Возвращение домой

Мерзко. Аморально. Неприемлемо.

И он впервые недвусмысленно отверг мое мнение как ничего не значащее.

— Я была против, — сократила спектр пережитых эмоций до сухих фактов. — Он настаивал.

Устроил безобразную сцену в канун полнолуния. Кричал, брызгал слюной. Обвинял меня в бесплодности. Не стеснялся применять силу. Он был не воином — бухгалтеров, заведовал финансами клана, — но поддерживал форму и, в том адреналиновом состоянии, подавлял мое сопротивление. Лукас слышал, что происходит. Думаю, он спускался вниз еще человеком. Потом увидел меня, барахтающуюся под Андреасом в слезах, соплях и крови из разбитого носа.

Первый оборот никому не дался легко. Тому, кого зовет тьма, превратиться, когда луна на пике, практически невозможно. Надо буквально вывернуться наизнанку. Проделать то же в четырнадцатилетнем возрасте, впервые…

За пределом наших способностей. Невообразимо. Я стала свидетелем чуда. Дважды, ведь пантера не тронула меня.

— Лукас вступился, — закончила звенящим голосом, заново пережив трагедию того вечера.

Маркус молчал.

— Ему повезло, — пророкотал он после долгой паузы. Рука, белая от напряжения, лежала на обтянутом серой тканью колене. — Смерть была быстрой. Я не был бы столь милосерден.

Я ему верила. Слышала в голосе обещание бесконечных пыток. Его отклик странным образом ослабил натянутую внутри пружину, оросил живительным дождем выжженную пустыню в треть сердца. Я поймала его губы, крепко сомкнутые, провела ладонью по колючей щеке. Выразила признательность, как умела: неторопливой лаской, тенью рая. Он недолго сопротивлялся, открываясь моим ищущим, настойчивым прикосновениям. Дозволяя распорядиться им по своему усмотрению.

Доверяя себя. Без ограничений и контроля.

У меня кружилась голова и перехватывало дыхание. Дрожали руки и бегали зрачки. Никогда еще я не ощущала столь остро его присутствие, каждый дюйм обнаженной кожи под чуткими пальцами. Родинки, шрамы, рельеф фигуры, завораживающий взгляд темнеющих глаз.

Эмоции, вспыхивающие, когда мы становимся единым целым.

Удовольствие, искажающее мужественные черты.

Несвойственная ему нежность, находящая путь наружу.

Больше, чем секс.

13

Рассвет был удивительно красив. И беспощаден. Таяло в стекле смутное отражение свисающей c постели руки — Марк мирно спал. Где-то в развалинах старого монастыря Лукас потягивался на изодранном матрасе, чихал из-за щекочущих рецепторы перьев. Дежурящий поблизости Сол боролся с дремотой, попивая из бездонного термоса кофе.

Солнце поднялось выше, окончательно рассеивая мужской силуэт. Я глубоко вдохнула и задержала дыхание. Это опасное заблуждение — чувство комфорта, которое норовило окутать меня в его присутствии. Искусить картинками безбедной жизни, иллюзией заботы. Обещанием невозможного будущего.

Шумно выдохнув, я прошлепала босыми ногами к ванной комнате. Марк отреагировал мгновенным острым взглядом из-под прикрытых век, но, опознав меня, зевнул и перевернулся на другой бок.

Умываясь, обнаружила на теле россыпь маленьких синяков. Один бесстыдно красовался на шее пониже уха. Я наложила тон, пользуясь приобретенной для воскресного вечера косметикой, но, когда свет падал определенным образом, засос отливал томной синевой. Пришлось смириться.

Хотя Сол непременно сообщил бы, если бы что-то произошло, я всё равно не находила себе места и хотела увидеть Лукаса как можно раньше. Убедиться, что он в порядке. Я планировала одинокую прогулку, но к моменту выхода из ванной застала Марка уже полуодетым.

Городок безмолвствовал. По крайней мере здесь, на юго-западной окраине, вплотную примыкающей к лесу. Сонную тишину нарушал разве что ровный гудящий звук, становящийся громче с каждой минутой. Марк прищурился, изучая горизонт: кажется, мы мыслили в одном направлении.

И да, это оказались мальчики.

— Так и думал, что найду тебя на пороге, если не поспешу, — хмыкнул Сол, обмениваясь рукопожатием с альфой, пока я придирчиво осматривала Лукаса.

Мальчик сиял.

— У меня хвост — вот такой! — Он поднялся на цыпочки, почти подпрыгивая от восторга. — А когти длиной с ладонь!

— Знатные, — согласился Сол и добавил специально для Марка: — Гобелену Святого Франциска пришел конец. Хотя часть с волком почти не тронута.

Историю о монахе, осенившем крестным знаменем волка-людоеда и заключившего соглашение о мире, я помнила в общих чертах, а вот гобелен мне никогда не нравился. Ткач изобразил позу зверя униженной, лицо святого — злобно торжествующим, хотя легенда повествовала скорее о равноправном сотрудничестве, нежели подчинении вопреки воле.

— Я видел в темноте, — похвастался Лукас. — Реально видел! И запрыгнул на арку посередине, на самый верх!

— Еще он качался на люстре, — наябедничал Сол с улыбкой.

Я представила крупную кошку, балансирующую на древнем кованом монстре с углублениями для свеч, по недоразумению сохранившемуся почти в первозданном виде, и прыснула.

— Как же ты оттуда слез?

— Было страшновато, — признал мальчик, — но я примерился и спрыгнул.

Лукас делился всё новыми подробностями, захлебываясь эмоциями и враз позабыв о робости, охватывающей его в компании Марка. Мы переместились в столовую, и сын без лишних реверансов плюхнулся на стул рядом со мной и напротив Сола, то есть по диагонали от Марка. Мужчина молчал с тех пор, как обменялся приветствием с Картером, и внимал подробному рассказу.

От кофе Сола шел столь насыщенный аромат, что горечь почти оседала на языке.

— Бессонная ночь, — оправдался он, когда я сморщилась, вообразив отвратительный вкус.

Лукас, наконец, выдохся. Внезапно заметив внимание альфы, он смутился и с готовностью скрылся в нашей комнате под предлогом душа и отдыха. Для оставшихся Сол организовал просмотр записи с установленной в монастыре камере (для Лиз, полагаю). Для удобства я встала между мужчинами, машинально приобняв Марка.

Прыжок действительно выглядел выдающимся. Как и оскаленная перед рыком пасть.

— Я даже снаружи услышал, — сказал Сол. — Внушительный рев.

Пантера вела себя прилично. Лениво прохаживалась по залу, играла с кисточками гобелена до того, как сорвать значительную часть со стены, возлежала на люстре и зависала около туши в углу (обзор был ограничен пушистой задницей и хвостом). Ни приступов бешенства, ни попыток выбраться — животное с любопытством отнеслось к неудачной пародии на дикую природу. Я украдкой выдохнула: нет причин обвинять Лукаса в немотивированной агрессии и опасности для стаи.

— Пацан молодец, — резюмировал Сол. — Самоконтроль для его возраста на высоте. Жаль, некому его учить, будет осваиваться самостоятельно. К следующему новолунию надо бы оградить пару квадратов поспокойнее, чтобы он не встретил на первой охоте лося. Или оленей, — добавил. — Свинок достаточно.

На сердце приятно потеплело. «Следующее новолуние» источало стабильность, многообещающую предопределенность. Я уткнулась в чашку, часто моргая.

— Во время боя, — заговорила, справившись с собой, — кажется, я видела Лиз.

— Не ты одна, — вздохнул Сол, со скрежетом отодвигаясь на стуле. От меня не укрылся короткий обмен взглядами. — Кое-кто умудрился спросить, почему ее давно не было видно и действительно ли ты с ней сражалась.

— И что она ответила? — заинтересовалась.

Вопрос разумный, учитывая, что пропажа Лиз не афишировалось и минула всего неделя от полнолуния до визита Шуга.

— Что у нее рука не поднялась на давнюю подругу, — иронично процитировал Марк.

Я восприняла косвенное оскорбление спокойно. Проиграй я Урсуле, вкупе со словами Лиз это могло бы запустить цепочку нехороших слухов, но в данных обстоятельствах вряд ли что-то изменит.

— Это всё?

Если Лиз удерживают против ее воли, шантажируют или угрожают, она могла оставить зашифрованное послание. Миссис Редарче любила логические задачки и учила детей нестандартному мышлению.