его низкий голос и словно себе под нос слова, я сдаюсь и выгибаю спину. Наши бедра соприкасаются, и животом чувствую его член.
— Господи. Такой большой, — со стоном произношу я, не в силах сдержаться. И сразу же чувствую стыд. Видимо, еще и краснею, потому что кожа ощущается очень горячей.
Томас замирает.
— Я не знал. Впрочем, догадывался.
— О чем?
Его взгляд скользит по моему телу — от груди к кольцу в пупке.
— Что ты краснеешь всем телом, — в ответ я краснею еще больше, и он усмехается.
Мое сердце блаженно вздыхает при этом бархатистом звуке. Мне хочется поселиться и жить здесь, в этом моменте. Он искренний и почти фантастический. Словно другой мир. Страна с иными правилами, без прошлого и будущего. Здесь имеет значение только настоящее.
Другой рукой Томас расстегивает переднюю застежку бюстгальтера, и чашечки повисают по сторонам, обнажая набухшую грудь и розовые соски.
Мне жарко. И кажется, будто я сейчас дышу всем телом — сипло и часто. Хочется прикрыться, даже несмотря на то, что соски умоляют, чтобы к ним прикоснулись. Сжали пальцами. Втянули в рот. Ни один человек не видел меня полуголой — даже Калеб в ту единственную ночь, когда в темноте я отдала ему свою девственность.
Томас облизывает губы и прерывисто вздыхает.
Я нужна ему. И в ответ он мне становится нужен еще сильней.
— У меня все ноет, — шепотом говорю я, и он смотрит на меня с расширившимися зрачками. — Пожалуйста. Ты должен прикоснуться ко мне. Просто должен.
Мои просьбы возбуждают его еще больше, а следом и меня саму — так сильно, что внутренние мышцы жадно сжимаются и разжимаются несколько раз.
Он прижимает большой палец к основанию моей шеи. Пульс сбивается, а потом начинает биться с удвоенной силой. Слегка прикрыв глаза, Томас ведет пальцем вниз, через ключицу к верху груди. Он прикасается ко мне всего лишь кончиком одного пальца.
— Боже… — я не узнаю собственный голос; он гортанный и сиплый от похоти.
Томас кружит пальцем по моей груди, лаская верхнюю часть и проводя кончиком по низу.
— Вот так? — когда он наклоняется спросить мне на ухо, его рубашка с тихим шорохом скользит по моему телу. Я поднимаю правую ногу и закидываю ее ему на бедро, притянув его пах к своему — пусть и укрытому слоями одежды, но чуть ли не стенающему от жажды.
— Да. Но этого мало, — прижавшись своим наполовину обнаженным телом к его, полностью одетому, я наслаждаюсь этим легким трением.
Он повторяет свои движения на левой груди — еще и еще. Соски твердые от предвкушения прикосновения, которого так и не происходит. Он мучает меня своими легкими ласками и не дает чего-то более весомого, от чего вся моя кожа густо покрывается мурашками.
— Ты такой упрямый, — говорю я, расстроенная, но принимающая и эту малость.
— И тебе это нравится, — обдавая горячим дыханием мое ухо, отвечает Томас.
— Но не должно.
— Да.
— И мне стоит уйти прямо сейчас.
— Да.
— Все это неправильно, — со стоном кружа бедрами и потираясь о его член, произношу я. — Самое неправильное из всего, что я когда-либо делала.
Словно нарочно выбрав именно этот момент, Томас сильно сжимает мой сосок и тянет — так же, как и мое кольцо в пупке. Как и с кольцом, я подчиняюсь и, прогнувшись, потираюсь своей грудью о его в поисках волшебного удовольствия.
— Боже… что мы делаем? — уткнувшись лицом ему в грудь и тяжело дыша, говорю я.
— Самое неправильное из всего, что мы когда-либо делали, — повторяет Томас мои слова. — Так что да, тебе лучше уйти. Просто уходи и никогда не возвращайся, — подняв голову, я вижу, что сейчас в нем что-то дало трещину, и его эмоции обнажены и искренни.
С силой проведя пальцем по моему соску, Томас всей ладонью массирует мою грудь.
— Потому что я эгоист, Лейла, — продолжает он. — От тебя прежней ничего не останется. Я спалю твою душу дотла и не раскаюсь ни на секунду. Буду брать и брать, до тех пор пока не опустошу, — говорит Томас и продолжает свою медленную пытку. — Ты должна оттолкнуть меня, накричать, что я тебя раздел, и, захлопнув дверь прямо перед моим лицом, уйти. Постучать в третью дверь по коридору и донести на меня.
— Я никогда и никому не расскажу о тебе. Никогда.
Томас криво ухмыляется.
— Никогда — это слишком долгий срок, мисс Робинсон.
— Может быть и так.
Обеими руками он обхватывает мое лицо.
— Иногда я забываю, как ты еще юна.
— Я не такая уж и юная, — возражаю я и настойчиво прижимаюсь к нему ближе, пытаясь чуть ли забраться на него, как в баре в тот вечер.
— Иди, Лейла, — говорит он, хотя и не отпускает. — Иначе я украду и твою наивность.
Томас прав. Я должна уйти, бросить его занятия и никогда не возвращаться.
Я должна.
Должна.
Вполне возможно, я юна и глупа, как он и говорит, но в его насмешливом тоне слышу одиночество. Я видела напряженные мышцы его спины, когда Хэдли вышла тогда из комнаты. И постоянно наблюдаю его нескончаемую внутреннюю борьбу.
Ощутив прилив смелости, я обнимаю Томаса за шею и грудью прижимаюсь к твердым мышцам его груди.
— А что, если я сама ее тебе отдам, и тебе не придется ее красть? Я про свою наивность. И ты поможешь мне повзрослеть.
Какое-то время Томас молчит, и мне страшно, что я зашла слишком далеко. Зашла слишком далеко своими словами, при этом прижимаюсь к нему всем телом — от этой мысли мне становится так смешно, что приходится прикусить губу, чтобы сдержать истерический смех.
— Хотите, чтобы я помог вам повзрослеть, мисс Робинсон? — его глаза словно тлеющие угли, и я рада, что обнимаю его за шею, иначе упала бы на пол и расплавилась. Его вопрос такой… странно эротичный.
Времени проанализировать это у меня нет, потому что Томас начинает двигать бедрами, даря мне желанное трение, которое — боже милосердный — я еще никогда не испытывала. От него у меня между ног сочится влага.