Морратиоа

— Вот как это было, — небрежно говорил Хуртан, оглядывая людей, сидящих вокруг и с затаенным дыханием глядящих на двух юных жрецов. — Мы покинули свой дом — мы не помним, где он… Помним только, как летели по небу.

— Как это было? — спрашивал один из правителей. Только правители имели право задавать вопросы.

— Должно быть, захватывающе, — отвечал Сирух. — Но мы были слишком испуганы, напряжены и взволнованы, чтобы это понять. Я помню, как ветер бил в лицо и заставлял задыхаться.

— Я глядел вниз и видел деревья, — задумчиво говорил Хуртан, в очередной раз напрягая память. — Я кричал что-то Сируху и хотел, чтобы он меня услышал.

— Между нами летел Морратиоа, — спешно говорил Сирух, зная, что их личные переживания мало кого интересуют, и что правители недовольны, когда они углубляются в воспоминания о самих себе. — Он был как белая полупрозрачная завеса в небе, свернутая в конус и полная звезд.

По кругу людей пробегал шепоток. Самые старые помнили пролетающего по небу Морратиоа и согласно кивали.

— Мы тогда не знали, что это, — возвращался к главному Хуртан. — Просто увидели Нечто. Из этой завесы раздался голос. Он спросил у нас что-то. Мы не помним, что это был за вопрос, но в ответ мы стали кричать ему свои просьбы.

— Вы видели змей? — спрашивал другой правитель.

— Да, — Сирух невольно морщился. — С высоты мы видели змей, и в них-то и было все дело. Я просил Морратиоа остановить их.

Хуртан на этом моменте всегда хотел что-то добавить, но одергивал себя и говорил елейным голосом:

— И Морратиоа остановил их.

На этом рассказ оканчивался. Никто, кроме Сируха и Хуртана, не знал, что он далеко не полон. А еще, сказать по правде, Хуртан знал больше Сируха и не хотел, чтобы он об этом догадался. Хуртан едва не проболтался по пробуждении, но, к счастью, Сирух этого не заметил и никаких вопросов о случайно оброненной фразе ему не задавал.

Дружба — это всегда обман и сокрытие. Пусть мелочное, пусть с благой целью, но таковое найдется в любых дружеских узах.

Однако с каждым годом Хуртан нервничал все больше, потому что в поведении Сируха стали появляться странности. Он мог часами бродить вокруг селения, погруженный в задумчивость, а потом вдруг бросался на землю и начинал с криками разрывать песок. Он кричал «я найду, найду!» Каждый раз это было одно и то же место. То, где они впервые проснулись и обнаружили около себя людей, одетых в одинаковые полотняные хламиды. То, где они очнулись от дикого сновидения, в котором им явился Морратиоа.

Хуртан и Сирух мыслили не так, как другие жители селения. Правители с выколотыми глазами казались им дикостью, замкнутый образ жизни, отрицающий возможность дружбы и любви — абсурдом. В их головах были заложены совершенно другие устои. Когда правители собирались на заседание и думали о том, как бы изолировать себя от народа, о котором они должны были заботиться, Хуртан и Сирух вспоминали зрячих правителей, ведущих опросы среди населения и которые хоть и закрывали глаза на большинство проблем, кое-какие все-таки решали. Когда на общем собрании под председательством тех же правителей, опирающихся только на логические рассуждения и не видящих реальности, решалось, кого за кого выдать замуж и кого на ком женить, Хуртан и Сирух думали о том, что где-то далеко-далеко отсюда люди влюбляются и только потом создают семью.

— С другой стороны, там семьи распадаются, — сказал однажды Сирух. — Помнишь? Люди бьют и убивают друг друга. Бросают детей. А все потому, что сделали неправильный выбор и вольны его исправить. Хотя на самом деле не вольны. Человек должен нести ответственность за свои поступки.

— Что-то в этом есть, — согласился Хуртан. — За все время, что мы здесь, ничего такого не случилось, потому что все подвластно закону, и если ты его нарушишь — это все знают — тебе вырвут глаза и язык, привяжут к столбу, обольют медом и оставят стоять, пока не умрешь от жажды или пока мухи не съедят тебя.

— Да. Свобода губит. Смотри на этих людей — они привязаны к этой низине Морратиоа и не могут уйти отсюда. У них нет свободы передвижения. А тогда все погибли именно потому, что у них была свобода поехать куда угодно…

Сирух помолчал и вдруг с воем бросился на песок. Хуртан пытался удержать его, но безрезультатно. Сирух кричал несвязные слова и разрывал песок руками. Потом упал на него и разрыдался.

— Что с тобой творится! — разозлился Хуртан.

— Я думаю о поездах! Я не могу перестать думать о них! Они должны быть здесь. Здесь! — Сирух в сердцах ударил по песку кулаком.

Хуртан похолодел. Впервые он подумал о том, что Сирух тоже помнит много больше, чем говорит селению.

— Ведь ты же помнишь, — Сирух вскинул на него взгляд воспаленных глаз. Было понятно, что он не спал не одну ночь. — Помнишь, что это были не змеи, а поезда. Когда мы летели по небу… Нет, это какой-то дикий сон, — он сжал голову руками.

— Что — дикий сон? — губы Хуртана сами собой изогнулись в улыбке. — Тогда или сейчас?

— И тогда, и сейчас. Но то, что происходит сейчас, мы понимаем… Мы находимся в ужасном селении, которое поклоняется духу Морратиоа, и они считают нас отмеченными его милостью. Но что было до этого? Как мы сюда попали?

— Возможно, мы не попадали сюда, — ощерился Хуртан. — Просто в детстве нас слишком сильно ударили по голове, и нам привиделись эти, как ты говоришь, поезда. А на самом деле мы всегда жили здесь. Все остальное — сон.

Сирух некоторое время молчал, погружая пальцы в песок и продолжая разрывать яму. Через несколько минут он тихо, но твердо проговорил:

— Нет. Нет. Я точно знаю, что раньше мы жили в другом месте и другой жизнью. Я знаю это. Знаю.

— Но тогда должны быть доказательства, — бросил Хуртан свой последний козырь.

— Да.

— Может, на этот раз Морратиоа поможет тебе, а не мне.

Эта ядовитая фраза сама собой сорвалась с губ Хуртана, но едва он ее произнес, как пальцы Сируха больно во что-то уперлись, и смысл фразы не долетел до него, оставшись парить в воздухе между ними.

Сирух подул на пальцы и другой рукой схватился за предмет, торчащий из песка. На ощупь это было дерево. Он потянул находку на себя.

Обломок шпалы.

Глаза Сируха расширились от удивления и ужаса. Он бросился копать. Хуртан кричал ему, хватал за руки, но ничто не могло остановить Сируха. Вскоре из песка выглянул искореженный рельс.

— Ладно! — проорал Хуртан. — Ладно! Твоя взяла! Это были поезда! Вверху была железная дорога, и поезда не могли остановиться и рухнули сюда! И все умерли!

— Мы ехали на поезде, — проговорил Сирух, словно не слыша его. — Ехали на поезде, а потом что-то подхватило нас и вознесло вверх. И мы наблюдали сверху. Я просил, чтобы поезда остановились… Ведь там были наши родители.

— Да, ты просил, а я знал, что они все равно умрут, и ничто их не спасет!

Сирух повернул к нему голову.

— Это все неправда. Когда мы очнулись, рядом не было человеческих тел.

— Потому что Морратиоа, или что это было… Это белое и прозрачное сказало, что не может их остановить! И тогда я попросил о другом. — Хуртан задыхался, впервые облекая эти воспоминания в слова. — Я попросил, чтобы их разорвало на куски, и они сгинули в пустыне. И он так и сделал!

— Зачем ты просил об этом?

— Откуда я знаю? Я был ребенком. Мне казалось важным, чтобы всех разорвало на куски. Когда мы летели вниз, с нами летели ошметки тел. Мы бы разбились, но между нами неслась эта белая завеса. Когда мы были у самой земли, она развернулась и опустила нас на землю. А потом мы проснулись и увидели этих людей. Нам все показалось сном.

— Это и было сном.

Сирух погладил рукой покореженный рельс, будто пытался убедиться в его реальности.

— Возможно, мы умерли немножко заранее, — сказал он. — И нечто перенесло нас в эту дикую страну.

Хуртан с тяжело бьющимся сердцем наблюдал за другом и ждал упреков. Он много лет боялся этой минуты. Сирух узнал правду, он обвинит его в ужасной просьбе, брошенной Морратиоа.