Страница 5 из 15
В обшарпанном лифте многоэтажки он прерывает поток восторженных эпитетов об Испании, чтобы сообщить, что завтра летит в Питер. Но никто не спросит, может, мне тоже прокатиться до замечательного города в компании красивых и веселых людей. Мы могли бы чудесно провести время.
За дверью слышна возня и громкий лай, удары лапами по металлу, упрятанному под тонкий слой дерматина, словно собака Баскервилей поджидает свою очередную жертву. Павел засмеялся и что-то забормотал, торопливо выпуская своего любимого монстра на волю.
Собака, больше похожая на теленка (бог его знает какой породы), прыгает с порога и принимается лизать руку хозяину. Сейчас это чудовище радо даже мне. Собака – единственное существо, которое, очевидно, ему дороже всего на свете. Конкуренцию этому псу я составить не могу. Я привыкла делить его со всеми: с «Аэрофлотом», с друзьями-приятелями, которых не счесть, с женщинами, которые делят его со мной, наконец, с собакой, которая меня игнорирует, очевидно, чувствуя во мне слабого противника.
В квартире все тот же бардак, что и неделю назад. Шаткая конструкция из поставленных друг на друга стульев грозит в любой момент обрушиться на голову в узком коридоре, голые стены хранят еще кое-где остатки старых обоев. Единственное место, где можно жить, – его маленькая спальня, половину которой занимает топчан, застеленный китайским покрывалом цвета бордо, покрытым темными пятнами неизвестного происхождения и затканным разноцветными драконами. Абажур на потолке заменяет кусок обоев, прикрывающий голую лампочку, на стене – плакат какой-то группы, в углу на кресле лежат сваленные в кучу вещи, явно нуждающиеся в стирке, на трюмо с поломанными дверцами рассыпана мелочь и масса всевозможных безделушек. Сегодня я собираюсь изображать этакую брезгливую штучку и не стану наводить порядок.
– Я поеду к себе, – неожиданно для самой себя сказала я холодно. – Дел много.
Павел уже сменил форму на джинсы и свитер и собрался гулять с собакой. Сегодня придется обойтись им обоим без моего общества. Так не греющая меня перспектива вымокнуть и извозиться в грязи оврага вдруг кажется совершенно глупой. С какой стати я должна выгуливать этого монстра? Из романтического ужина тоже ничего не выйдет.
Павел удивлен и обескуражен. Впервые за три года я ухожу потому, что мне это нужно, вдруг появились дела, которые невозможно отложить. Ему остается только пожать плечами. Я оглядываюсь по сторонам, убеждая себя, что вижу все это в последний раз: и пудреницу под кроватью, и фужер с отпечатками губной помады. Внезапно лопнувшее терпение подняло чувство раздражения и злости на саму себя. Я зла, как же я зла! Столько лет уговаривала саму себя, закрывала глаза на чужие вещи в квартире, будто оставленные специально на видном месте, словно самка хищника метила свой Revier[8]. Я дошла до оправданий типа: это его сестры, живущей на той же лестничной клетке. Зачем, простите, ей оставлять серьги в ванной или губную помаду в ящике комода? Я – удобный экземпляр подружки: всегда под рукой и ни одного выяснения отношений за три года. Моей глупости так долго хватало на то, чтобы не замечать перестановок в квартире, сделанных по-хозяйски женской рукой, вороха фотографий в незнакомых мне компаниях с другими женщинами. Неужели это я, умница, подающая когда-то такие надежды, превратилась в наиглупейшее существо: Dumme Gans[9]. Чем я думала в это время? Или в это время не думают?
– Ты позвонишь, когда твои дела кончатся? – спросил он, похожий на херувимчика с пухлыми губками и пепельными вьющимися волосами.
– Непременно, – киваю, искренне надеясь, что мои дела никогда не закончатся, а его телефон будет вечно занят.
– Послезавтра? – поинтересовался он, пропуская меня в кабину лифта и придерживая собаку, рвущуюся на волю.
Павел что-то почувствовал, но я не собираюсь его обнадеживать, я сама еще не знаю, хватит ли у меня сил выкинуть из головы мысли о принце, которого давным-давно выдумала, смогу ли запретить самой себе жалкие попытки натянуть на него этот образ, понять, что он не тот, кого так долго жду. Лучше сейчас поставить все точки самой, чем однажды, найдя в очередной раз в его квартире вещи другой женщины, услышать: да, ты не единственная. О чем речь? Никто никому ничего не обещал. Просто сосуществовали время от времени под одной крышей, время от времени спали в одной постели…
Может, это и не любовь вовсе? А просто боязнь остаться одиноким и никому не нужным? Привычка?
Такси, высадившее пассажира у соседнего подъезда, медленно развернулось, выплескивая веером воду из луж на тротуар. Павел пронзительно свистнул и замахал рукой. Собака сорвалась с поводка и понеслась, как торпеда, в овраг, оправлять свои надобности. Чудесно, мне совсем не хотелось даже прикасаться к его уже грязной, пахнущей свалявшимся мокрым валенком, шкуре. Павел так обожает свою псину, что готов воспринять мое нежелание почесать «мальчика» за ушком на прощание как оскорбление всему его роду до седьмого колена.
Я подставила ему на прощание щеку, словно мы расстаемся на пару дней, дала себя обнять и улыбнулась, вдруг почувствовав, что не ощущаю больше потребности видеть его, прикасаться, чувствовать, слышать. Я уже не люблю и не ненавижу его! Что-то отключилось и больше не греет. Тупик. Из которого пора выбираться.
С облегчением спряталась от моросящего дождя в спасительное тепло такси с запотевшими стеклами. Перед лобовым стеклом еще раз мелькнула его фигура, затрусила по тротуару, резво перескакивая через лужи, вдогонку за собакой…
– Эй, дальше чердак!
Я остановилась как вкопанная и долго не могла прийти в себя. Он внимательно смотрит на меня и отступает. Высокий, красивый, хорошо одетый мужчина с зачесанными назад золотыми волосами, опускающимися на воротник мягкими волнами. Что он делает в моем доме, под моей дверью?
– Привет.
Не хватало только посетителей. Наверное, Танюша прислала его со своим очередным купи-продай. Откуда он взялся? Почему раньше я его не видела? Не из волшебной же лампы он появился, чтобы исполнить все желания кузины?
– Может, в другой раз… – он в нерешительности остановился, почувствовав мое отвратительное настроение и нежелание иметь с ним дело, и спрятал за спину тоненькую папку, которую держал в руке.
– Нет уж, выкладывайте, коль пришли, – неласково возразила я, гремя ключами. Мой голос похож на скрипучую старую дверь. Настроение свободы, которое я так радостно приветствовала, удирая от Павла час назад, очень быстро выветрилось из моей головы. Кажется, вот-вот начнут одолевать сомнения, так мне свойственные. Можно все вернуть на свои места, потому что, как человек очень осторожный, никогда не рублю сгоряча и не совершаю необдуманных поступков.
– Каюсь, плохо посещал уроки английского… – И виновато добавил: – Танюша сказала, что вы – гений.
– Танюша явно преувеличивает. А переводами я не занимаюсь, и это она знает. Очень жаль, что вы потратили время, ожидая меня.
Как-то все это резко и совсем не похоже на меня. С Павлом я молчу или соглашаюсь, а с этим из меня просто потоком выплескиваются все гадкие эмоции, накопившиеся за время общения с другими.
– Катастрофически не хватает времени. Если только через неделю…
В конце концов, его вины в моих неудачах на личном фронте нет. И даже то, что он знакомый Танюши – еще не повод топтать его ногами.
Он вошел следом за мной в коридор, взял из рук портфель, помог снять плащ.
– Это не к спеху, – сказал спокойным голосом и внимательно посмотрел на меня, словно пытался понять, как себя вести, потом вдруг улыбнулся, и мне стало легче: слава богу, нормальный, незакомплексованный человек. Павел бы уже тысячу раз обиделся, надулся, как избалованный ребенок, и все испортил, а я бы искала способ разрядить обстановку. Впрочем, с Павлом я себе подобных вольностей не позволяю. А этот улыбается – и ни тени раздражения на лице.
8
Территорию (нем.).
9
Глупую гусыню (нем.).