Преступления против жизни в странах общего права

Иллюстрацией того, насколько важные изменения повлекло за собой изменение правового критерия смерти, может служить следующая довольно распространенная и весьма актуальная ситуация.

Обвиняемый наносит ранение потерпевшему, которого доставляют в больницу, где врач предварительно констатирует смерть головного мозга. Потерпевшего подключают к системе жизнеобеспечения, но через какое-то время после повторных неврологических осмотров установленный ранее диагноз смерти мозга подтверждается. Признав дальнейшее поддержание дыхания и сердцебиения нецелесообразным, врач отключает систему жизнеобеспечения. Названные обстоятельства дают возможность обвиняемому утверждать, что причиной смерти стали действия врача[211].

Новая концепция смерти мозга сделала невозможным само предъявление обвинения медицинскому работнику, поскольку и фактически, и юридически человек, которого отключают от поддерживающих жизнь аппаратов, уже мертв.

Точное установление момента наступления смерти представляется чрезвычайно актуальным в связи с регулированием операций по трансплантации органов, тканей и клеток человека.

Например, в США составители рекомендованного законодателям штатов в качестве модели Единообразного акта о пересадке анатомических органов (Uniform Anatomical Gift Act)[212], подробно регламентирующего многие вопросы трансплантации, отказались сформулировать правила определения момента наступления смерти, предоставив решение этого вопроса медицинской науке и судебной практике, что само по себе способно повлечь злоупотребления в данной сфере.

Примером может служить довольно сложный и широко обсуждаемый в США вопрос о возможности изъятия органов для трансплантации у детей, больных анэнцефалией.

Анэнцефалия – это полное или частичное отсутствие костей свода черепа и мозга (головного или спинного), являющееся дефектом внутриутробного развития, при котором родившийся ребенок не может прожить более нескольких дней[213]. Других аномалий развития у таких детей, как правило, не наблюдается, поэтому их можно рассматривать как потенциальных доноров[214]. Однако «с медицинской точки зрения наступление смерти – это не какой-то отдельно взятый «момент», а процесс, при котором происходит постепенное сокращение естественного кровообращения и снабжения органов кислородом, что делает их непригодными с точки зрения трансплантологии»[215].

Американская ассоциация медиков изначально предлагала исходить из того, что такая аномалия несовместима с жизнью, поэтому диагноз анэнцефалии приравнивался к биологической смерти. В 1994 г. Совет по этическим и правовым вопросам отказался от данной концепции и признал допустимым с этической точки зрения изъятие органов у еще живых новорожденных с таким диагнозом[216]. Такое решение вызвало волну возмущения у общественности, и после открытых дебатов от нее отказались в пользу прежней концепции.

Дж. Бард пишет о том, что, несмотря на факт несовместимости анэнцефалии с жизнью, такие новорожденные не отвечают медицинскому критерию смерти мозга, и, как бы привлекательно с точки зрения спасения другой человеческой жизни ни выглядела такая «уловка», подобные операции допускать нельзя[217].

Описанная ситуация является проявлением еще одной проблемы, проблемы отношения общества к людям с физическими и психическими аномалиями. Британские медики провели независимое исследование в одной из больниц Центральной Англии, чтобы определить, как часто происходит отказ от реанимационных мероприятий при рождении ребенка с серьезными неврологическими отклонениями, либо с минимальной массой тела и беременностью менее 28 недель. Оказалось, что за 4 года 75 младенцев умерли от неоказания им медицинской помощи, при этом в 68 % случаев врачи не могли с точностью констатировать ни возможность «полноценной жизни», ни неизбежность наступления смерти. В 92 % случаев о прекращении реанимационных мероприятий просили родители[218]. По данным фактам уголовные дела практически никогда не возбуждаются.

«Новорожденного нельзя воспринимать как автономное существо. С одной стороны, это предопределяет необходимость повышенной заботы о нем. С другой стороны, в силу отсутствия у новорожденных осознания собственной личности и при наличии прогноза тяжелых физических страданий и умственной неполноценности умерщвление таких детей можно считать оправданным. Решение о дальнейшей судьбе «неполноценных» новорожденных должно быть основано не на идее о равной ценности человеческой жизни или ее священной неприкосновенности… Таким образом, не существует обязанности предпринимать все возможные меры для поддержания жизнедеятельности таких детей. Напротив, решение сохранить им жизнь – или не делать этого – необходимо принимать исходя из интересов младенца, семьи, «будущего» ребенка, общества в целом»[219].

Получается, что и юристы, и медики забывают о неотъемлемом, равном для всех, священном праве на жизнь, когда перед ними встает вопрос выбора между жизнью здорового человека и человека с какими-либо аномалиями, либо вопрос «экономической целесообразности» оказания дорогостоящих реанимационных мероприятий и использования сложной аппаратуры, если они не уверены в положительном исходе. В первой половине прошлого столетия известный американский судья Бенджамин Кардозо сказал: «ценность жизни для всех одинакова – и для самого могущественного человека, и для самого посредственного. Женщина имеет право распоряжаться судьбой плода, пока она носит его в себе, но после того, как он рождается, она это право утрачивает. Он становится человеком, а человечество – это общество равных»[220]. К сожалению, сегодня эти слова по-прежнему звучат как красивая, но не подкрепленная реальным положением вещей декламация.

Проблема определения момента окончания жизни связана также с применением доктрины общего права «правила одного года и одного дня» (year-and-a-day rule). Согласно этой доктрине лицо может быть признано виновным в убийстве только в том случае, если смерть наступила в течение одного года и одного дня после причинения ему вреда. Так, если 1 января 2016 г. А стреляет в B, а 1 января 2017 г. B от полученных ранений умирает, A может быть предъявлено обвинение в убийстве. Если же смерть наступает после 2 января 2017 г., деяние не может быть квалифицировано по статьям об убийстве. Однако это обстоятельство не исключает возможности привлечения к уголовной ответственности за совершение иного преступления, в частности нападения с целью убийства (assault with intent to kill).

Эта доктрина появилась в Англии в 1248 г. и долгое время была неотъемлемой частью всех классических определений убийства. В Великобритании от правила одного года и одного дня отказались в 1996 г. в связи с принятием Закона о реформе права (Law Reform (Year and a Day Rule) Act (c. 19), S. 1). Согласно этому закону, в случае совершения преступления, направленного на лишение жизни, уголовное дело может быть возбуждено лишь с согласия Генерального атторнея, «если телесное повреждение, которое предположительно и привело к смерти, было причинено более чем за три года до ее наступления».

Статья 27 Уголовного кодекса Канады содержала норму, согласно которой лицо освобождалось от уголовной ответственности за виновное лишение жизни другого человека, если смерть наступала позже, чем через год и один день с момента совершения последнего акта, который мог стать причиной или способствовать наступлению смерти. Но в 1999 г., после внесения изменений в Уголовный кодекс, названная норма утратила силу.

211

Как это имело место в упомянутом выше деле R v. Malcherek and Steel [1981] 1 WLR 690.

212

Uniform Anatomical Gift Act 1969, § 7.

213

Хэгглин Р. Дифференциальная диагностика внутренних болезней. М., 1993. С. 162.

214

Спрос на трансплантаты новорожденных очень велик – по оценкам американских исследователей, в год в США умирают от 30 до50 % детей младше двух лет, нуждающихся в операции и не дождавшихся трансплантата.

215

Bard Je