Сообразим на троих

— Жаль, мне так нравится твоя форма, — расслабленно хихикнув, я закрыл глаза.

— Могу съездить за ней, — ухмыльнулся оборотень, — а, нет, не могу.

— М? — приподняв бровь, я глаза все же не открывал.

— У тебя будет полостная операция, дорогой мой, а кончаешь ты животом, так что никакой формы, пока не заживет все, — безапелляционно и строго, с истинными прокурорскими нотками.

— Ты злой, — зевнул я.

Я проснулся только вечером. Никита тут же встал и пошел греть еду, потому что за день проголодался, да и я тоже, учитывая, что завтрак вылетел в трубу. Ну или выплыл, неважно. Расправившись с салатом, отменно пожаренной картошкой и вареной грудкой, я выпил обезболивающее и поплелся греться в душ. Лежать в ванне не хотелось, хотелось просто лечь и опять заснуть. Ничего, после операции, когда более-менее восстановлюсь, сонливость должна пройти.

— Тащи свою теплую задницу сюда, — потребовал я, укладываясь в свою любимую кроватку и заматываясь в одеяло.

— Ну погоди, хоть подушку возьму, — негромко засмеялся Ник, выключая воду на кухне и оставляя посуду.

— Тут есть, иди сюда, — пропыхтел я, переворачиваясь на другой бок.

— Ну иду, иду, — выключив по пути свет, он забрался ко мне под одеяло и мягко приобнял, — слушай, ты, наверное, мне втащишь сейчас, но… — кашлянув, он совсем тихо спросил: — ты хочешь жить?

За что немедленно получил кулаком в живот, пусть и не слишком сильно.

— Конечно, хочу! — возмущенно фыркнув, я треснул его еще раз, просто потому что хотелось. — Я всегда хотел жить, понятно тебе?

— Да, я знаю, просто… — прикусив губу, оборотень осторожно коснулся моей щеки. — Ты так легко рассуждаешь о своей смерти, будто хочешь ее.

— Я просто знаю, что она придет, — прикрыв глаза, я стиснул зубы, — не хочу, но и не хочу, чтобы меня все подряд жалели.

Я не хочу умирать. Не хочу до боли, до истерики не хочу умирать, но знаю, что умру, смирился с этим еще во время первого диагноза. Так хуево умирать молодым, но я лучше проведу это время позитивно и с пользой, чем буду купаться в жалости к себе и ныть, какой я несчастный и убогий.

— Прости, — прижав меня к себе, брюнет поерзал, притираясь еще ближе.

Итак, у меня есть грусть, ограниченное время жизни и горячий мужик. Неужели нельзя избавиться от грусти?

— Так что там насчет формы? — пробормотал я, бедром нажимая ему на пах и забираясь руками под футболку.

— Не-а, нельзя, — с явным сожалением шепнул Никита, что не помешало ему скользнуть ладонью по моей пояснице, — не думаю, что медсестра, которая завтра будет делать тебе клизму, не заметит.

— Мне надо, — уперто процедил я.

— Вот оно что, — стянув футболку, он опрокинул меня на спину и устроился сверху.

У меня помутилось в голове, я застонал ему в рот, вцепляясь в напряженные плечи. Послушно обняв ногами его бедра, я приподнялся, вжимаясь в его живот. Горячий оборотень терся о меня всем телом, проезжаясь стояком по промежности, дразнил поцелуями, а жесткий шелк под лопатками заставлял закатывать глаза от удовольствия.

— Давай же! — дрожащим голосом приказал я, оставляя на его спине несдержанные полосы. Как между жерновами, как хочется, как… — Ну!

— Я так скучал по тебе, — прохрипел Ник, но я с трудом услышал его за звоном в ушах.

Его мягкая ладонь огладила спину, приподнялась выше, к лопаткам, и я застонал сквозь сжатые губы, откидывая голову и чувствуя, как его зубы впиваются мне в плечо.

Рухнув на бок и утянув меня, запыхавшийся парень уткнулся носом мне в шею, мягко поцеловал куда-то в ключицу. Сразу же стало клонить в сон, я не успел даже выровнять дыхание. Я только лениво поерзал, когда он натянул на нас одеяло. С ним так хорошо, так тепло и уютно, почти как с братом…

Несмотря на попытки меня успокоить, утром я был очень нервным и злым. В основном, потому, что мне страшно. Не хочется никому в этом признаваться, с братом я поговорил бодро и весело, но мне страшно. Просыпаться от наркоза наверняка будет больно, потом еще так долго будет больно, ни пожрать, ни походить нормально! Блять, ну почему я? Может, если Никита спросит у своего любимого бога, он ему ответит, за что я так мучаюсь? Но я не верю в это все. Просто, видимо, так сложилось. И пусть только после операции я услышу “слава богу” вместо “слава золотым рукам хирурга”, вот правда, въебу. Отослав оборотня подальше от себя, я глубоко вздохнул.

Я справлюсь. Это еще не конец, я еще с этим сраным раком повоюю.

========== Часть 11 ==========

— Добренькое утречко, — пробормотал Ник, прижимаясь стояком к моей заднице.

О, нет, нет-нет, только не еще раз! Он ночью выебал меня четырежды, сука, четырежды, я не готов к еще одному раунду!

— Даже не пристраивайся, — пихнув его локтем в живот, я повернулся на бок и уткнулся лбом в теплую широкую грудь, — я слишком стар для таких марафонов.

— Не надо мне тут, старый он, — проворчал парень, хозяйски оглаживая мою поясницу.

Ишь, осмелел как, позавчера я только его поцеловал, а сегодня он уже вон как себя ведет. Ох, надо было мне домой ехать вчера на пьяную голову, потереться спиной о кровать и спокойно ложиться спать, и чего я к нему приехал? Хотя да, мне хорошо. Мне так хорошо, что хочется замурлыкать и еще раз подставить задницу.

Кое-как стоя самостоятельно под душем, пока мой относительно молодой любовник возился с завтраком, я даже думать толком ни о чем не мог, только улыбался, как идиот. Хорошо хоть брата предупредил, пока из бара сюда ехал.

На дрожащих и подгибающихся ногах я выполз едва ли не по стеночке на кухню, чтобы съесть хоть что-нибудь. Ему, блять, хорошо, его не имели несколько часов подряд! Ебаные оборотни… Вернее, ебливые.

— Какой у тебя затраханный вид, — усмехнулся Никита, подхватывая меня под локоть. Правда, вместо помощи он усадил меня на стол, совершенно не слушая мои возмущенные мычания, — трахал бы и трахал.

— О боже, да чтобы я еще раз замутил с оборотнем! — закатив глаза, я откинулся на локоть, пока он пристраивался у меня между ног. — Я же так раньше срока помру.

Он такой охуенный, такой красивый, такой горячий во всех смыслах, что я, если верить религиям, буду гореть в аду за свое почти мучительное возбуждение. Но за такого мужика можно и пострадать.

— Еще бы я тебе позволил, — жадно вылизывая мою шею, брюнет неторопливо и даже дразняще смазывал меня, — тебе же со мной хорошо?

— А ты как думаешь? — вцепившись одной рукой ему в плечи, я поплотнее обнял его ногами. — Вставь уже скорее!

— Терпение, малыш, — распечатывая презик, оборотень прикусил и без того уже истерзанную кожу у меня на плече. Младше меня на пятнадцать лет, а сколько самомнения! Ну хотя ладно, за такой секс можно и всякие прозвища потерпеть, — до смерти тебя хочу…

Он вошел легко, чего и следовало ожидать. Уперевшись одной рукой в край столешницы, другой Ник подхватил меня под спину, заставляя прогнуться. Мельком подумав, что несколько минут спустя мой локоть окажется стертым нахрен в кровь, я запустил руку ему в волосы. Если вот так, сквозь ресницы, его так трудно отличить от брата. Стол поскрипывал, я матерился сквозь зубы, крепче сжимая веки, его шею, задницу на его охуенном члене…

Нет.

Нет.

Он же мне изменил.

— Леш? — как через вату донесся тихий оклик. — Леш, слышишь меня? — с усилием кивнув, я зажмурился. Все ноет, так болит, как будто меня не трахали всю ночь, а пиздили. — Ты чего ревешь? Я сейчас позову медсестру, она тебе еще обезболивающего вколет, потерпи.

Наугад протянув руку примерно в направлении звука, я вцепился в теплую ткань, сжал ее в кулаке, с усилием притягивая этого сукиного ублюдка к себе.

— Как ты… — в пересохшем горле застревал воздух, от тяжести в животе и мерзкой тошноты хотелось взвыть. — Сука, как ты смел… Предать меня?..

— Успокойся, — еле слышно, ласково. Горячая ладонь прикоснулась к щеке, заставляя дрожать всем телом от невыносимого холода, — все хорошо, малыш, чш-ш…