Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 38



Очевидно, что для такой "работы" нужны совершенно бессловесные судья и прокурор. Вот их-то в первую очередь и надо подобрать при подготовке к процессу. Мало этого - надо подобрать закулисного руководителя процесса. Он не совсем закулисный, конечно. Наоборот, он сидит перед "сценой" в зрительном (то бишь - судебном) зале. Но он должен занимать такое место, с которого удобно подавать "руководящие" сигналы и при этом быть настолько опытным, чтобы делать это, не привлекая к себе внимания публики. Хотя... что ж, публика! Она тоже должна быть своя, верная, лучше всего набранная из работников КГБ. Но если часть не оттуда, то проверенные, надежные люди. Правда, кое-кого из "чужих" придется пропустить. Ведь как отказать, например, жене или матери пройти на "открытый" процесс. Приходится пропускать, хотя они и очень вредные. Они, например, имеют отвратительную привычку рассказывать обо всем, что они слышали и видели на суде. А нежелательным элементам, которые спят и думают о том, как бы разузнать, что происходило на "открытом" процессе, только это и нужно. И они, расспросив родственников, стремятся как можно шире распространить их рассказ, то есть совершают акт "распространения клеветнических измышлений, позорящих советское правосудие".

Значит, надо, во-первых, чтобы нежелательных элементов (родственников) было в зале как можно меньше. Для этого следует судебный зал подобрать поменьше. Тогда можно сказать и родственникам: "Что ж, одних родственников пускать? Надо же и другим послушать!" И пустит в зал, как, например, в процессе Андрея Твердохлебова, его мать, но не пропустить отчима. Во-вторых, надо так организовать дело, чтобы допущенные родственники поменьше услышали и запомнили. Для этого всем им вручить повестки как свидетелям и вызвать для допроса последними. А когда они окажутся в зале, внимательно следить, чтобы кто-нибудь не произвел магнитофонную запись или не сделал письменных заметок. Таких из зала немедленно удалять, а записанное отбирать и уничтожать.

И, наконец, очень важно территориально правильно выбрать помещение суда. Если в Москве, то где-нибудь на окраине или в глухом тупике, где из-за захламленности территории пройти трудно, а вблизи никакого укрытия от холода и непогоды, а пойти перекусить некуда, но зато милиции удобно, не привлекая внимания посторонней публики, гонять проклятых диссидентов с места на место, а при случае и руку приложить и кого надо отправить на 15-суточные осуждения, добиваясь всем этим, чтоб диссиденты разошлись и не могли ничего узнать о процессе непосредственно на месте. Потом родственники расскажут, конечно, но сколько важного забудут, если не расскажут сразу по горячим следам.

Но куда бы в Москве ни переносился суд, какое бы глухое место для него ни избиралось, Москва для политических процессов место самое неудобное. Во-первых, здесь много диссидентов, которые придут к зданию, где идет суд, как бы труден ни был туда доступ. Во-вторых, в Москве иностранные корреспонденты, присутствие которых мешает "нормальной" деятельности милиции. В-третьих, к месту суда едут городским транспортом, и перехватить их по пути трудно. То ли дело при поездке из Москвы в другой город. Можно перехватить на станции железной дороги, в аэропорту, на автовокзале. Поэтому политические процессы из Москвы лучше всего выносить. Так будет поступлено и с процессом Орлова - Гинзбурга - Руденко - Тихого (а может, "и других"). Где будут процесс - ясно. Руденко уже доставлен к Тихому. Не везти же "валютчика" Руденко, который по своей "террористической" деятельности связан с О. Тихим. Значит, повезут Гинзбурга к Руденко и Тихому*. Ну, а когда "выяснится", что всей этой "бандой" руководил академик Орлов, то и его повезут к ним. Не везти же трех (или даже больше) к одному. Ну, а процесс назначат в каком-нибудь шахтерском поселке, где заметен каждый новый человек.

* Фактически этого не произошло. Скорее всего потому, что помешал мощный международный протест. КГБ пришлось перестраиваться на ходу (прим. автора - ноябрь 1977 г.).



Особое место в подготовке процесса занимает назначение приговоров. Люди думают, что это делается во время самого процесса, когда судьи удаляются в совещательную комнату для вынесения приговора. Это наивное представление. Может, где-то так и делается. Может, и у нас так поступают в уголовных процессах (не во всех), но в политических такая неорганизованность недопустима. Партия в лице ее иерархии такого допустить не может. Судья, входя в зал судебного заседания, уже твердо знает, чего потребует прокурор для каждого из подсудимых и какие приговоры будут вынесены судом. В этом именно преимущество советского образа правления. Никакой самодеятельности. Все проверено, согласовано, приговора научно обоснованы.

Мне не удалось рассмотреть ту часть плана, где изложены приговоры, но я хорошо видел, что там есть один или два смертных приговора. Да и как же без этого обойдешься, если имеешь дело с "террористами", "валютчиками", "платными агентами" западных антисоветских шпионских центров.

7. И вот суд. Все как будто подготовлено и решено. Осталась вроде бы пустая формальность. Ан нет! Инкриминированные подсудимым статьи Уголовного кодекса к делу пришиты весьма непрочно. А именно на их основе надо вынести "справедливый приговор" - достойно наказать за не угодные властям вполне законные убеждения и действия. В данном процессе власти должны расправиться за разоблачение грубого нарушения Хельсинкских соглашений и за помощь политическим заключенным СССР и их семьям. Но об этом в открытых заседаниях суд и обвинитель говорить не будут. Их задачи - соблюсти видимость доказанности несовершавшихся преступлений - подготовка "террористических актов", "валютные операции", "антисоветская пропаганда", "связь с зарубежными антисоветскими центрами". У суда очень трудная работа - не дать развалиться зданию фальсификации, построенному следствием. Мало того, требуется так провести судебное следствие, чтобы лишить "диссидентов" возможности проследить за ходом суда, записать его и тем самым получить материал для рассказа правды о суде, что, как известно, квалифицируется в советском праве как "распространение клеветнических измышлений на советское правосудие".