Страница 19 из 25
a) То обстоятельство, что Губарева, приходя в больнице в состояние маниакального возбуждения, очевидно не симулированное и потому прямо исключающее рассчитанность действования, неоднократно требовала вина, будучи сопоставлено с относящимися к тому же пункту анамнестическими сведениями, дозволяет предположить, что Губарева действительно по временам злоупотребляла спиртными напитками, из чего следует, что в ночь на 30-е августа 1881 г. она могла быть в состоянии опьянения.
b) Хотя истинность рассказанного мне Губаревой относительно происшедшего в вечер 29-го августа и в последующую затем ночь ничем не доказана, однако нельзя не выставить на вид, что в этих сообщениях, с одной стороны, нет ничего прямо противоречащего данным предварительного следствия и что, с другой стороны, в них имеются указания, которые, при отсутствии других путей к уяснению дела, могут иметь некоторое значение. Из объяснений Губаревой видно, что вечером 29-го августа у нее была причина прийти в сильное беспокойство; действие вина, будто бы выпитого затем Губаревой, конечно, было весьма достаточно, чтобы переменить ее настроение из депрессивного в экспансивное и после привести ее (прямо или через присоединение какого-нибудь случайного момента, как, например, вид драки) в чисто маниакальное состояние, каковое, не только по словам самой Губаревой, но и по некоторым намекам, заключающимся в следственном деле (веселость Губаревой при продаже лошади, замеченная барышником Александровым; покупка шампанского; записка с «ха, ха, ха»), как будто бы продолжалось до вечера 30-го августа. Прибавлю, что объяснения Губаревой придают делу 29-го августа освещение, вполне гармонирующее с характером и с привычками обвиняемой, и что сбивчивость, отрывочность и неопределенность той части этих объяснений, которая относится лишь к резко ограниченному промежутку времени между 10 часами вечера 29-го августа (начало действия будто бы выпитого вина) и 4–5 час. утра следующего дня, наводят на мысль о частной амнезии за это время. Впрочем для решительных заключений в этом направлении нет твердой почвы.
Таким образом, на этих страницах я почти дословно привел представленный мною, от 12-го августа 1882 г., С.-Петербургскому окружному суду письменный медицинский отчет по моей экспертизе над девицей Губаревой. Заканчивая этот отчет, я резюмировал заключение в следующих выражениях:
I. У Губаревой мною констатировано постоянное, органически обусловленное психопатическое состояние, начавшееся с первого времени ее жизни и в самом себе носящее условия своего прогрессивного усиления (psychopathia originaris31 cum degeneratione mentis progressiva32); в последние годы это хроническое страдание по временам обостряется у Губаревой в скоропреходящие состояния полного душевного расстройства.
II. Свобода действования у обвиняемой и при обыкновенном состоянии последней значительно ограничена и уменьшается по мере того, как психическое состояние Губаревой, вообще крайне изменчивое, приближается к вышеупомянутым временным состояниям полного душевного расстройства.
III. В ночь с 29-го на 30-е августа 1881 г. Губарева могла находиться в состоянии, вполне исключающем свободу действования; однако по данным предварительного следствия невозможно решить, находилась ли она в эту ночь в таком состоянии действительно.
После представления моего медицинского мнения прокурору девица Губарева была подвергнута новому освидетельствованию в распорядительном заседании С.-Петербургского окружного суда. Мое письменное мнение относительно состояния умственных способностей обвиняемой, по причине обширности своей, не могло быть целиком прочитано г-дам экспертам, вызванным судом (д-ра Майдель, Чечотт и Фрей), а было сообщено им лишь в извлечении. Не найдя возможным подтвердить мое заключение, г-да эксперты высказались в этот раз в том смысле, что, не отрицая общего психопатического состояния Губаревой, они не видят в ней никакой определенной формы психического расстройства; предварительное следствие не доставило никаких данных для положительного решения вопроса относительно психического состояния обвиняемой в ночь на 30-е августа 1881 г.; однако ничто не дает права предполагать, чтобы она находилась в эту ночь в состоянии умоисступления. Вследствие такового результата экспертизы в суде Губарева была переведена из больницы Св. Николая Чудотворца в Дом предварительного заключения и затем, вместе с Чудиным, предана суду с участием присяжных заседателей. В Доме предварительного заключения пришлось держать обвиняемую под строгим присмотром, ибо она неоднократно покушалась на самоубийство; так, она намеревалась разбиться, бросившись вниз головой с лестницы; однажды же, находясь в каморе одиночного заключения, она пыталась повеситься на полотенце, так что найдена была уже в совершенно бессознательном состоянии и только благодаря своевременности помощи могла быть возвращена к жизни. Кроме того, в тот же день она пыталась удавиться, затянув себе шею шнурком от шейного креста.
Итак, по вопросу о состоянии умственных способностей девицы Юлии Губаревой между врачами возникло некоторое разноречие. Оба врача, действительно исследовавшие Губареву и в течение продолжительного времени наблюдавшие ее (д-р Чиж и я), признали психическое состояние обвиняемой болезненным, эксперты же, призванные в распорядительное заседание суда, определенной формы психического расстройства не нашли. Впрочем, это разноречие по сущности своей далеко не так значительно, как кажется с первого взгляда. Во-первых, г-да эксперты Майдель, Чечотт и Фрей согласились, что девица Губарева имеет, как они выразились, психопатический внутренний склад; во-вторых, и я, настаивая на том, что постоянное душевное состояние Губаревой есть состояние психопатическое, не утверждал, что оно равнозначащее с полным сумасшествием в смысле закона, и ничуть не предрешал вопроса о вменении, но лишь показал, что в ночь на 30-е августа 1881 года обвиняемая могла находиться в состоянии острого транзиторного психического расстройства. Прямых данных, служащих к положительному решению вопроса о душевном состоянии обвиняемой в ночь на 30-е августа, предварительное следствие не могло представить.
Впрочем, разноречие между экспертами по поводу Губаревой совсем неудивительно; этот случай принадлежит к числу самых затруднительных случаев в судебно-медицинской практике, именно, не к простому сумасшествию, происходящему от случайных причин, а к так называемым наследственно-дегенеративным психозам. По отношению к этим случаям, больше чем по отношению к каким-либо иным, справедливы следующие слова Каспера: «Психическое расстройство не составляет нечто целое, ограниченное, предельное; напротив, пределы его тесно соприкасаются и сливаются с нормальным состоянием, и только личная опытность и качества психиатра дают ему возможность отличать уклонения там, где большинство неопытных психиатров не заметит ничего ненормального. Понятно, что там, где мы должны основываться на личных качествах, а не на объективности, легко возможны ошибки; этот вывод оправдывается действительной жизнью: несогласия и даже противоречия относительно нормальности и ненормальности умственных отправлений одного и того же субъекта встречались, встречаются и будут встречаться даже между лучшими психиатрами. Понятия о помешательстве непросты, они составляются из многих и различных элементов, а потому остается прибегать к множеству средств, при помощи которых стараются облегчить разрешение этой трудной задачи в возможно большем числе случаев»33.
Вперед предвидя возможность разногласия между врачами в этом трудном судебно-медицинском случае, я в своем письменном мнении умышленно постарался выставить обнаруженные моим исследованием и наблюдением фактические данные отдельно от моих выводов и заключений. Строгое отделение фактов от вытекающих из них медицинских заключений было важно здесь вот в каком отношении: о фактах, раз они надлежащим порядком и достаточно твердо установлены, уже не спорят; на этой почве, если можно было ожидать разноречия в экспертизе, то разве только между мною и д-ром Чижом, ибо из всех врачей, игравших роль в этом процессе, только мы двое, д-р Чиж и я, могли бы сказать: «мы наблюдали Губареву, мы ее действительно исследовали». Но совсем другое дело выводы из фактов; различные мнения здесь, разумеется, возможны, ибо возможны (выражусь снова словами Каспера) разные степени физиолого-психологического и опытного понимания человека. Итак, я готов допустить, что из устанавливаемых мною медицинских фактов могут быть сделаны заключения не такие, какие сделаны мною, но я не допускаю возможности никакого сомнения в правильности констатирования самых фактов. Впрочем, можно и прямо видеть, что моя фантазия не играла здесь никакой роли; в противном случае, факты, устанавливаемые моим исследованием, не находились бы в такой строгой гармонии, с одной стороны, с результатами исследования д-ра Чижа, с другой же стороны, с анамнестическими данными, заключающимися в тех сообщениях, которые даны при предварительном следствии (а впоследствии и перед судом) лицами, близко знающими прежнюю жизнь Губаревой.