Страница 18 из 25
Временами деятельность мысли Губаревой ненормально сильно и долго сосредоточивается на нескольких представлениях, которые таким образом почти вполне приобретают характер представлений насильственных (Zwangsvorstellungen). Например, вспомнив о лошади с отрезанным языком, Губарева снова надолго фиксирует в своем представлении это когда-то сильно огорчившее ее происшествие. Приняв в соображение вышесказанное относительно возможности возникновения у Губаревой отрывочных идей бреда, мы нимало не удивимся, что у испытуемой иногда являются на непродолжительное время ложные идеи преследуемости. Так, в больнице Губарева несколько раз, совершенно неожиданно и без малейшего основания, начинала жаловаться, что окружающие больные глумятся над нею, указывают на нее пальцами, называют «арестанткою» и «убийцею». Сюда же от носится наблюдение д-ра Чижа, что «в коробке конфет, принесенной ей родными и обвязанной веревочкой, а не ленточкой, как обыкновенно, Губарева видела и пренебрежение к себе и как бы намек на то, что в ее положении лучше всего удавиться». Наконец, в городском приюте для душевнобольных у Губаревой, непосредственно после истерических припадков, два раза был наблюдаем бессвязный транзиторный бред (delirium hystericum transitorium).
Таким образом, для меня выяснилось, что временами Губарева впадает в чисто болезненные состояния, хотя краткосрочного, но зато полного душевного расстройства. Эти скоротечные состояния, как то: подчинение эпизодически возникающим насильственным и ложным представлениям, неистовство, транзиторный бессвязный бред, преходящие депрессивные и экспансивные состояния, – не производятся у Губаревой лишь одними случайными причинами, а, очевидно, имеют между собою некоторую внутреннюю связь. Однако правильной периодичности или какой-либо законосообразности в их последовательности не существует (разумеется, за исключением того, что в менструальные дни их можно ожидать скорее, чем во всякое другое время). Их появление, нередко связанное со случайными обстоятельствами, возможно только потому, что они суть не что иное, как временные обострения обыкновенного состояния Губаревой, которое, как из вышеизложенного видно, не представляет ни устойчивости нравственного равновесия, ни гармонии между отдельными психическими функциями, а, напротив, характеризуется таким количеством уклонений от нормы для всех сфер душевной деятельности, что тоже должно быть названо состоянием психопатическим. Это постоянное психопатическое состояние Губаревой становится понятным только тогда, если проследить его происхождение.
Главную роль в происхождении психопатического состояния Губаревой играют два момента: наследственность и рахитическое страдание головы, отразившееся в неправильном образовании черепа. Начиная с первых лет жизни Губаревой мы видим, что вследствие неправильной организации нервной системы вообще и головного мозга в частности мозговые функции Губаревой, со включением функций психических, частью приобретают болезненную силу, частью не развиваются достаточно, или же принимают в своем развитии ненормальное направление. Односторонняя талантливость, обнаруженная Губаревой в первые 10–12 лет жизни, очевидно, была не чем иным, как болезненно усиленным функционированием перцептивной стороны души. Что деятельность неправильно развившегося головного мозга Губаревой уже в течение первых 8 лет жизни последней с большою легкостью приходила в острое расстройство, видно из того, что Губарева в этом периоде жизни страдала приливами крови к голове с бредом и галлюцинациями зрения. Затем число уклонений от нормы в невропсихической жизни Губаревой возрастало по мере того, как подвигалось вперед физическое развитие Губаревой. С момента ненормально раннего пробуждения полового инстинкта в душевной жизни Губаревой берет перевес болезненно усиленная деятельность сенситивной стороны души и в то же время обнаруживается, как резкое функциональное уродство, sensus sexualis contrarius (contrare Sexualempfindung). Напротив, интеллективная сторона душевной жизни никогда у Губаревой не обещала получить надлежащего развития и с эпохи наступления половой зрелости стала уже прямо слабеть; в это время получили полное развитие те вышеописанные неправильности в сфере чувствования и те особенности характера, задатки которых были заметны еще в раннем детстве Губаревой. Вместе с тем мы видим, как половое чувство Губаревой, от природы превратное, становится ненормально напряженным и получает определяющую роль как во внешней, так и во внутренней ее жизни; в связи с этим прогрессивно усиливаются явления раздражительной слабости или астении, как в нервной системе вообще (истерия), так и, в частности, в деятельности головного мозга (психическая гиперестезия, умственная нестойкость, импульсивность и проч.). В результате всего этого неправильного хода развития получается вышеизученная нами уродливо странная психическая личность Юлии Губаревой, представляющая значительный ряд ненормальных или даже прямо болезненных явлений, как в сфере чувствования, со включением области органического или инстинктивного побуждения, так и в сферах мышления и действования.
Для обозначения подобных состояний в науке существует множество названий, чаще других употребляются термины: manie raiso
Психопатическое состояние Губаревой во всей своей целостности не обнимается ни одною (в отдельности) из тех рубрик, которыми по закону исключается вменяемость; с другой стороны, из всего вышеизложенного очевидно, что свобода действования у Губаревой в различное время весьма неодинакова. Находясь в одном из таких состояний, как подчинение эпизодически возникающим насильственным и ложным представлениям, кратковременное неистовство, транзиторный бессвязный бред, скоротечные депрессивные и маниакальные состояния, Губарева абсолютно лишается свободной воли, ибо здесь ее действование с безусловною необходимостью определяется ее болезненно усиленными инстинктивными побуждениями, болезненными чувствами и идеями. Кроме того, не должно также оставлять без внимания возможности у подсудимой опьянения, которое, при неправильности мозговой организации Губаревой и при той легкости, с какою последняя впадает в транзиторные состояния маниакального возбуждения и неистовства, несомненно, может принимать у Губаревой резко патологический характер; в таких случаях картина обыкновенного опьянения, причем человек еще представляет относительную разумность действования, под влиянием какого-нибудь случайного условия может измениться в картину острого психоза (напр., в приступ маниакального возбуждения с импульсивностью действования), где о свободе действования, разумеется, уже не может быть речи.
Далее, аномальный характер Губаревой, ее аффективность и импульсивность, ее психическая гиперестезия, равно и констатированные у нее неправильности в возникновении и движении представлений заставляют меня заключить, что даже в пределах своего постоянного психопатического состояния Губарева не пользуется полной нравственной свободой (здесь я имею в виду, разумеется, не столько libertatem judicii, сколько libertatem ronsilii30). По мере того, как настроение Губаревой перестает быть покойным, свобода действования испытуемой ограничивается все более и более и, наконец, в вышеописанных состояниях острого душевного расстройства прекращается совершенно.
Предварительное следствие не дает точки опоры для суждения о том, в каком именно состоянии была Губарева в ночь на 30-е августа 1881 года. Лично мною добыты некоторые, впрочем, довольно скудные и мало доказательные сведения, по моему мнению, отчасти помогающие решению этого вопроса, а именно: