Без взаимности (ЛП)

— Если под воровством ты подразумеваешь и то, что стащила у меня книгу, то да.

Его книга лежит у меня на тумбочке. Я читала я ее бесчисленное множество раз. Читала ее так часто, что уже чувствую ее своей. Вернуть ее уже не могу. Нет, я, конечно, могла бы ее купить, но там не будет его заметок. И я не узнала бы, что из написанного ему особенно дорого и как он определяет для себя безответную любовь.

Я снова хватаюсь за дверную ручку, готовая развернуться и уйти, но мне все-таки удается настоять на своем.

— Послушай, меня не тянет создавать проблемы. Просто хочу назад свой блокнот, а ты… — сделав небольшую паузу, я все же заканчиваю предложение: — Ты меня больше не увидишь.

Да, это самое правильное решение.

Он женат. У него есть ребенок. Он учитель. Он больше не годится на роль отвлекающего меня от Калеба. Это больше не мимолетное увлечение. Не знаю, кто он для меня, но сомневаюсь, что найду силы это выяснить. Я уже по уши. И мы нарушили слишком много правил.

— Я собираюсь бросить твои занятия, — приняв решение, говорю я и киваю. — Что к лучшему, раз уж я не разбираюсь ни в писательстве в целом, ни в поэзии в частности. Поэтому если ты отдашь мне мой блокнот, я просто уйду.

В выражении его лица мелькает что-то мне непонятное, и он снова меняет позу. Скрип кресла и шорох одежды, — эти звуки заставляют мое сердце екнуть. Но я не обращаю на это внимания. Достав блокнот из ящика, Томас кладет его на середину стола. И медленно проводит по нему безымянным пальцем.

— Забирай.

На дрожащих ногах я подхожу к столу. Протягиваю руку и кладу ее на блокнот. Он неожиданно теплый на ощупь, как будто Томас поделился с ним своим жаром. Я поднимаю блокнот и хочу убрать его в карман шубы, но Томас хватает меня за запястье, остановив на полпути.

— Не так быстро, — вкрадчиво произносит он. — Прочитай мне его.

— Что?

Его пальцы такие длинные, что он может обхватить мое тонкое запястье целиком, и я дрожу от исходящей от него силы. Более того: он встает и теперь возвышается надо мной. Мне приходится откинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Стихотворение. Прочитай мне его.

Мои глаза вылезают из орбит. Наверное, я выгляжу смешно и нелепо, потому что… Черт! Я не могу!

— Нет.

Томас отпускает мою руку, но облегчение я не чувствую — потому что в этот момент все это тело напряжено, будто он старается сдержать мощную силу.

Я облизываю пересохшие губы, и его взгляд, заряженный каким-то эротичным электричеством, следует за этим движением. Хочу вдохнуть, но из горла вырывается тихий всхлип. В ужасе зажав рот ладонью, я отодвигаюсь назад.

Отхожу на сантиметр, а Томас приближается на два. Он наступает, закрывая собой свет, льющийся из окна за его спиной.

Прижав к груди блокнот, я пячусь назад и оказываюсь там же, откуда пришла, — у двери. Прислонившись спиной к деревянной поверхности и поясницей ощущая дверную ручку. А Томас нависает надо мной. Он стоит так близко, что я ощущаю жар, языками пламени пляшущий по его коже, но все же недостаточно близко, чтобы я, протянув руку, прикоснулась и обожглась.

Он Огнедышащий.

— Не заставляй меня повторять.

Под его пристальным взглядом у меня слабеют колени. Что сейчас происходит? Не в состоянии смотреть ему в глаза, я опускаю взгляд на шею.

— Я не могу.

В ответ на мой надсадный голос Томас замирает, а потом, словно от накативших эмоций тяжело сглотнув, хрипло говорит:

— Ты написала его для меня.

Его шепот заставляет меня поднять взгляд. Мне хочется все отрицать, но я отбрасываю эту идею, едва та приходит в голову. Интуиция подсказывает, что ему это нужно — как и мое отчаянное желание в баре и мой оргазм.

Словно загипнотизированная, я киваю.

— Да.

— Тогда прочитай, — резким тоном говорит он.

Мои глаза блуждают между его лицом и шеей, не в силах оторваться от его интенсивного взгляда и безумного пульса. Демонстрировать свои эмоции ему непросто, при этом они слишком сильные, чтобы удалось их скрыть. Томас не может их остановить, а я не могу перестать их впитывать всем своим существом.

Дрожащими руками я открываю блокнот и нахожу страницу, на которой записано мое стихотворение. Я знаю его наизусть, но этот барьер мне просто жизненно необходим, потому что — господи — творится какое-то безумие. И это безумие дико заводит.

Буквы расплываются, а тело трепещет. Одной рукой я держусь за дверную ручку за спиной, а другой сжимаю блокнот. Призвав на помощь всю свою силу воли, я умудряюсь сфокусироваться, и буквы перестают расплываться и прыгать по строчкам.

— Т-твой взгляд м-меня обжигает, — шепотом начинаю я; язык с трудом ворочается во рту. — В нем живет и танцует пламя,

Оно обращает меня в пепел — черный и тонкий.

И… это происходит не быстро — мой распад.

Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Грудь отяжелела, а между бедер пульсирует желание. Я потираюсь задницей о гладкую поверхность двери, но она не помогает утолить мою похоть.

— Продолжай.

— Сначала это лишь искра, колкая и горячая, — почувствовав, как что-то прикоснулось к шее, я подпрыгиваю. И чуть не роняю блокнот на пол, когда вижу палец Томаса на верхней пуговице моей шубы. Каждый раз, когда вижу его пальцы, поражаюсь их длине и силе. Короткие волоски делают их еще более мужественными. И ощущаются его руки настолько хорошо, что, наверное, это почти плохо.

— Что ты делаешь?

— Расстегиваю твою шубу, — не отрываясь от своей задачи, отвечает Томас.

— По-почему?

— Потому что я так хочу, — пожав плечами, говорит он. Его ответ одновременно и наглый, и по-мальчишески бесхитростный.

Верхняя пуговица расстегивается и приоткрывает полоску моей кожи.

— Томас. Не надо… пожалуйста.

— Продолжай читать, — говорит он и расстегивает вторую, третью, а затем и четвертую пуговицу. Я по привычке заранее готовлюсь, что мне станет холодно, но на самом деле знаю, что этого не будет. Ведь рядом со мной Томас, а за ним всегда следует солнце, куда бы он ни направился.

Отпустив дверную ручку, я останавливаю его и обхватываю запястье.

— Пожалуйста. Не надо.

Томас смотрит мне в глаза, и я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Если я решила, будто он хотел, чтобы я прочитала стихотворение по какой-то странной причине, понятной ему одному, то сильно ошибалась. Ему было нужно не это. Эта потребность — вот она, прямо сейчас на его лице. Она в румянце на щеках. В сжатой челюсти. В трепещущих ноздрях. Как будто ему не хватает воздуха. Как будто ему не хватает меня.

Я никогда не рассматривала саму себя с этой точки зрения. Никогда не находилась в центре чьего-то обжигающего внимания. Мое тело — как и вся моя душа — убеждает меня убрать ладонь с его руки.

О боже, неужели я и вправду собралась позволить ему это сделать? Я дам ему расстегнуть мою шубу.

Моя рука опускается, и он продолжает. Это молчание невыносимо, поэтому чтобы заполнить тишину, мне остается лишь продолжить читать стихотворение. Что я и делаю.

— Это тепло… — моя шуба уже полностью расстегнута, и виднеется толстая зеленая кофта. Кстати, она тоже на пуговицах. Осторожно, чтобы не прикоснуться к коже, Томас снимает шубу с моих плеч. Неуклюже поведя ими, я сутуло остаюсь стоять.

Томас проводит пальцем вдоль V-образного выреза моей кофты, будто хочет почувствовать мягкую и пушистую ткань, и принимается за верхнюю жемчужно-белую пуговицу.

По позвоночнику стекает капелька пота, и я выгибаюсь в пояснице — совсем чуть-чуть, но он замечает. В ответ сильней пульсирует вена на его шее.

— Это тепло поначалу незаметно.

Но постепенно кожа краснеет

И сгорает. Медленно и неумолимо.

Мне так же больно, когда ты просто смотришь на меня.

Томас расстегнул половину пуговиц на кофте, и я уже не в состоянии сконцентрироваться на чтении. Выпустив из руки блокнот, который тут же падает вслед за шубой на пол, я хватаюсь за дверную ручку теперь обеими руками. И едва не начинаю сползать вниз. Между ног мокро, ладони вспотели, а внутри бушует инферно — и все это по милости Огнедышащего.