Страница 24 из 48
Характер Миндовга; его политика; отношение его к немецким рыцарям; крещение Миндовга; отношение его к галицко-волынским князьям. Рассматривая по летописным сказаниям деятельность Миндовга, мы видим, что этот человек был с необыкновенной силой воли и характера. Он всю жизнь свою с неутомимой энергией и настойчивостью стремился к созданию прочного и сильного Литовского государства. Правда, при достижении этой цели он не разбирал средств: жестокость, хитрость и разного рода злодейства были законны в его глазах; там, где нельзя было взять открытою силою, Миндовг сыпал золото, употреблял обман, ложь и убийство. Но только такого рода поступками он мог и удержаться в Черной Руси и образовать довольно сильное государство. Действуй Миндовг иначе – никогда бы ему не достигнуть своей цели среди тех обстоятельств, в которые он был поставлен.
В первый раз об этом литовском князе говорится в Ипатьевской летописи под 1235 г., когда Даниил Галицкий искал у него союза против мазовецкого князя Конрада. Уже из этого сообщения летописи видно, что Миндовг в 1235 г. был достаточно силен, если такой князь, как Даниил Галицкий, искал его союза.
Затем автор Рифмованной хроники и другие источники передают, что в 1242 г. Миндовг, во главе восставших куронов и земголов, делал нападения на пограничные крепости тевтоно-ливонских рыцарей; так, между прочим, первый хронист передает, что литовский князь во главе 30-тысячного войска напал на пограничную крепость Амботену, но был отбит с большим уроном и потом от стыда, прибавляет тот же автор, пять недель никому не показывался.
С 1250 г. летописи по порядку и подробно говорят о деятельности Миндовга для достижения предположенной им цели – образовать сильное Литовское государство. Последуем и мы летописному порядку.
В 1250 г. Миндовг, как говорится в Ипатьевской летописи, отправил своего дядю Выконта и двух племянников – Тевтивила и Едивила к Смоленску, сказавши при этом: «Кто что завоюет, тот то и держит у себя». Но это только было хитростью со стороны Миндовга: как только те отправились к Смоленской области, то Миндовг послал им в тыл войско, чтобы на дороге убить своих родственников и завладеть их волостями и богатством. Дядя и племянники Миндовга вовремя узнали об этом и бежали с дороги к русским галицко-волынским князьям – Даниилу и Васильку Романовичам, с которыми состояли в родстве: за Даниилом была замужем сестра Тевтивила и Едивила (Даниил женат был вторым браком). Миндовг, узнавши об этом, послал послов к галицко-волынским князьям с просьбою не вступаться за беглецов. Но Романовичи не обратили внимания на просьбу литовского князя, как потому, что беглецы были им родственники, так и потому, что Даниил Романович, брат Василька, давно хотел увеличить свои владения за счет Черной Руси и только искал случая для войны с Миндовгом. И вот случай представился, галицкий князь не хотел упустить его и стал готовиться к походу на Литву. Чтобы иметь больший успех в предполагаемой борьбе с литовским князем, Даниил Романович предложил союз против него полякам; те сначала согласились было, но потом раздумали и не пошли. После этого галицкий князь с тем же предложением обратился чрез Выконта (дядю Миндовга) к Ливонскому ордену. Ливонский орден согласился, о чем чрез особого посла дал знать Даниилу Романовичу; но при этом орден прибавил: «Мы только ради тебя (то есть Даниила Романовича) помирились с Выконтом, а то он нам много зла наделал». Даниил Галицкий и в самой Литве нашел себе союзников; союзники эти были жмудь и ятвяги. Последних привлек к союзу с Даниилом Галицким против Миндовга тот же Выконт, который был послан к Ливонскому ордену; Выконт привлек их к союзу посредством серебра и разных подарков.
Таким образом, против Миндовга поднялась грозная сила, состоявшая из галицко-волынских князей, Ливонского ордена, жмуди и ятвягов.
Первым против Миндовга начал действовать Даниил Романович. Он послал брата своего Василька на Волковыск, сына на Слоним, а сам пошел на Здитов. Но этот поход Даниила окончился только разорением означенных городов и грабежом их окрестностей, так как рыцари Ливонского ордена, несмотря на обещание, медлили выступлением против Миндовга. Чтобы понудить рыцарей скорее идти против литовского князя, отправлен был к ним новый посол, Тевтивил. Тевтивил, пришедши в Ливонский орден, принял там католичество, с целию побудить рыцарей к немедленному выступлению против дяди. И действительно, это так подействовало на рыцарей, что те спешно стали готовиться к походу на Литву. Даниил Романович, получивши об этом известие, с своей стороны, стал готовиться к новому походу на литовского князя. В то же самое время внутри Литвы подняли восстание жмудь и ятвяги, те самые, которые получили от Выконта серебро и подарки.
Миндовгу приходилось плохо: он видел, что старанию его образовать сильное Литовское княжество, по-видимому, приходил конец. Другой бы князь, менее даровитый, на месте Миндовга упал бы духом, растерялся бы и, бросивши начатое дело, бежал бы куда-нибудь; но ничего подобного Миндовг не сделал. Благодаря своему уму, хитрости и ловкости он выпутался из этих обстоятельств. Правда, ему при этом пришлось пожертвовать частию своей территории и поторговать собственною совестью, но все это не принесло ему большого вреда в деле образования Литовского княжества, а между тем Миндовг этим спас начатое им дело.
Когда Миндовг узнал, что Ливонский орден благодаря усилиям Тевтивила окончательно решился выступить против него, то послал тайного посла к магистру Ливонского ордена Андрею фон Штукланду с большими подарками и с следующими словами: «Если убьешь или выгонишь Тевтивила, то больше получишь». Магистр принял подарки и велел объявить литовскому князю, что он давно питает к нему любовь, но не может помочь до тех пор, пока тот не примет христианства. Миндовг просил личного свидания с магистром. Свидание состоялось, и дело о крещении Миндовга также было улажено за роскошным столом. Миндовг крестился в Новгородке. Об этом событии донесено было папе Иннокентию IV, и тот пришел в восторг: немедленно принял новокрещеного князя под покровительство св. Петра и затем послал рыцарям приказание, чтобы те более не оскорбляли Миндовга и не захватывали его земель, так как литовский князь с этого времени находится под особою опекою его святейшества.
В июле месяце 1253 г. кульмский епископ, по приказанию Иннокентия IV, короновал Миндовга и его жену Марфу королевским венцом и утвердил в Литве особую соборную церковь с епископом во главе.
Таким-то способом литовский князь устранил опасность, грозившую со стороны Ливонского ордена. Но насколько искренно было принятие Миндовгом католичества – увидим скоро.
Уладивши дело с одним врагом, Миндовг порешил поладить и с другим, то есть с галицким князем Даниилом Романовичем. А галицкий князь в то время, когда шли переговоры Миндовга с рыцарями о крещении, успел совершить второй поход на Литву, причем разорил большую часть владений Миндовга и захватил Гродну. После захвата Гродны Даниил Романович стал угрожать и самой столице Литовского княжества – Новгородку. Но в это время Миндовг и поспешил уладить дело с галицким князем.
У Миндовга был сын Войшелк, который жил с ним в Новгородке и за отсутствием его часто управлял государством. Этот молодой человек, по словам источников, отличался страшною кровожадностью: «Каждый день, – говорит летописец, – Войшелк убивал по три и по четыре человека, а если в какой день не убивал кого, то был печален и смутен». Вот этот-то кровожадный дикарь, каким его представляет летописец, и был главным посредником при заключении мира Миндовга с Даниилом Романовичем.
Будучи отправлен отцом в качестве посла в Холм (столицу Даниила) для заключения мира с галицким князем, Войшелк прожил там довольно долго и за это время так изменился, что трудно было его узнать: из кровожадного дикаря он сделался кротким, тихим и милостивым. В столице Даниила сын Миндовга, подпавши русскому влиянию, полюбил все русское, усвоил его себе и, в заключение, принял крещение по греко-российскому обряду (то есть принял православие) от игумена Полонинского монастыря. Очень может быть, что этот самый игумен и был причиною изменения характера Войшелка и принятия им православия. Об этом игумене летопись замечает: «Человек свят, такого человека не было прежде и не будет после».