Страница 28 из 29
Свифт спрашивает его, можно ли Айду назвать такой же сильной женщиной, как и те, которые его вырастили, и Роб разражается хохотом. «Да она не сильная женщина, – объясняет он. – Наверное, поэтому она меня так привлекает. Она неуверенная, невротичная, и ее невроз моему очень соответствует. То есть она невероятно сильна, она сама не подозревает, насколько. Она суперсильная, суперумная и супервеселая. На самом деле меня привлекает не только ее удивительная личность, но и ее неврозы, ее личные проблемы и слабости. И вот наши слабости соединяются и становятся силой. В мои моменты слабости она всегда поддерживает меня, а я – ее, соответственно. И я очень рад, что могу такое для нее делать. Но чаще она для меня».
Затем Свифт спрашивает, дружит ли Роб с Take That, а это явно способ выйти на вопрос о Take That вообще, но ответ гораздо интереснее – он вообще о Робе и дружбе. «Я вроде одинокого волка, – сообщает он. – Это вроде как звучит привлекательно, но на самом деле нет: я – волк-агорафоб. Да и это не правильно – я кролик-агорафоб. Так есть у меня друзья настоящие? Да в общем нет. Я сам по себе, никому не друг, жене только».
Журналистка настолько дружелюбна и не имеет никаких скандальных вопросов и повестки дня, что, когда она уходит, Роб начинает размышлять, на чем она сфокусирует свою статью. Он подозревает, что вытащит что-то из его слов о Лиаме Галлахере.
В результате в газете выходит вот что:
«Я не принимаю кокс, но думаю об экстази».
В преддверии выхода нового альбома Робби Уильямс рассказывает о том, как боролся с депрессией и наркозависимостью.
Это взялось из ответа Роба на вопрос, нужно ли ему думать о том, чтобы оставаться трезвым каждый божий день. Он объяснил, что на самом деле нет, не приходится, а потом перечислил, возможно, напрасно, те соблазны, с которыми может теоретически встретиться. Спрессованная в заголовке, цитата Роба в статье выглядит так: «Выпить мне не хочется, кокс нюхать мне не хочется, я очень рад, что не нюхаю кокс, но я-таки думаю об экстази», – признает он.
Как и вся остальная статья, по стандартам и ценностям издания, в котором она опубликована, здесь есть попытка по-честному рассказать о мире Роба, передать его мнение. Но часто определенный язык и нюансы, и даже прямые высказывания, в процессе теряются, и здесь именно это и произошло. Есть определенные ожидания: как и что должны говорить люди в популярной прессе – с мелодраматичной прямотой, без сложностей, а их слова чтоб согласовывались с теми речами и архетипами, которые установились задолго до того, как интервьюируемый рот откроет, а его мысли перекраиваются под формат броского заголовка. Этот метод настолько обыден и стар, что мне вот самому интересно: те, кто «пасут» эти истории, сами-то видят, какие изменения и искажения, пусть мелкие и незначительные, им приходится делать ради формата? Но вот, просто чтоб сравнить, вернемся в реальный мир, где сидящий на софе в отеле Soho Роб старается, чтоб его интервью прошло хорошо, поэтому он, наверное, слишком откровенен, говорит дословно вот что: «Я не хочу выпивать, потому что мне не хочется пить совсем. Я не хочу употреблять кокаин, потому что очень рад тому, что не употребляю его. Я думаю об экстази, но думаю тут же и о том, что потом два дня ты хочешь себя убить. На самом деле нет ничего такого, что мне хотелось бы употребить или сделать. Это сегодня, когда я с вами разговариваю. И так же было вчера. Что произойдет в будущем – я не знаю. Я не знаю, есть ли место, где… вот помните, вы в детстве встаете на банку кока-колы и она вдруг мнется? Вот кто знает, когда я сомнусь? Сегодня, в четверть второго или который там час, мне хватает простой воды».
Скандал с прослушкой телефонов, который и вызвал расследование Левесона, проник уже очень далеко. Учитывая, что в те годы, когда эта история бурно развивалась, Роб был самой главной британской знаменитостью, странно было бы, если б его никак это не задело. Но, похоже, действительно задело. Полиция сообщила ему, что нашла связанные с ним номера. Полицейские пришли к нему в тогдашнюю квартиру в Бухте Челси. (По иронии судьбы, в том же жилом комплексе проживала Ребекка Брукс, и именно в мусорку подземного гаража ее муж выбросил свой компьютер.) Полицейские вместе с Робом ознакомились с распечатками телефонных разговоров, но по тому тону, каким они общались с ним, он не понял, в чем именно смысл их деятельности и что они ищут. Он также совершенно уверился в том, что прослушка подобралась к нему гораздо ближе, чем полиция ему доказала. Одно слава богу в этой ситуации – все эти годы Роб не имел личного мобильного телефона. Знакомые советовали ему тоже подать в суд, принять участие в процессе, но он не очень верил в то, что это все даст какой-нибудь хороший результат.
Тем не менее, сегодня он видит, как изменились таблоиды: «У них уже нет этого их подлого инструмента. И не очень-то много статей на тему – кто с кем спит. Далеко не каждый день теперь человеку портят жизнь из-за того, что он что-то сказал другу по личному телефону. Пейзаж таблоидный теперь совсем не тот».
Для него уж точно не тот, хотя он понимает, что время прошло, а караван идет дальше.
«Их энергия уже не так сильно на меня направлена, как раньше», – считает он.
Через два дня Робу с его музыкантами играть большой сольный концерт в кемденском Roadhouse – это выступление на фестивале iTunes. Хотя он давно уже не давал таких концертов, но он не из тех, кто будет репетировать, когда в репетициях нет острой необходимости. На концерте не будет сложной техники и шоу-балета, а песни все эти он и так уже пел тысячи раз. (По договоренностям об эксклюзиве разрешено спеть только две новые песни с грядущего альбома, те, которые исполнялись в последних турах: Motherfucker и Sensational.) К тому же ему телесуфлер поставят. Так что чего репетировать-то? Но при этом, больше, мне кажется, чтоб выразить солидарность в самом начале новой кампании, а не потому, что нужда его заставляет, но днем едет в студию в Уимблдоне, где репетирует его группа. Но там он дольше часа не задерживается – на машине туда и обратно он дольше ехал, чем там пел.
На пути обратно в центр города он вдруг заговаривает о том, что уже сильно соскучился по детям. Дело в том, что Тедди, Чарли и Айда поживут без него до следующего месяца, когда их лондонское жилье доремонтируется. Он рассказывает про то, как они дома в Лос-Анджелесе отметили четвертый день рождения Тедди. Наняли актрису для роли Ариэль из диснеевской «Русалочки». «Тедди в нее прям влюбилась сразу, схватила ее за руку и везде с ней ходила. Это было очень здорово! – вспоминает он. – Ну вот буквально как если б мне в четыре года на день рождения явился Фонз – ну чудо просто».
Просто подумай, говорит он, что все-таки было что-то подобное и в моем детстве. Когда он был совсем маленьким и они жили у паба, его сестра позвонила снизу в комнаты наверху и сделала вид, что она – Дейзи из сериала «Придурки из Хаззарда». А затем – что это звонит Сэнди из мюзикла «Бриолин». «Я прям задрожал весь: ох, я ж разговариваю с самой Сэнди из “Бриолина”!»
Сейчас в Калифорнии уже утро, и по FaceTime он связывается со своим лос-анджелесским домом и разговаривает с Тедди, которая завтракает. «Ты чего кушала, всякую фигню, не кашку для принцессы?» Попрощавшись, он включает мне на ютьюбе речь Эйзенхауэра, где тот предупреждает об угрозах военно-промышленного комплекса. Потом он сообщает мне, что сейчас его любимая передача по телевидению – это «Нарко», сериал, хотя он редко их смотрит. «Айда меня теперь называет Пабло, я ее – Тата». Затем он пытается вспомнить забавную американскую рок-звезду, но – тщетно.
Похоже, что даже ради единственного концерта биологические часы Роба перестраиваются – чтоб вечером на сцене он был как огурчик. Из-за этого сегодня он проспал обеденное время. В половину третьего начальник его охраны Гери Маршалл заходит в спальню, чтобы его разбудить. Гери предлагает Робу два варианта: выехать из отеля в четыре часа, чтобы успеть провести получасовую репетицию, или же уехать в половину пятого, но по прибытии сразу заняться гримом и укладкой, то есть без репетиции.