Страница 5 из 37
Однако, и автор признает это сам, ключевым здесь является подход юриста континентальной системы права – независимо от того, какую систему права мы возьмем – общего, романо-германского или мусульманского, содержание принципа законности и особенности его реализации будут иметь значительные расхождения. Странам общего права имманентно было присуще определенное отступление от классической формулы принципа законности, допускающее широкое применение прецедентного права, и вряд ли стоит этому удивляться, исходя из особенностей формирования этой «судебной» по своей сути правовой системы. Вместе с тем стоит скорее согласиться с теми специалистами, которые отмечают «рудиментарный характер»[37] этой особенности, с четко выраженной тенденцией к полному отказу от нее. Что же касается сохранившегося за судами права широкого толкования нормы, порой меняющего ее суть и традиционное понимание, то эти решения, особенно принятые высшими судебными органами рассматриваемых правопорядков, демонстрируют высокий уровень профессионализма судей, отличаются глубоким анализом рассматриваемой в решении проблемы и существенным образом влияют на правоприменение страны, иногда радикальным образом. При этом нельзя сказать, что имеет место чрезмерный произвол и нарушение принципа законности в его понимании юристами названных стран, поскольку судья не обладает свободой в полной мере (The judge, even when he is free, is still not wholly free)[38], его вдохновение ограничено определенными принципами, свобода усмотрения основана на традиции, продиктована сложившейся системой норм и подчинена необходимости сохранять социальный порядок.
Доминирование «судейского» права привело к повышению роли процессуального права по сравнению с правом материальным. Исторически в силу слабого развития законодательства суды, формулируя нормы материального права, затрагивали многие вопросы права процессуального. И по сей день нормы материального и процессуального права тесно переплетены, взаимно обусловливают и взаимно дополняют друг друга. В процессе создания новой уголовно-правовой нормы особое внимание уделяют не только тому, насколько оправданно и востребовано ее появление, но и тому, как она будет реализована в рамках существующей системы процессуального права. Такая логика взаимодействия материального и процессуального права объясняет тот факт, что отдельные институты уголовного права зарождались в рамках процесса. В частности, данное утверждение справедливо применительно к обстоятельствам, исключающим ответственность, и к обстоятельствам, смягчающим тяжесть убийства, таким как провокация и ограниченная вменяемость, которые изначально появились в рамках уголовного процесса как «основания защиты» (defences), к которым мог прибегнуть обвиняемый, чтобы деяние было квалифицировано как простое, а не тяжкое убийство. Как будет показано ниже, многие недостатки регламентации этих институтов в рамках материального уголовного права могут быть объяснены их процессуальной природой.
В то же время необходимо отметить, что во второй половине XX в. в Англии и США произошло смещение академического интереса с процессуальных институтов в сторону исследования сущности преступного поведения и наказания. Если в работах У. Блэкстоуна и Д. Стифена вопросам «Общей части» уголовного права отводилось 10 % всего текста, то сегодня все больше исследователей обращают внимание на проблему формулирования общих принципов и начал уголовного права и закрепление их в законе[39].
И.Ю. Богдановская отмечает, что доминирование судебного прецедента в странах, принадлежащих к системе общего права, обусловило и такую его особенность, как правовой континуитет, поскольку «прецеденты не способны быстро вносить кардинальные изменения в действующее право, а лишь дают возможность постепенно реформировать отдельные нормы. Такая система позволяет длительное время сохранять старые институты, приспосабливая их к новым обстоятельствам»[40].
На наш взгляд, уникальный характер уголовно-правовой системы общего права заключается в сочетании таких качеств, как способность быстро реагировать посредством прецедента на меняющуюся социальную обстановку, с одной стороны, и приверженность традиции – с другой.
Свидетельством гибкости общего права выступает тот факт, что судьи раньше, чем законодатели, обращают внимание на многие спорные и проблемные вопросы уголовного права. И даже в тех случаях, когда суд не может посредством прецедента создать новые уголовно-правовые нормы, он может выступать как «негативный» законодатель. Так, законодатели многих американских штатов отказались от назначения смертной казни за совершение изнасилования только после того, как Верховный суд США в решении по делу Coker v. Georgia 1977 г. признал, что смертная казнь является несоразмерным наказанием за изнасилование[41]. Аналогичная ситуация сложилась и в Канаде, где декриминализация ассистированного самоубийства произошла после того, как Верховный суд страны в 2015 г. в решении по делу Carter v. Canada признал единогласно, что уголовное наказание за помощь в совершении убийства тяжелобольным неизлечимым людям, испытывающим психические страдания и способным недвусмысленно и осознанно выразить свою волю уйти из жизни, противоречит ст. 7 Хартии прав и свобод Канады[42]. Через год после принятия названного решения соответствующие изменения были внесены в Уголовный кодекс страны, в ст. 241.
Приверженность традиции стран, принадлежащих к уголовно-правовой системе общего права, проявляется в том, что отдельные институты уголовного права можно объяснить скорее исторически, нежели логически. В частности, не чем иным, как традицией и особенностью исторического развития, нельзя объяснить тот факт, что тяжкое убийство занимает центральное место в системе преступных деяний против жизни и является основным, наиболее разработанным видом убийства.
В этой приверженности традиции, которая во многом обеспечивала правовую преемственность, некоторые усматривали недостаток, поскольку, оставаясь в «рамках прецедента», будучи в определенной степени ограниченным в своем судейском усмотрении, судья «приносил жертву» движению правовой мысли вперед. Б. Кардозо писал о том, что одним из главных недостатков прецедентной системы является «ее невыносимая жесткость», создание перед судьей дилеммы – сохранять постоянство или «заглядывать вперед, за горизонт». И, по его мнению, поддержание ясности и преемственности судебных решений иногда выглядело искусственно и очевидно игнорировало потребности времени и необходимость перемен: «у правовой нормы должен быть запас роста»[43].Что гораздо важнее в прецеденте – не преемственность, а отражение доктрины и традиции, как незримых, но фундаментальных правовых принципов, на которых строится вся система, и которых, в конечном счете, придерживается каждый судья. Прецедент выполняет свою роль только в том случае, если сохраняется убежденность в том, что ему можно более не следовать и изменить правовую норму, если станет понятно, что, сформулированные для одного поколения, они более не выполняют свою роль, не отражают мораль времени, попросту устарели. И в этом отклике на временную изменчивость заключается живучесть прецедента, его особый уникальный характер, его простор для «роста» и его основная задача, поскольку менять правовую реальность он призван быстрее, нежели законодатель, который призван только обобщить сложившуюся практику, вытекающую из всего многообразия жизненных ситуаций, и придать им силу закона. Задача судьи при этом сводится не к тому, чтобы «изменить цивилизацию», а в том, чтобы обеспечить ее диспозитивными нормами и привести, таким образом, к порядку, опираясь в своем выборе на личный профессионализм, высокую юридическую технику, потребности времени, верность правовым идеалам и принципам общего права, и принимая за основу будущей нормы этические нормы социума, «социальные интересы», а не собственные аксиологические установки[44]. Судья, создавая новые традиции и предписания, основанные на нравственных нормах, придает последним силу закона. «Обязанности, которые вытекают исключительно из нравственных предписаний, если они не обеспечены никакой другой санкцией, кроме общественного осуждения, приобретают новый характер и могут эффективно реализовываться и применяться. Нравственная норма и судейское мнение, встретившись, образуют единое целое»[45].
37
Додонов В.Н. Указ. соч. С. 57.
38
Cardozo Benjamin N. The Method of Sociology. The Judge as a Legislator / Cardozo on the Law. Birmingham, 1982. P. 141.
39
См.: Lacey N. In Search of the Responsible Subject of Criminal Law // Modern Law Review. 2001. Vol. 64. № 3. P. 359–360; Norrie A. Crime, Reason and History. Oxford, 2001. P. 8; Stuart D. Supporting General Principles for Criminal Responsibility in the Model Penal Code with Suggestions for Reconsideration: A Canadian Perspective // Buffalo Cr. L. Rev. 2000. Vol. 4. № 1. P. 13–51.
40
Богдановская И.Ю. «Общее право»: конец «триумфа традиций» // Юридический мир. 2003. № 6. С. 17.
41
Coker v. Georgia, 433 U.S. 584, 591 (1977) (per White J.).
42
Carter v. Canada [2015] 1 S.C.R. 331.
43
Cardozo Benjamin N. The Growth of the Law / Cardozo on the Law. Birmingham, 1982. P. 20.
44
См. подробнее: Cardozo Benjamin N. The Paradoxes of Legal Science / Cardozo on the Law. Birmingham, 1982. P. 31–67.
45
Cardozo Benjamin N. The Paradoxes of Legal Science. P. 43.