Болотный клад

– …ты, Дим, сам подумай! Может, в этом танке наш дед воевал…

– Прадед, – поправил я машинально.

– Какая разница, в общем, наш потомок…

– Предок, – опять поправил я. Надеюсь, моим потомкам воевать не придется.

Но Алешка, похоже, меня не слышал:

– Или чей-нибудь другой дед или потомок. Он защищал нашу страну от фашистов! А если бы не защитил, ничего бы у нас не было. Никаких наших родителей. И нас с тобой тоже не было бы. – Тут он замолчал – самому, наверное, стало страшно. – И неужели мы с тобой, предки этих молодых солдат, оставим их боевое оружие в гнилом болоте?

Алешка, хоть и путал предков и потомков, задел меня здорово – какая-то третья совесть внутри меня зашевелилась.

– Мы с тобой вытащим этот танк и поставим его возле школы имени героя Чижика. Танькин птичник покрасит его зеленой краской и нарисует на башне красные звездочки! И мы с тобой будем гордиться. Тебе хочется гордиться?

Вообще-то мне спать хочется. Но если я сейчас скажу об этом Алешке, то навсегда потеряю свой авторитет старшего брата.

– Лех, я с тобой согласен, но ты подумай – как нам этот танк отыскать в каком-то болоте? Семьдесят лет прошло, даже больше, и никто не знает этого места.

– Дед Семен знает! – запальчиво возразил Алешка. – Нашел он этот танк один раз, найдет и второй.

– Как у тебя все просто. Деду вон сколько лет! Он уже ничего не помнит.

– Это ты ничего не помнишь! А я помню: наш дедушка говорил: «Куда очки только что положил – не помню. А вот как первый раз в школу пошел – помню как сейчас». У них, Дим, у стариков, всегда так: тут помню, а там не помню.

– Помню – не помню… Ну найдем мы танк, а дальше что? Он наверняка по самые уши в землю ушел. Совочками будем откапывать? – Я так рассердился, что у меня даже сон пропал. Еще и потому, что знал: если Алешка что-то задумал, то мы все так закрутимся, что мама не горюй.

– Главное, Дим, найти. А уж как вытащить, я что-нибудь придумаю. Вон дядю Юру позовем с его трактором, на буксир возьмет!

– Ага, и по дороге он танк потеряет.

Мы так заржали, что, наверное, мама вздрогнула и проснулась. И думает – откуда у нас на участке табун лошадей?

Я уткнулся носом в подушку, чтобы сдержать смех, а когда поднял голову, Алешка уже мирно сопел. Ну правильно: сделал свое дело – и уснул. С чистыми ногами. И с чистой совестью.

Едва мы выползли утром на крылечко, потягиваясь и позевывая, возле калитки раздался оглушительный заливистый свист. И тут же со стороны нового дома отозвалась наша мама:

– Алексей, прекрати сейчас же!

– Это не он! Здрасьте! – Танька уже входила в калитку. – Это я!

– Это Таня, которая не боится воды? – деликатно спросила мама.

– И грязи! – добавил, уточняя, Алешка. – И козы Майки.

– Привет, – сказала Танька. – Вы готовы?

– Они еще не завтракали и не умывались, – сказала мама.

– Подумаешь, я тоже не завтракала.

– Вот вместе и позавтракаем.

– А чем? – Танька сощурила хитрые глаза.

– Да, – подхватил Алешка, – что у тебя сегодня в репертуаре?

– В меню, ты хочешь сказать? Пирожки с молоком устроят?

– Лучше с мясом, – сказала Танька, а мама улыбнулась – Танька ей явно глянулась.

За завтраком Танька понравилась не только маме, которая с удовольствием наблюдала, как она сметает пирожок за пирожком. Даже дядя Боря оживился. Обычно он пьет утренний чай неторопливо и со вкусом. При этом пыхтит и отдувается. А тут, испуганно глядя на быстро убывающие с блюда пирожки, зачастил, явно стараясь обогнать Таньку. Последний пирожок они ухватили одновременно.

– Боря, – сказала мама, – ты же офицер, настоящий полковник. Уступи даме.

– Танька, уступи старшему по званию, – сказал Алешка.

И Танька, и дядя Боря «обавременно» выпустили пирожок. Который тут же подхватил Алешка.

– Это мне премия, – объяснил он, – за то, что ноги холодной водой вчера помыл.

Тут мама обиделась:

– Я, например, каждый день умываюсь! И где мне премии?

– А ты не умывайся, – посоветовал Алешка. – И обидно не будет.

– Более-менее логично, – сказал дядя Боря и, вздохнув, повернулся к папе: – Пойдем работать, Сережа, раз уж эти бездельники все съели.

Домик деда Семена навис прямо над оврагом, на дне которого чуть слышно журчал ручей. И смотрелся этот домик как в старой сказке. Алешка даже немножко прибалдел:

– Ты чего, Танька, к Бабе-яге нас привела? Ей на обед?

– Испугался? – засмеялась Танька. – И правильно сделал. Этот дом раньше, очень давно, был деревенской кузницей. А кузнецы всегда считались колдунами. Видишь, дом на дубовых пеньках стоит, по-старинному.

И правда – избушка на курьих ножках. Да еще на земляной крыше поганки во весь рост вытянулись, черный ворон на закоптелой трубе клюв чистит – будто только что добрым молодцем пообедал. А на приступочке крыльца умывается после еды черный кот с белой грудкой.

– Не слабо, – сказал Алешка.

Но перед домом мирно и весело цвели какие-то цветики, ветерок выдувал наружу оконные занавески – будто домик приветливо махал нам платочками, звенел в зеленом овраге ручеек по камешкам…

Но вдруг где-то невдалеке, почти за домом, звонко протрещала автоматная или пулеметная очередь.

Глава IV

Две сосны меж двух березок

– Ни фига! – подскочил Алешка. И мы с ним переглянулись.

А Танька только усмехнулась и хлопнула в ладоши. Что-то она часто хихикает.

– Пирогов объелась? – прямо спросил Алешка.

– Да это Санька. Пулемет испытывает. Для музея.

– Пошли посмотрим!

– Он не покажет. Пока не доделает, ни за что не покажет.

– А то мы будем спрашивать! – Алешка воинственно насупился. – Фиг ему без масла!

– Да он нас не пустит, и все, – объяснила Танька. – Он запирается в сарае и даже ставень на окне закрывает.

– Подпольщик! – Алешке жуть как хотелось пострелять из пулемета…

Надо сказать, что такой опыт у него уже есть. Когда-то ему довелось вместе с одним Снежным человеком отбивать пулеметом нападение морских бандитов. Впрочем, об этом я уже рассказывал…

Тут в окошке появилась голова деда Семена – шикарная такая: огромная лысина, зато и огромная борода.

– Танька, – спросил он, – это ты стреляла?

– Санька. В сарае.

– А это кто такие?

– Это, деда, к тебе. Танкисты.

– Танкисты? – Дед недоверчиво прищурился. – А танк ваш где?

– Вот у вас узнать хотели, – сказал я. – Ведь вы ж его нашли.

– Вспомнили! Это когда было-то.

– Дед, ты им расскажи. Все равно не отвяжутся, я их знаю.

– Ну заходите. – И голова исчезла вместе с бородой и лысиной.

– Дед поговорить любит, – предупредила нас Танька, – вы его не перебивайте.

Когда мы вошли в дом, я сразу подумал, что ничего от колдовской кузницы в нем не осталось. Все очень аккуратно и чистенько, только чуть заметный запашок неистребимой металлической гари. Все стены в комнате были оклеены цветными картинками из старых журналов – такая живописная галерея на дому. Правда, некоторые картинки, современные такие, висели вверх ногами, но это их совсем не портило.

Дед тоже был хорош. Он выкатился нам навстречу как молоденький колобок, чуть повыше Алешки. «Лысина на ножках», – шепнул мне Алешка. «Или борода», – шепнул я в ответ.

– Танька, – живо распорядился дед, – становь самовар. Я нынче пирогов напек – не знаю, куда их девать-то.

– Танька съест, – сказал Алешка. – У нас съела и у вас съест.

– Если Алешка не обгонит. – У Таньки неплохая реакция.

В печке был еще хороший жар, и Танька набила углями самовар и поставила на его конфорку заварочный чайник. А дед тем временем уже расставил на столе чашки в цветочках и трещинках и нарезал пирог здоровенными кусками.

Танька уселась во главе стола и разливала чай по чашкам. Она чувствовала себя хозяйкой, и я подумал, что чистота и порядок в доме дело ее рук.