Страница 12 из 25
На 16-м году своей жизни Юлия Губарева познакомилась с одной полькой, вдовой. Полька, по словам Юлии Губаревой, была красивая, изящная женщина, по-видимому, имевшая средства к жизни. В то время эта женщина «уже не имела любовника» и «тоже не любила мужчин». Полька «приручила» к себе Юлию Губареву, и последняя «влюбилась в нее». По словам самой испытуемой, это была «ее первая настоящая любовь». С тех пор между Губаревой и этой вдовой началась горячая дружба, не прерывавшаяся в течение многих лет; впрочем, по временам их свидания прекращались, потому что полька часто на несколько месяцев уезжала за границу. При этом испытуемая объяснила мне, что она любила эту вдову подобно тому, «как мужчина любит женщину», полька же, наоборот, любила ее, Губареву, «как женщина любит мужчину».
После вышеописанного знакомства Губарева, как она сама выражается, «научилась не давать спуска женщинам»: если встреченная ею женщина «нравилась ей», непременно начинала «ухаживать за нею» и старалась вступить с этой женщиной в дружбу. О дружбе Губаревой с вышеупомянутою полькой домашние Губаревой ничего не знали. Вообще, внутренняя жизнь Юлии и многие из ее знакомств (как видно из слов самой испытуемой) остались скрытыми как для ее матери, так и для брата. Губарева не любила пускаться в откровенности со своими домашними; будучи в высшей степени самоуверенной и высоко ценя самостоятельность, она поставила себя дома так, что ни мать, ни брат не осмеливались вмешиваться в ее дела.
Что касается до отношения Губаревой к мужчинам, то мать ее на предварительном следствии выразилась относительно этого пункта так: «мужчин она очень не любила, и когда я советовала ей выйти замуж, она говорила, что ни за что этого не сделает, что мужчин она ненавидит». Брат Губаревой лично мне сообщил, что он замечал не только неблаговоление сестры к мужчинам, но и ее склонность к женскому полу, но никаких выводов из этого не делал, лишь видел в этом одну из многих «странностей» Юлии. Губарева сама мне рассказывала, что она один раз в своей жизни состояла в связи с мужчиной, причем матери ее и знакомым это осталось неизвестным. Вот сущность этого сообщения испытуемой: несколько лет тому назад ей «понравился один кавалер», но это чувство было чисто платоническое; этот мужчина (имени и профессии его она не назвала) страстно полюбил ее; «из дружбы и платонической любви» к нему, а также будучи ему чем-то «обязана», она наконец уступила его настояниям и вступила с ним в любовную связь, несмотря на то, что половые сношения с мужчиной не доставляли ей физического удовлетворения. От этой связи у нее был ребенок, отданный ею одной даме на воспитание; после родов она, будучи далее не в силах насиловать свою натуру, будто бы прекратила связь с «кавалером», оставшись с ним в дружеских отношениях. Впоследствии гинекологическое исследование прямо показало, что Губарева уже рожала.
После того как Юлии Губаревой исполнилось 16 лет, ее характер (по сообщению ее брата) резко изменился, причем сначала замечалась небывалая прежде апатия, а потом все резче и резче стали выступать на первый план, как выдающиеся черты характера, упрямство, самонадеянность и чрезмерное самолюбие. Смешливость, которою Губарева отличалась с детства, еще больше усилилась. Преобладающим настроением у Губаревой в возрасте от 18 до 22 лет было (по словам ее брата) состояние большей или меньшей экзальтации, причем самые обыкновенные обстоятельства нередко вызывали в ней продолжительный, неудержимый смех. Вместе с тем в настроении Губаревой все чаще и чаще стали замечаться окружающими неожиданные переходы от буйной веселости к вялости и апатии. Ее вспыльчиность, быстро возрастая, скоро перешла в болезненную раздражительность, причем сравнительно ничтожные обстоятельства стали подавать повод к бурным сценам гневной запальчивости, сопровождавшейся приступами истерики (судорожное рыдание вперемежку с таковым же смехом, спазмы в горле, причем общих судорог, впрочем, никогда не бывало) и нередко переходившей в полное неистовство: у Губаревой в таких случаях «глаза наливались кровью, она стучала ногами, кулаками, бросалась на стены, рвала волосы, металась».
В то же время знакомые Губаревой поражались в ее характере «избытком силы, чисто мужской, и отсутствием женственности», равно как и ее «порывистостью», «дикостью и буйностью», вместе с разными другими странностями. В числе этих странностей укажу на следующее. Губарева (по словам ее матери и брата) во многих отношениях была чрезмерно брезглива: один вид черного таракана или присутствие волоса в супе вызывали у ней тошноту, иногда рвоту и приступ истерики. Будучи вообще весьма смелою, она в некоторых случаях оказывалась трусливою; например, она боялась темноты, так что лишь с большим трудом могла приучить себя спать одной в комнате; боялась домовых; никогда не купалась в купальнях, потому что вид воды с темною поверхностью, равно как и прудовая вода, покрытая тиною и ряскою, наводили на нее страх. Замечательна также (сообщенная мне матерью испытуемой) наклонность Юлии Губаревой прятать свои деньги в необычайные места, например, «в клозете, где-нибудь за плинтусом».
Характер Губаревой вообще поражал всех лиц, ее близко знавших, чертами, прямо контрастирующими между собою. То она являлась застенчивой, робкой и сдержанной; то размашисто-удалой, «дикой и буйной». Будучи обыкновенно бережливой, она временами впадала в крайнюю скупость, иногда же поражала свою мать расточительностью. Была в отношении к окружающим то крайне мягкой и нежной, то резкой, грубой и неразборчивой в выражениях. Отличаясь стремлениями и наклонностями чисто практического свойства, она оставалась способною к беззаветному увлечению. Порывистость ее натуры, то есть способность легко приходить в аффективное состояние, видна была во всем; из показаний и сообщений ее родных и знакомых приведу в пример следующее. Однажды, рассказывая г-же Пукиревой о своем неудавшемся предприятии, Губарева «была в страшно возбужденном, каком-то горячечном состоянии». Огорчив г-жу Пукиреву одной из своих выходок, Губарева после со слезами «валялась в ногах у нее», умоляя о прощении. Несмотря на горячую любовь к своей матери, она обыкновенно относилась к последней грубо и резко, однажды в приступе неистовства даже ударила мать. Не будучи злой, она с прислугой обращалась крайне строго и находившуюся у них в услужении девочку Анну часто беспощадно наказывала. До крайности любя домашних животных, она временами выказывала по отношению к ним необыкновенную жестокость.
К числу странностей Губаревой надо отнести и то, что она находила громадное удовольствие наряжаться в мужское платье (брюки и пиджак или сюртук); переодевшись в такой костюм, она, по ее собственным словам, ездила иногда по трактирам, вступала там в беседу с незнакомыми ей мужчинами и была счастлива, что в ней не узнавали женщину, но принимали ее то за молодого приказчика, то за «песенника из Молчановского хора». Раза 2–3 она посещала в мужском платье публичные дома, где танцевала и пела в качестве мужчины. Светских же удовольствий с танцами, выездами в клубы и театры Губарева (по сообщению ее матери) не любила; о женских нарядах и вообще о своей внешности нимало не заботилась, в отношении к платью даже была прямо небрежной.
О вышеупомянутых поездках по трактирам и публичным домам, равно как и о знакомствах Губаревой с «содержанками», с которыми Губарева (по ее собственным словам) любила сходиться потому, что между ними она часто встречала женщин, ей «нравившихся», домашние Губаревой, по-видимому, ничего не знали. Впрочем, отчасти ей случалось «проговариваться» про это брату и своей подруге, Марии Пукиревой, но последние не придавали значения ее словам, находя, «что она на себя Бог знает что наговаривает». Брат ее, как он сам объяснил мне, полагал, что она «наговаривает на себя из удали и молодечества», так как этими свойствами она всегда отличалась. Потребность «дурачиться», «куролесить» (собственные выражения испытуемой) находила на нее временами. Долгое время подряд «путаться» ей, по ее словам, не приходилось; бывали и такие периоды, когда она «ни в кого (из женщин) не была влюблена». Были у Губаревой также страстные привязанности, по-видимому, чисто платонического свойства; сюда принадлежит ее любовь к единственной близкой подруге ее М.М. Пукиревой, с которой Губарева, однако, не была откровенной, считая ее за ребенка (хотя этой подруге 22 года от роду).