Страница 8 из 36
Для меня ставки были куда выше. После того как магистры назначат плату, изменить ее уже нельзя. Так что, если назначенная плата окажется чересчур высока для меня, я не смогу учиться в университете, пока не найду, чем заплатить.
В первом дне экзаменов всегда чувствовалось что-то праздничное. Экзаменационная лотерея проходила в первой половине дня. Это означало, что те несчастные, чей жребий выпадал на первый день, вынуждены были проходить собеседование всего несколько часов спустя.
К тому времени, как я пришел во двор, через него тянулись длинные очереди, а те студенты, кто уже успел попытать счастья, слонялись вокруг, жалуясь на судьбу и пытаясь продать, купить или обменять свой жребий.
Ни Вилема, ни Симмона нигде не было видно, так что я встал в ближайшую очередь, стараясь не думать о том, сколько денег у меня в кошельке: один талант и восемь йот. Некогда такие деньги показались бы мне немыслимым богатством. Но на оплату обучения этого не хватало…
Вокруг стояло множество тележек, с которых торговали сосисками и каштанами, горячим сидром и пивом. От ближайшей тележки несло теплой выпечкой и салом. Там продавались пирожки со свининой – для тех, кто мог себе это позволить.
Лотерея всегда проводилась в самом просторном из университетских дворов. Большинство звали его «двором наказаний», хотя те немногие, у кого память была более долгой, называли это место Вопрошальным залом. Я же знал его под еще более древним названием: Дом Ветра.
Я некоторое время смотрел на листья, несомые ветром по булыжной мостовой, а когда поднял голову, то увидел глядящую на меня Фелу. Она стояла мест на тридцать-сорок ближе к началу очереди. Фела дружески улыбнулась мне и помахала рукой. Я махнул ей в ответ, и она вышла из очереди и подошла ко мне.
Фела была красавицей. Из тех женщин, каких обычно видишь на картинах. Это не та утонченная, искусственная красота, которую можно часто встретить у знатных дам. Красота Фелы была природной и естественной: большие глаза и пухлые губы, которые всегда улыбались. Здесь, в университете, где мужчин было вдесятеро больше, чем девушек, она выделялась среди прочих, как лошадь в овчарне.
– Можно я с тобой постою? – спросила она, подойдя ко мне. – А то там и поболтать не с кем, терпеть этого не могу.
Она одарила обаятельной улыбкой двоих парней, что стояли следом за мной.
– Я не лезу без очереди, – объяснила она, – я просто перешла из головы в хвост!
Парни возражать не стали, хотя их глаза так и бегали от меня на Фелу и обратно. Было очевидно, что они удивляются, отчего это одна из самых красивых девушек в университете бросила свое место ради того, чтобы постоять в очереди вместе со мной.
Хороший вопрос. Меня и самого это удивляло.
Я подвинулся в сторону, чтобы освободить ей место. Некоторое время мы молча стояли плечом к плечу.
– Ты чем будешь заниматься в этой четверти? – спросил я наконец.
Фела откинула назад волосы, упавшие ей на плечо.
– Наверно, буду и дальше работать в архивах. Химией буду заниматься. А Брандер меня позвал на математику многообразий.
Меня слегка передернуло.
– Там же одни цифры! Нет, мне такое не по зубам.
Фела пожала плечами, и ее длинные локоны, которые она только что откинула назад, воспользовавшись случаем, снова рассыпались, обрамляя лицо.
– Да нет, это все не так сложно, когда вникнешь. Больше похоже на игру, чем на что-либо другое.
Она вопросительно склонила голову:
– Ну а ты?
– Занятия в медике, – начал я. – Обучение и работа в фактной. И симпатия тоже, если Дал меня возьмет. Кроме того, мне, наверное, стоит поплотнее заняться сиарским.
– Ты говоришь на сиарском? – удивленно спросила она.
– Объясниться могу, – ответил я. – Но Вил говорит, что грамматика у меня просто кошмарная.
Фела кивнула, потом искоса взглянула на меня, слегка прикусив губу.
– А еще Элодин предложил мне присоединиться к его группе, – сказала она глухим от волнения голосом.
– А что, Элодин ведет занятия? – спросил я. – Я думал, ему не разрешают преподавать.
– Ведет, с этой четверти, – сказала она, с любопытством взглянув на меня. – Я думала, что и ты с нами будешь. Разве не он высказался за то, чтобы сделать тебя ре-ларом?
– Он, – кивнул я.
– Ой… – она, похоже, смутилась, потом поспешно добавила: – Ну, наверное, он просто пока не успел тебя пригласить. Или планирует заниматься с тобой отдельно.
Я отмахнулся от последнего замечания, хотя и был уязвлен мыслью о том, что обо мне забыли.
– Да кто его знает, этого Элодина? – сказал я. – Если он не сумасшедший, значит, он лучший актер, какого я когда-либо встречал.
Фела хотела было сказать что-то еще, потом нервно оглянулась по сторонам и подалась ближе ко мне. Ее плечо коснулось моего, вьющиеся волосы щекотнули мне ухо – она вполголоса спросила:
– А это правда, что он сбросил тебя с крыши Череповки?
Я смущенно хохотнул.
– Это запутанная история… – сказал я и довольно неуклюже сменил тему: – А как называется предмет, который он ведет?
Фела потерла лоб и разочарованно усмехнулась.
– Не имею ни малейшего представления! Он сказал, что название предмета – «Название предмета».
Она посмотрела на меня.
– Что это, вообще, значит? В расписании его надо будет искать под названием «Название предмета»?
Я честно сказал, что не знаю, ну а отсюда был всего один шаг до того, чтобы начать делиться анекдотами про Элодина. Фела рассказала, что один скриб застал его в архивах голым. А я слышал, что он как-то раз целый оборот расхаживал по универу с завязанными глазами. Фела слышала, что он придумал целый новый язык с нуля. А мне рассказывали, что он затеял драку в какой-то занюханной таверне из-за того, что один из посетителей упорно говорил «питание» вместо «еда».
– Да, об этом мне тоже рассказывали! – рассмеялась Фела. – Единственное, что мне говорили, будто это случилось в «Лошади и четверке», а подрался он с баронетом, который то и дело говорил «более того».
Я и оглянуться не успел, как подошла наша очередь.
– Квоут, сын Арлидена, – сказал я. Женщина со скучающим лицом сделала пометку напротив моего имени, и я вытащил из черного бархатного мешочка гладкую костяную плашку. На ней значилось: «Поверженье – полдень». Восьмой день экзаменов, времени на подготовку полно!
Фела вытянула свой жребий, и мы отошли от стола.
– А у тебя что? – спросил я.
Она показала мне свою плашку. Возжиганье, после четвертого колокола.
Это был на редкость удачный жребий: в самом конце экзаменов.
– Ух ты! Поздравляю.
Фела пожала плечами и сунула плашку в карман.
– Мне-то все равно. Я и готовиться особо не буду. Чем дольше я занимаюсь, тем хуже сдаю. Только нервничать начинаю.
– Ну так поменяйся с кем-нибудь! – сказал я, указывая на слоняющихся вокруг студентов. – За такое время наверняка кто-нибудь отвалит целый талант. Если не больше.
– Да ты знаешь, я и торговаться-то особо не умею, – ответила она. – Я просто считаю, что любой жребий, который мне попадется, – счастливый, за него и держусь.
Теперь, когда мы отстояли очередь, у нас уже не было причин оставаться вместе. Однако мне хотелось побыть с ней, да и она, похоже, не спешила уходить. Так что мы принялись бесцельно бродить по двору, в толпе.
– Слушай, я просто умираю с голоду! – сказала вдруг Фела. – Ты не хочешь сходить куда-нибудь пообедать?
Я мучительно осознал, насколько тощ мой кошелек. Будь там несколькими монетами меньше, пришлось бы положить в него камень, чтобы он не развевался на ветру. У Анкера меня кормили бесплатно, за то что я играю там на лютне. И тратить деньги на еду где-то еще, в особенности накануне экзаменов, было бы непростительным безрассудством.
– Да я бы с удовольствием, – честно ответил я. А потом солгал: – Но мне придется еще немного потолкаться здесь, чтобы попробовать с кем-нибудь поменяться жребиями. Я-то обожаю торговаться.